Богиня прайм-тайма - Татьяна Устинова

– Разукрашенный? – переспросил Бахрушин.

Алина кивнула.

– Тебе на бумажке записать?

– Да хорошо бы, – согласился он, и она вытянула из настольного прибора хрусткий листочек, присела на край стула и стала размашисто писать. Бахрушин следил за ее рукой.

– Ты прости меня, – сказал он, когда Алина дописала и протянула ему листок. – Но мне правда надо знать.

– Алеш, я все понимаю. – Она поднялась, очень высокая, очень красивая, с окаменевшим лицом. – Просто все это… не слишком приятно. Я давно работаю и всякого повидала, конечно, мне же не двадцать лет!

Но такого… никогда.

Голос у нее вдруг перехватило, и Бахрушин перепугался, что она сейчас заплачет, а он, как большинство мужчин, не умел утешать. Она не заплакала, но замолчала надолго.

Дождь шумел за окнами, компьютер чуть слышно гудел, Настя Каменская со своей командой добралась наконец до негодяев, разоблачила их со своим всегдашним интеллектуальным и женским блеском, а потом они все вместе грустно напились в баре.

– Я пойду, – сказала Алина наконец. – Мне еще переодеваться и грим поправлять. Алеш, как ты думаешь, это просто чьи-то… шутки? Или что это такое?

– Ну, – начал Бахрушин не слишком уверенно. Он и сам хотел бы знать, что это такое. – Я думаю, вряд ли кто-то из наших решил тебя укокошить особо извращенным способом, но… всякое может быть.

– Спасибо, – поблагодарила она насмешливо. – Ты меня утешил.

– Это точно кто-то из редакции. Паролей больше ни у кого нет. Но ты же все следы затерла!

– Да, да, – согласилась Алина. – Я идиотка. Ты мне уже говорил. Только что теперь мне делать?

– Не знаю. Надо как-то искать. Службу безопасности подключить.

– Ты что! – перепугалась она. – Я не хочу, чтобы об этом… узнали!

– Алина, – сказал Бахрушин нетерпеливо. – Ты же сама говоришь, что все понимаешь! Шутки это или нет, а влезли в верстку программы!

– Да дело не в верстке, а в том, что мне угрожают, да еще почти публично!

– Да дело не в верстке и не в том, что тебе угрожают, а в том, что есть только два способа управления людьми! Это монархия или анархия. Анархию на работе я терпеть не намерен, а эта сволочь уверена, что стерплю!

– Ты тут совсем ни при чем!

– Я тут как раз при чем, – тоже заорал Бахрушин. – Кто это осмелился в эфире гадить?! Если я сам не разберусь или наша служба безопасности, ФСБ подключу, чтоб ты знала! Никому не позволено пугать моих сотрудников и ковыряться в верстке программы! Поняла?

– Поняла, – согласилась Алина не сразу.

Они говорили о разном – как это она с самого начала не догадалась?!

Ей было страшно, противно и гадко, и она не знала, что делать. И еще она не представляла, как теперь пойдет к машине через темную останкинскую стоянку, и собиралась попросить режиссера Гошу ее проводить.

Бахрушин был озабочен только тем, что кто-то влез на его территорию и произвел на ней некие разрушительные и непонятные действия. Нарушителя следовало немедленно изловить и наказать, и Бахрушина почти не волновало, как ко всему этому отнеслась она, что почувствовала, сильно ли испугалась! Он собирался защищать не ее, а свою территорию, на которой он был главный – лев, царь зверей!

– Ты придешь на эфир?

– Да, конечно. И не переживай, Алин. Все будет хорошо.

– Это точно, – теперь она почти развеселилась, и он не понял причины ее веселья. – Ужин остается в силе?

– Ну, конечно. И скотину эту я поймаю, обещаю тебе.

– Спасибо. Дверь оставить открытой?

Он кивнул, глядя в монитор. Он больше ее не слушал.

В ситуации следовало разобраться, и немедленно, и он быстро соображал, как это сделать без лишнего шума.

Завтра же он вызовет к себе Кривошеева, все расскажет, и вместе они пересмотрят все записи камер слежения. Впрочем, от камер, наверное, мало толку, и так ясно, что сообщение оставил кто-то из своих, а на кассетах, понятное дело, не видно, что они там пишут! Если бы Алина не стерла сообщение, был бы хоть код, номер, под которым неизвестный вошел в систему!

А так вообще никаких следов не осталось.

И Паша Песцов только сегодня утром намекал ему на то, что Храброву следует из эфира убрать, а он, Бахрушин, должен был крепко подумать, прежде чем брать ее на работу! Бахрушин не подумал, и теперь у него начнутся неприятности.

Ну что? Это именно они? Уже начались?

Он встал из-за стола, походил по кабинету и сунул в портфель бумаги, которые так и не успел просмотреть за день.

Придется работать ночью. Он не любил брать бумаги домой и почти никогда этого не делал – только когда Ольга уезжала в долгие и “страшные” командировки.

Нынешняя оказалась на редкость долгой и на редкость страшной, и Бахрушину приятно было думать о том, что сегодня – уже через двадцать минут! – Зданович скажет ей, чтобы она возвращалась. Добрынин приказ подписал.

Конечно, она будет недовольна, его жена. Она станет раздраженно фыркать и подозревать, будто это он все подстроил, чтобы вернуть ее, но что фырканье по сравнению с ежеминутным страхом!

Только теперь Бахрушин понял, что это такое – настоящий страх, который не отпускает ни на секунду.

Который ложится вместе с тобой в постель и встает, когда ты встаешь. Даже когда ты чистишь зубы и бреешься, глядя в зеркало, видишь не только свою физиономию, но и морду своего страха. Он едет с тобой в машине и хватает за горло при каждом телефонном звонке, и ты не можешь дышать, говорить, отвечать, потому что страх шепчет тебе – а вдруг?..

Вдруг звонят оттуда?.. Вдруг случилось то, о чем боишься даже думать и что никак нельзя будет изменить?!

Вот сейчас, пока ты не снял трубку, в твоей жизни еще все нормально, привычно, надежно устроено. Но как только ты нажмешь кнопку и услышишь то, что тебе скажут, мир рухнет на голову и задавит обломками. Но не до смерти, а так, что ты еще сможешь дышать, корчиться, извиваться от боли, пытаясь, как червяк, заползти куда-нибудь поглубже и потемнее и там подохнуть – но разве ты сможешь просто так подохнуть!..

На этот раз все обошлось, пожалуй.

Завтра или послезавтра она уедет из Кабула и к концу недели будет уже в Москве.

Она прилетит транспортным самолетом в Чкаловское или Жуковский и позвонит ему, когда самолет сядет, и он, бросив все дела, помчится ее встречать – хотя вполне можно и не мчаться, а просто отправить водителя Сережу, но невозможно, невозможно ждать еще два часа, пока Сережа привезет ее!

Она будет худая, и усталая, и веселая – она всегда возвращалась веселая, оттого, что работа сделана хорошо, и оттого, что вернулась. И он станет поить ее чаем.

Такая уж у них традиция.

Однажды она приехала с каких-то трудных съемок и долго сидела на полу в прихожей, даже туфли снять у нее не хватило сил.