Свободное падение - Александр Афанасьев

– Так, крутитесь где-то здесь! На помощь придете по сигналу! – крикнул Сэммел, уже садясь в «Субурбан».

– Добро!

Серб, принявший командование над большей частью конвоя, махнул рукой, и машины рванули в разные стороны, разъезжаясь.

Дамира Малхазова, семнадцати лет от роду, нельзя было назвать плохим человеком. Точно так же не бывает плохим волк. Волк разве виноват, что ему как минимум один раз в день хочется кушать, а питается он мясом, потому что так решил Аллах.

Дамир Малхазов родился в Российской Федерации и имел гражданство России, но это было все, что связывало его с географическим и политическим образованием, которое называлось «Россия». Он был горцем – и этим было сказано все.

Он родился в республике, которая называлась Дагестан, и по тем временам, в которые он родился и делал первые шаги, его семья считалась относительно благополучной. У отца был бизнес в Махачкале – ремонтная мастерская и магазинчик запчастей и еще небольшая пекарня, которой управляли мать и сестра. У него было три брата и сестра, все братья были старше его, и из них никто не выселился.[41] А один, Ахмед, даже поселился в Москве и взял в жены русскую, что в республике хоть и не считалось позором, но не особо приветствовалось. Нельзя загрязнять горскую кровь кровью русских рабов.

Его отец и его мать платили закят, то есть отдавали часть прибыли боевикам, но это считалось нормально, потому что без этого нельзя. Сам отец не любил боевиков и дома не раз говорил, что всех этих тварей надо закопать в яму, потому что они грабят людей и не дают спокойно жить, из-за них то взрыв, то по улице нельзя проехать, потому что введен режим КТО. Мать тоже была такого же мнения. Нельзя сказать, что отец был за русских – в республике вряд ли можно было найти такого, кто был бы за русских, но если бы отцу пришлось выбирать, то, как есть сейчас или шариат, он, безусловно, выбрал бы русских. Как и подавляющее большинство людей в республике.

Беда была в том, что уже не они выбирали. Выбирали уже за них…

Старое поколение уходило. Росло новое.

Оно росло в махачкалинских дворах – и было совсем другим, не таким, как прежние. И мало имело общего с поколением своих сверстников в России – это было поколение другой страны. Если их отцы ходили в одну и ту же школу, служили в одной и той же армии, то это были ребята разных, очень непохожих друг на друга стран. И когда они вырастут – это не могло не сказаться. Но пока что они росли…

Первое, что отличало дагестанских пацанов от русских, – культ силы. Все ходили в качалки, в борцовые залы, иногда тратили последние деньги на оплату занятий. Когда обсуждали кого-то, в прошлом или ныне живущих, никто не смотрел на то, прав он был или нет. Все смотрели на то, сильным ли он был.

Одним из кумиров этих пацанов был Шамиль Басаев. Как, вы не знаете, кто такой Шамиль Басаев? Это был герой чеченской нации, который прошел в тыл русских собак, захватил там роддом и заставил русских убираться из своей страны. Смешно, но точно таким же кумиром был Рамзан Кадыров – различия между ними почти не делали, и когда кто-то говорил – Рамзан, все понимали, о каком Рамзане идет речь. Рамзан Кадыров был сильным, у него было много вооруженных людей, машин и домов, он правил республикой и делал то, что хотел. То, что он поддерживал русских, не значило ничего – это был его выбор, как мужчины. Раз он считал нужным так делать – он так делал, и это было правильно. То, что он убивал ваххабитов, – это было правильно, ваххабиты убили его отца и пытались убить его, вот он их и убивал. Все было правильно. Не важно, кто прав, Рамзан или ваххабиты. Важно – кто сильнее. Этому поколению было плевать и на русских, и на ваххабитов – шариатистов, и на то, что они проповедовали. Некоторых особо богомольных в их районе, которые много пожертвовали на умму, открыто называли придурками. Важно было не то, кто несет правду, а кто сильнее.

Русских все считали слабыми. Даже несмотря на то, что в республике были русские войска, и последнее, что видели многие ваххабиты, – ствол спецназовского автомата, изрыгающий огонь. Русские не держались вместе. Русские не помогали друг другу. Русские ссорились меж собой. Русские ненавидели друг друга. Значит, они слабые. А это значит и то, что они не правы. Каждый, кто отбивается от своего народа, говорит плохо про свой народ, желает зла своему народу, – он даже не неправ. Он кто-то вроде сумасшедшего. И конечно, никакого уважения он не достоин.

Из этого проистекало неуважение к закону. К закону, к обычаям, к тому, как принято себя вести, – вообще ко всему. Важно то, сколько вас и как вы себя поставите. Остальное не важно. В республике никто из родителей не учил своих детей, что драться, к примеру, нехорошо или что если ты куда-то приехал – то надо быть как все. Как ты себя поставишь – так и будешь. Они вообще мало знали про закон. Знали, что, если ты кого-то изобьешь сильно, могут быть проблемы с родственниками, а если убьешь – будет месть. Но если убьешь русского – надо заплатить ментам, и все. Или диаспора просто так отмажет. Неизвестно, где обучались уважению к закону русские… да нигде, наверное. Уважали бы закон, не давали бы взятки на каждом шагу. Но для русского не уважать закон – значит давать взятки гаишникам, не платить положенные налоги и перестраивать квартиру без разрешения, а для них, молодых волчат, неуважение к закону – это пырнуть кого-то ножом. Потому, что они уважали силу так же, как русисты уважали деньги. Разница в том, что они уважали, была принципиальной, неустранимой и делала совместную жизнь почти невозможной. Москва и русские уважали деньги, у них был культ денег. Кавказ уважал силу, у них был культ силы.

«Все куплю», – сказало злато. «Все возьму», – сказал булат.

Второе, что отличало этих пацанов, – неуважение к труду.

Нет, в республике, конечно, трудились, не без этого. Просто примеров того, как кто-то вышел в люди трудом, не было. Все знали, что у мента там-то есть дом, и все потому, что он берет. Собирает взятки на дорогах, или отмазывает от уголовных дел, или возбуждает уголовные дела на предпринимателей, а потом за взятку закрывает, а то и флешки пишет.[42] Все знали, что у такого-то чиновника там-то дом, и это потому, что он тоже брал, и берет, и будет брать. Они знали, что все крупные бизнесы в республике принадлежат либо общинам, либо представителям власти. Безработных было огромное количество, некоторые семьи были поголовно инвалидами и получали пособие по инвалидности, часть его отдавая врачам – за липовые справки об инвалидности. Если же работать, то работу можно было найти самую черную и за копейки. Или можно было уехать в Москву и там творить, что хочешь.

Неуважение к труду и к правде выливалось и в неуважение к своей земле и к своему народу. Нельзя было сказать, что Махачкала и ее пацанские кампании были реакторами ваххабизма – скорее, они были реакторами отмороженных на всю голову манкуртов, не помнящих родства. Выселялись единицы, обычно из сельской местности, там больше верили. Для остальных вершиной жизненного пути было – уехать. Те, кому повезло, уезжали в Турцию, в Дубаи, кто-то даже в Америку. Кому меньше повезло – в Москву или просто – в Россию. Русских не ненавидели, и уехать в Россию не считалось чем-то зазорным – ненавидеть Россию и русских было так же глупо, как волку ненавидеть овчарню и овец в ней. Рассказы о том, как кто-то все здесь продал, уехал, купил дом в Дубаи и там живет, передавались из уст в уста.

Вот как-то так и жили.

Он ходил в школу, и когда закончил ее, тогда началось все это. В Москве начались беспорядки, и в Махачкале сразу стало неспокойно. Нет, не из-за того, что кто-то в Махачкале разделял взгляды митингующих – если бы кто-то спросил здесь, в Махачкале, об отношении к митингующим в Москве, сказали бы – у… и конченые. Большую часть из того, что говорили на московских митингах, здесь даже не понимали. Но все в Махачкале или почти все поняли, что совсем недавно стальная хватка русского государства слабнет. Или может вот-вот ослабнуть.

Потом в Москве началось… и тут же полыхнуло и тут. Не могло не полыхнуть.

Первым делом захватили власть. Кое-где в горных районах вырезали милицию, но большей частью милиция примкнула к национальным кланам, моментально образовав отряды боевиков. Кое-где сунувшихся ваххабитов уничтожили огнем в упор, а сдавшихся или попавших в плен ранеными раздавили машинами или сожгли. Ваххабиты в это время силой еще не были – слишком жестко русские «пропололи поляну». Да и что джамаат, даже хороший, может сделать с бандой бывших сотрудников полиции, усиленных БТРами и не признающих никакой закон, кроме слова «отца» национального или криминального клана. Да еще, если кроме полиции в этом клане сотни вооруженных мужиков, которые если не достанут тебя в твоем лесу – найдут и вырежут родственников.

Постреляли по отходящим русским – вяло, впрочем. Огрызаться не хотелось – делили власть, а всерьез воевать с русскими – себя ослабить, тем более что они и так уходили. Какие-то отморозки напали на отходящую «Альфу», врезали из гранатомета – в ответ русисты открыли огонь, больше ста человек разом легло, раненых добили на месте – потом это все показывали европейским инспекторам по правам человека как пример зверств русских оккупантов. Русских, конечно, и грабили, и убивали – только вот русских в республике почти не оставалось уже, и взять было нечего, это тебе не начало девяностых годов. Их уже и до этого ограбили и выжили из республики – оставались свои, а вот их уже грабить было стремно. Потому, что за каждым – род, клан, тухум, народ. По сути, любое действие против своих могло вести к бойне.