Изгнанник на цепи (СИ) - Мамбурин Харитон Байконурович

— Жен-кун! Жен-кун! — скакала на месте Рейко с задранными руками, вызывая у меня бурные чувства. Одна часть меня смотрела с вожделением на ее прыгающую грудь, а вторая алкала узнать, из какого материала ей сшили столь бессмертный бюстгальтер.

Жерар неожиданно кувыркнулся прямо под ноги русичу, чего тот ну никак не ожидал, переходя из длинного красивого рывка в полёт кубарем. Наблюдавший за этими салочками комаину еле успел увернуться от матерящегося и кувыркающегося руса, обиженно гавкнув ему вслед. Пока дух-охранник не вмешивался — студенты совершенно не использовали ни внутреннюю, ни внешнюю энергию, а что газон страдал, и вот, еще дерево покосилось, так это мелкие неурядицы, их потом устранят. Мысль о том, что он может пострадать сам, сейчас только что пришла на ум человекоподобному псу, и это его определенно возмутило.

— Эмберхарт! Привет! — к нам подошла, излучая мегаватты дружелюбия, златовласая синеглазка Маргарита, которая Голденштерн. Впрочем, её харизма тут же дала сбой и перекосилась при виде прыгающих как озлобленные орангутанги руса с французом. Посмотрев на этой прекрасное и безобразное зрелище, немка всё же смогла выдавить из себя, — А что они делают?!

— Распутин пытается убить Сент-Амора, — немного меланхолично заметил я, пытаясь вспомнить, была ли какая-то благодарность от Голденштернов за месяц нашей совместной жизни с батальоном танков и сотней немцев? Похоже, что нет. А учитывая, насколько дружелюбной Маргарита только что выглядела, то можно сказать, что и не будет.

— За что?! — потрясающе синие глазищи обозрели нас с немым вопросом, мол «чего это вы их не останавливаете?!».

— Жен-кун! — Рейко подбодрила воплем начавшего выдыхаться княжича и обернулась к Маргарите, — Амор-кун ему дирижабль покрасил!

— Видела я этот дирижабль! Белое и синее? Ужасно! — тут же фыркнула немка, складывая руки на груди, — Правильно сделал! Его давно надо было хоть во что-то перекрасить! Ужас же!

— Так-то ты права, Маргарита, — не выходя из созерцательного состояния протянул я, — но ты не видела, как именно Жерар его покрасил… А, хотя нет, вот он взлетает, можешь убедиться.

— Ah! …ach du meine Güte! — пробормотала Маргарита, стремительно бледнея. Её глаза не отрывались от набирающего высоту дирижаблика.

Ну, мы её в данный момент понимали…

Небольшой, но солидный воздушный кораблик, ранее исправно ужасавший всех с чувством вкуса своей бело-синей раскраской под гжель, сейчас дерзко… даже дерзостно пламенел пятьюдесятью оттенками алого цвета. Большая часть из них была яростно-яркого оттенка. Жерар явно не поскупился, раздобыв где-то немного краски с светоотражающим оттенком, что явно добавляло еще больше дерзости и задора этому воздушному китёнку. Сказать, что кораблик стал вызывающ — всё равно что сказать, что у Иеками Рейко есть подобие бюста.

Выкрашен он был весь! С фантазией, с выдумкой, со вкусом! Оболочка с газом была настоящим произведением искусства, а уж когда алая кроха на секунду заслонила солнце…

— Я хочу на нём полетать… — мечтательно пролепетала Рейко.

— Я хочу в него выстрелить… — пробормотал я себе под нос. Искренне.

Два отдыхающих среди взрытой земли тела нас услышали. Распутин тут же откопал в себе второе дыхание, с рыком схватив Жерара за штанину. Тот не остался в долгу, в его руках сверкнул короткий нож. Комаину басовито и предупреждающе гавкнул… но тут же утих — Сент-Амор бодро убегал вдаль к общежитиям, сверкая белоснежно белыми подштанниками. Евгений, сжимая в руках оставшиеся ему трофеем штаны француза, сел, очумело мотая головой, посидел, а потом захохотал во все горло. Маргарита и комаину уставились на богатыря с совершенно одинаковыми выражениями на физиономиях, несмотря на то что одна была прелестной хрупкой блондинкой, а второй двухметровым человекоподобным псом.

Маргарита, быстренько напросившись в гости на вечер четверга, уносится вдаль несколько сбитой с толку феей, довольный Распутин уносит трофейные штаны в сторону общежития, а мы втроем с Иеками и Цурумой вновь окунаемся в изменившуюся атмосферу нашей академии.

Ностальгия. Именно такая напряженная атмосфера ненависти и злобы окружала меня в Лондоне. На лицо сама собой наползает немного расплывшаяся ранее маска английского лорда. Безразличия пихнул в ней столько, что зазудели шрамы на левой половине лица. Каждый второй студент Якудзёсейшин-сеудай сверлил меня ненавидящим взглядом. Эту злобу, зависть и агрессию я сейчас хотел раздуть как можно сильнее, весело болтая с подругами и обдавая наиболее явных недоброжелателей ледяными взглядами.

Давно уже прошло то время, когда приходилось стоять на территории академии уязвимому, одинокому и безоружному, надеющемуся только на иллюзорное прикрытие от статуса гостя и белую метку на лацкане пиджака! Теперь же возможному агрессору придётся встретиться с неумолимой мощью Иеками, профессиональным телохранителем императорской семьи, а также почти невидимой убийце, которая, скорее всего, сейчас дремлет на какой-нибудь ветке в парке!

А если без шуток, то я был просто зол.

Такой высокий градус неприятия от окружающих шел совсем не потому, что я провозгласил себя женихом Рейко. В таком случае бы моя аура ловила перенасыщенные энергией эмоции окружающих, больше соответствующие спектру возмущения. Однако, дело обстояло иначе — благодаря молчанию пресс-служб страны, я сейчас был известен как Мальчик-заливший-миазмой-родственников-у-студентов. Мальчик-которому-ничего-не-было. Официальные обвинения? Никаких. Опровержения? Тоже.

Итог? Все ненавидят Алистера.

Я вежливо улыбнулся Омори Чике, облюбовавшей кафе, куда мы втроем направились после эпичной битвы руса с французом. Обустроившаяся за дальним столиком чемпионка страны по контролю хулигански улыбнулась, отсалютовав мне чашкой. Какая… нетипичная она для японской ученицы.

Девушки пили чай, оживленно обсуждая новости первого дня учебы после «происшествия», а я задумчиво курил, отводя дым на высоту трех-четырех метров. Скоро каникулы и второй год обучения, на котором классы перемешиваются, распределяясь по выбранным специализациям. Мне этот выбор был не особо важен — куда не пойди, все равно будешь доучиваться до европейских стандартов дома по учебникам. Много доучиваться! Эх, не догадайся мы тогда заявиться к главе клана Араи, возможно бы я смог донести до министерства образования Японии мысль, что это образование нужно срочно передвигать с культурно-исторических на физико-математические рельсы. Самобытность вещь, конечно, хорошая… но по остаточному принципу. Танки, СЭД-ы, дирижабли-бомбардировщики, высокоточное автоматическое оружие и металлообработка — вот на чём зиждется мирная цивилизация!

— Рейко, ты куда планируешь поступать? — между делом спросил я коротышку, взахлеб рассказывающую Шино о каких-то горячих источниках, куда её возил дед на десятилетие.

— Экономика! Аудит! — тут же выпалила та на всё кафе, сразу же разворачиваясь к подруге. Эк её источники эти зацепили, запомним.

— Я с тобой поступлю, — определился я.

— Отлично! — и вновь проверка одежды на крепость взмахом рук в небеса, и сияющая улыбка в тридцать два зуба. Надо будет поговорить с Легран, чтобы та Рейко вдумчиво опросила. Анжелика своя, в смысле она поймет мой интерес к крепости здешнего нижнего белья…

За целый час в кафе, на виду у всех, никто не «клюнул». Меня периодически «обжигало» злыми взглядами то в спину, то сбоку, но вот прямо подойти к нам никто не стал. Что же, это было вполне логично — зачем бодаться с родом Цурума, когда можно дождаться, пока Эмберхарт проводит девушек до их общежития, а потом пойдет к себе один?

Так и случилось.

— Эмберхарт-кун! Наконец-то мы встретились!

В паре десятков метров от входа в общежитие меня перехватила троица парней, визуально на пару курсов старше. Обычные, если такое слово применимо к Якусейсшо — разноцветные волосы, причем еще и частично крашеные в другой цвет, сухощавые и подтянутые фигуры следящих за собой подростков. Только вот на лицах, в которых определенно прослеживалось родство, некая помесь злорадства, напряжения и азарта. Заводила, парень с темно-зелеными волосами и желтой радужкой глаз, хищно скалился мне в лицо.