Личный мотив - Клер Макинтош

Наконец праздничное дерево наряжено. Я сижу, положив голову Патрику на плечо, и смотрю, как свет пляшет на стекле игрушек, отбрасывая блики на стены. Патрик пальцем рисует круги на моем запястье, и я понимаю, что уже много лет не чувствовала себя так раскованно. Я оборачиваюсь, чтобы его поцеловать, и наши губы встречаются…

Я открываю глаза и вижу, что он тоже смотрит на меня.

– Пойдем наверх, – шепчу я.

Не знаю, что пробудило во мне это желание прямо сейчас, в данный момент, но я просто физически ощущаю потребность быть с ним.

– Уверена?

Патрик немного отстраняется и внимательно смотрит мне в глаза.

Я киваю. На самом деле я не слишком уверена, но хочу это выяснить. Мне необходимо знать, может ли это быть для меня по-другому.

Его руки гладят мои волосы, он целует меня в шею, в щеки, в губы. Поднявшись на ноги, он осторожно подводит меня к лестнице, не переставая поглаживать большим пальцем мою ладонь, словно ни на мгновенье не может перестать ласкать меня. Когда я начинаю подниматься по узким ступенькам, он идет сзади, легонько придерживая меня за талию. Я чувствую, как сердце заходится в груди.

В спальне, вдали от очага и теплой печки, довольно холодно, но дрожу я не от этого, а от тревожного ожидания. Патрик садится на кровать и, притянув меня к себе, нежно укладывает рядом. Он убирает волосы с моего лица, проводит пальцем за ухом и дальше вниз по шее. Я сейчас – сплошной комок нервов: я думаю, какая я непривлекательная, какая угрюмая и несмелая, и сомневаюсь, захочет ли он меня, когда поймет все это. Но я ужасно хочу его, и это бурлящее желание где-то в животе для меня настолько незнакомо, что накручивает еще больше. Я придвигаюсь ближе к Патрику, так близко, что уже не разобрать, где чье дыхание. Так мы замираем на целую минуту: наши губы сближаются, но не целуются, соприкасаются, но не ощущают вкуса. Все так же продолжая смотреть мне в глаза, он медленно расстегивает мою рубашку.

Больше я ждать не могу. Я сама расстегиваю свои джинсы, стаскиваю вниз и в горячечной спешке дрыгаю ногами, чтобы сбросить их, а потом начинаю неуклюже расстегивать пуговицы на рубашке Патрика. Мы яростно целуемся и сбрасываем одежду, пока он не остается совсем голым, а на мне – лишь трусики и футболка. Он берется за край футболки, и тут я чуть заметно качаю головой.

Наступает пауза. Я ожидаю, что Патрик будет настаивать, но он, на мгновение поймав мой взгляд, наклоняет голову и целует мою грудь через тонкий хлопок. По мере того как он продвигается все ниже, я выгибаюсь дугой и полностью отдаюсь его нежным прикосновениям.

Погружаясь в сон среди спутанных простыней и сплетенных рук и ног, я скорее чувствую, чем вижу, как Патрик тянется, чтобы выключить лампу на тумбочке.

– Оставь это, – говорю я, – пожалуйста.

Он не задает никаких вопросов, нежно привлекает меня в свои объятия и целует в лоб.

Когда я просыпаюсь, то сразу понимаю, что что-то изменилось, но спросонья не могу сказать, что именно. И дело не в присутствии мужчины в моей постели, хотя его вес рядом со мной и кажется странным, а в осознании того, что я действительно спала. На лице моем медленно расплывается улыбка. Я проснулась естественным образом. Не от собственного крика, не от скрежета тормозов или удара детского черепа о ветровое стекло. Это первая ночь почти за двенадцать месяцев, когда мне не снилась та авария.

Я раздумываю над тем, чтобы встать и сварить кофе, но тепло постели удерживает меня под пуховым одеялом, и я прижимаюсь к обнаженному телу Патрика. Я провожу рукой по его боку, чувствуя поджарость живота и крепость мышц на бедре. Я чувствую возбуждение у себя между ног и поражаюсь реакции собственного тела, которое от прикосновения испытывало боль. Патрик ворочается, слегка приподнимает голову и, не открывая глаз, улыбается мне.

– С Рождеством тебя.

– Хочешь кофе?

Я целую его оголенное плечо.

– Потом, – говорит он и тянет меня под одеяло.

Мы валяемся в постели до полудня, наслаждаясь друг другом и лакомясь мягкими булочками со сладким и липким вареньем из черной смородины. Патрик идет вниз, чтобы принести еще кофе, и возвращается с подарками, которые вчера вечером аккуратно разложил под елкой.

– Пальто! – вырывается у меня, когда я разрываю бумагу неумело упакованного свертка, который вручает мне Патрик.

– Не слишком романтично, конечно, – смущенно говорит он, – но нельзя носить этот старый, обтрепанный плащ, каждый день и при любой погоде отправляясь на берег, – ты будешь постоянно мерзнуть.

Я немедленно напяливаю пальто на себя. Оно толстое и теплое, с водонепроницаемым верхом, с глубокими карманами и капюшоном. Оно в миллион раз лучше того, которое ношу я: его я нашла на вешалке на крыльце коттеджа, когда переехала сюда.

– Я считаю исключительно романтичным, что ты хочешь, чтобы мне было тепло и сухо, – говорю я, целуя Патрика. – Спасибо, мне оно очень понравилось.

– Там в кармане есть еще кое-что, – говорит он. – Это не совсем подарок – я просто подумал, что тебе нужно иметь такую штуку.

Я сую руку в карман и достаю мобильный телефон.

– Это мой старый телефон, он валяется без дела. Ничего особенного, но он работает, а это означает, что тебе не нужно будет ходить в парк трейлеров всякий раз, когда потребуется позвонить.

Я уже собираюсь сказать, что единственный человек, которому я звоню, это он сам, но соображаю, что Патрик, видимо, как раз это и имел в виду. Что ему не нравится, что со мной нельзя связаться. Я пока не знаю, как к этому относиться, но благодарю его и напоминаю себе, что телефон можно и не держать все время включенным.

После этого он вручает мне второй подарок, мастерски упакованный в темно-фиолетовую бумагу и обвязанный лентой.

– Этот не я заворачивал, – сообщает он, хотя этого можно было и не говорить.

Я осторожно разворачиваю бумажную упаковку и с благоговением достаю тонкий футляр – нужно сказать, что он заслуживает такого почтительного отношения. Внутри находится перламутровая брошь в форме морской раковины. Попавший на нее свет отражается от поверхности десятками пляшущих разноцветных бликов.

– Ох, Патрик… – Я ошеломлена. – Какая она красивая!

Я вынимаю брошь и прикалываю на грудь своего нового пальто. После этого я смущенно достаю рисунок карандашом, который сделала для Патрика на берегу в Порт-Эллисе; это спасательная шлюпка, но не уплывающая, а благополучно возвращающаяся к берегу.

– Ты очень талантлива, Дженна, – говорит он, восхищенно разглядывая рисунок в рамке. – Ты напрасно прозябаешь здесь, на берегу залива. Тебе нужно выставляться – чтобы твое имя гремело.

– Я не могу, – говорю я, но не объясняю почему.

Вместо этого я предлагаю прогуляться, чтобы опробовать мое новое пальто, и мы, взяв Боу, отправляемся на берег.

У залива пустынно, сейчас отлив, и ушедшая вода оставила за собой широкую полосу гладкого белесого песка. Снеговые тучи тяжело висят над прибрежными скалами, которые кажутся еще более светлыми на фоне насыщенной синевы моря. Над головой у нас кружат чайки, и эхо разносит их пронзительные крики под ритмичный плеск накатывающего на песок прибоя.

– Даже жалко оставлять здесь свои следы.

Пока мы гуляем, я беру Патрика за руку. В кои-то веки со мной нет камеры. Мы просто заходим в море, позволяя ледяной пене лизать подошвы нашей обуви.

– Моя мама плавала в море на Рождество, – говорит Патрик. – Они с отцом по этому поводу ссорились. Он знал, какими опасными могут быть отливы, и говорил, что она ведет себя безответственно. Но она всякий раз хватала полотенце и убегала купаться сразу после того, как были открыты чулки с рождественскими подарками. Мы все, конечно, считали это очень веселой затеей и всегда подбадривали ее с берега.

– Безумие какое-то…

У меня не выходит из головы та утонувшая девушка, и я удивляюсь, как он вообще может находиться рядом с водой после такой трагедии. Боу бестолково бросается на волны, стараясь ухватить их зубами.

– А что насчет тебя? – спрашивает Патрик. – Были у вас в семье какие-нибудь сумасшедшие традиции?

Я задумываюсь на некоторое время и улыбаюсь, вспоминая, какое возбуждение испытывала в детстве с наступлением рождественских праздников.

– Ничего такого не было, – наконец говорю я, – но я очень любила наше семейное празднование Рождества. Родители начинали готовиться к этому еще в октябре, и дом наполнялся пакетами, спрятанными по шкафам и под кроватями. После того как отец ушел от нас, мы продолжали делать то же самое, но так хорошо больше никогда уже не получалось.

– Ты когда-нибудь пыталась разыскать его? – Он сжимает мою руку.

– Да. Когда училась в университете. Я выследила его и обнаружила, что у него новая семья. Я написала ему, и он мне ответил. Сказал, что прошлое лучше оставлять в прошлом. Сердце мое было разбито.