Личный мотив - Клер Макинтош

Йестин в очередной раз пообещал мне зайти в коттедж и починить его, но когда я уходила в районе обеда, он еще не появился, и мне потребовалось добрых десять минут на то, чтобы запереть дверь.

Дорога продолжает сужаться, и в конце ее я уже вижу неспокойную поверхность океана. Серая вода кажется суровой и безжалостной, бьющие в берег волны поднимают в воздух белесые фонтаны мелких брызг. В небе носятся чайки, борясь с ветрами, которые дуют в заливе. Наконец я понимаю, куда меня ведет Патрик.

– Спасательная станция! Мы можем зайти туда?

– Это идея, – говорит он. – Ветеринарную клинику ты уже видела, и я подумал, что тебе будет интересно взглянуть на это место – я провожу здесь почти столько же времени, сколько и там.

Спасательная лодочная станция Порт-Эллиса представляет собой странное приземистое строение, которое можно было бы принять за производственное здание, если бы не наблюдательная вышка, примостившаяся на нем сверху: ее четыре застекленных окна напоминают мне диспетчерский пункт в аэропорту.

Мы проходим мимо пары громадных раздвижных дверей синего цвета в передней части здания, и Патрик набирает комбинацию кодового замка на находящейся сбоку двери поменьше.

– Заходи, я тебе все покажу.

Внутри станции висит запах пота и моря, а также соли, оставшейся на спецовочной одежде. В лодочном ангаре доминирует то, что Патрик называет «Крафт» – ярко-оранжевая жесткая надувная лодка.

– Мы пристегиваемся, – говорит он, – в плохую погоду это единственное, что можно сделать, чтобы не вылететь из лодки.

Я брожу по ангару для лодок, разглядывая записки, приколотые к двери, списки оборудования в листах ежедневного технического осмотра с аккуратно проставленными галочками. На стене висит табличка в память о трех волонтерах, погибших здесь в 1916 году.

– «Рулевой П. Грант и матросы Гарри Эллис и Глин Барри», – читаю я вслух. – Какой ужас!

– Они откликнулись на сигнал парохода, терпящего бедствие в районе полуострова Гоуэр, – говорит Патрик, подходя и кладя руку мне на плечо. Должно быть, он увидел мое лицо, потому что тут же добавляет: – Тогда здесь все было по-другому. У них не было и половины того снаряжения, которое у нас есть сегодня.

Он берет меня за руку и ведет из лодочного ангара в небольшую комнатку, где мужчина в синей флисовой куртке готовит кофе. Кожа у него на лице потемневшая и обветренная, как у человека, который всю жизнь провел на открытом воздухе.

– Все нормально, Дэвид? – говорит Патрик. – Это Дженна.

– Показывает вам всякие канаты, да? – подмигивает мне Дэвид, и я улыбаюсь, понимая, что это какая-то старая, заезженная мужская шутка.

– Я никогда раньше особо не задумывалась о спасательных станциях, – говорю я. – Просто воспринимала как должное, что они существуют.

– Их бы уже давно не было, если бы мы постоянно не воевали за них, – говорит Дэвид, насыпая в кофе полную ложку сахара и размешивая его. – Наши текущие расходы оплачиваются Королевским обществом спасания на водах, не правительством, поэтому мы все время ищем способ как-то заработать деньги, не говоря уже о привлечении добровольцев.

– Дэвид у нас директор-распорядитель, – говорит Патрик. – Он командует этой станцией и держит всех нас под контролем.

Дэвид смеется.

– Это, в общем, недалеко от истины.

Звонит телефон, и этот звук кажется в пустом помещении особенно пронзительным. Дэвид извиняется и выходит. Через несколько секунд он возвращается, на ходу расстегивая флисовую куртку, и бежит в ангар для лодок.

– В заливе Россили перевернулось каноэ! – кричит он Патрику. – Пропали отец с сыном. Хелен уже вызвала Гари и Аледа.

Патрик быстро открывает шкафчик и вытаскивает оттуда ворох чего-то желтого и резинового, красный спасательный жилет и темно-синий костюм из непромокаемой ткани.

– Прости, Дженна, мне нужно идти. – Он натягивает непромокаемый костюм поверх джинсов и футболки с длинными рукавами. – Возьми ключи и жди у меня дома. Я вернусь очень скоро.

Он двигается стремительно и прежде, чем я успеваю ответить, убегает в ангар для лодок, как и еще двое мужчин, которые врываются на станцию через уже широко открытые раздвижные двери. Через считаные минуты все четверо тянут лодку к воде и легко запрыгивают на борт. Кто-то – я точно не вижу, кто именно, – дергает за шнур, заводя навесной мотор, и лодка на всей скорости устремляется в море, подпрыгивая на невысоких волнах.

Я слежу за тем, как оранжевая точка становится все меньше, пока наконец полностью не исчезает на фоне серого моря.

– Шустрые ребята, правда?

Обернувшись, я вижу женщину, которая стоит, прислонившись к косяку в дверях комнаты для команды. Ей где-то под пятьдесят, в темных волосах заметна проседь, одета она в цветную блузку со значком Королевского общества спасания на водах.

– Я Хелен, – говорит она. – Отвечаю тут на телефонные звонки, показываю станцию посетителям – в общем, всякое такое. А вы, должно быть, девушка Патрика.

От такой фамильярности меня бросает в краску.

– Меня зовут Дженна. У меня просто голова кругом: у них на все это, от начала до конца, ушло, по-моему, минут пятнадцать.

– Двенадцать минут тридцать пять секунд, – говорит Хелен. Заметив, что я удивлена такой скрупулезной точности, она улыбается. – Мы должны вести записи по всем обращениям и указывать время нашего реагирования. Все наши волонтеры живут в нескольких минутах ходьбы отсюда: Гари – выше по дороге, а у Аледа мясная лавка на главной улице.

– А что происходит, когда его срочно вызывают сюда?

– Он вешает на двери табличку. Местные к этому уже привыкли – он занимается этим уже двадцать четыре года.

Я снова поворачиваюсь к воде, где сейчас не видно лодок – только одно громадное судно далеко в море. Тяжелые тучи плывут так низко, что горизонт исчез; небо и океан слились в единую серую неспокойную массу.

– С ними все будет хорошо, – негромко говорит Хелен. – Никогда не перестаешь беспокоиться, но к этому в конце концов привыкаешь.

Я с любопытством смотрю на нее.

– Дэвид – мой муж, – поясняет Хелен. – После выхода на пенсию он проводил на станции больше времени, чем дома, так что в итоге я решила: если не можешь его перековать, нужно к нему присоединиться. Когда я в первый раз увидела, как он уходит на вызов, я возненавидела это. Одно дело помахать ему вслед, когда он уходит из дому, но видеть, как они грузятся в эту лодку… да еще если погода такая, как сейчас… ну, в общем, это… – Она умолкает, и ее передергивает. – Но они возвращаются. Они всегда возвращаются.

Она кладет ладонь мне на руку, и я благодарна пожилой женщине за понимание.

– Это заставляет по-настоящему понять, верно? – говорю я. – Понять, насколько…

Я умолкаю, потому что не в силах признаться в этом даже себе.

– Насколько тебе необходимо, чтобы они возвращались? – тихо заканчивает за меня Хелен.

Я киваю.

– Да.

– Хотите, я покажу вам остальную станцию?

– Нет, спасибо, – отвечаю я. – Думаю, я пойду домой к Патрику и подожду его там.

– Он хороший человек.

Я думаю, действительно ли это так. И думаю, откуда она это знает. Я иду вверх по склону холма и оборачиваюсь через каждые несколько шагов в надежде увидеть в море оранжевую точку лодки. Но я не вижу там ничего, и тревога спазмом сжимает мой желудок. Должно случиться что-то очень плохое – я просто откуда-то это знаю.

Мне странно находиться в доме Патрика без него, и я преодолеваю искушение подняться наверх, чтобы осмотреть остальную часть его жилица. От нечего делать я включаю радио, настроенное на местную станцию, и начинаю мыть посуду, которая горой лежит в раковине на кухне.

– Мужчина и его юный сын пропали после того, как их каноэ перевернулось в миле от залива Россили…

Приемник начинает потрескивать от разрядов статического электричества, и я кручу ручку настройки, пытаясь поймать более сильный сигнал.

– Местная команда спасателей поднята по тревоге, на воду спущена спасательная лодка, однако им до сих пор не удалось обнаружить попавших в беду людей. Мы будем держать вас в курсе развития событий.

Сильный ветер гнет деревья, так что они сгибаются чуть ли не пополам. Из дома моря не видно, и я не могу понять, рада ли я этому обстоятельству или мне следовало бы поддаться внутреннему порыву и пойти на спасательную станцию, чтобы высматривать оранжевую точку лодки оттуда.

Я заканчиваю с посудой и, вытирая руки кухонным полотенцем, обхожу кухню. Буфет забит кипами бумаги, и я почему-то нахожу эту бессистемность странным образом успокаивающей. Я берусь за ручку дверцы буфета и слышу в голове слова Патрика: «Ни в коем случае не открывай дверцы…»

Что в нем находится такого, чего он не хочет, чтобы я видела? Я оглядываюсь через плечо, как будто он может зайти в любой момент, и решительно тяну на себя дверцу буфета. Тут же на меня что-то валится, и я едва успеваю поймать какую-то вазу, которая наверняка упала бы на кафельный пол и разбилась вдребезги. Я ставлю ее обратно в сумятицу другой стеклянной посуды на полках; воздух внутри буфета пропитан выветрившимся ароматом лаванды, исходящим от сложенного белья. Ничего зловещего здесь нет – просто набор памятных вещей, коллекция воспоминаний.