Золотарь, или Просите, и дано будет... - Генри Олди
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все.
Все позади.
И тут меня тряхнуло так, что спазм закрыл краник в усталом организме. Почему я? Нет, действительно — почему я? Имп-Шиза должна была напасть на Риту. Это Рита — жертва. Живец. А я так, погулять вышел — консультант, советчик, придаток…
Куда ты смотрела, Зараза?
— …тебя в морге родители не узнают…
Я прислушался.
Голос был женский. Еле слышный. Но вполне узнаваемый.
Рита.
— Тебя в морге…
С кем это она? По телефону?
В ванной?!
— …родители…
— Рита?
— …не узнают… — она меня не слышала. — Тебя…
Я ударил в стенку кулаком. Ссадил кожу о шершавую плитку.
— Рита!
— …в морге…
Нас разделяла стена. Нас разделял целый мир.
— …не узнают…
Пулей я вылетел из туалета. Громоздкой, неуклюжей, трясущейся пулей. И срикошетил от стены коридора. Плечо взорвалось острой болью, когда я вынес дверь ванной — что называется, с мясом. Взвизгнула, отлетая, задвижка. Хрустнули петли. Как при этом я не пришиб Риту, одному богу известно.
— …родители…
Она стояла у зеркала. Тихая, благостная. Словно под кайфом. В правой руке Рита держала маникюрные ножницы. Очень острые, хищно выгнутые на концах. Казалось, она решила подровнять сломанный ноготь. Когда б не рот, залитый густой, темной кровью, не блузка на груди — багровая, масляная; если бы не лужица в мойке, лениво утекающая в слив…
Рита разрезала себе ноздри.
На меня она не обратила ни малейшего внимания. Выбитая дверь? — разразись в коридоре самум, начнись океанский шторм, она бы и этого не заметила.
— Меня в морге родители не узнают, — счастливо хихикнула Рита.
И поднесла ножницы к глазу.
Я вцепился в ее руку, как обезьяна — в спасительную ветку. Две мои руки — против ее одной. Две человеческие, плоть и кожа, и жалкие мышцы — против гибкой стали, и яростного пластика, и безумия, сошедшего с небес. Запах ванили наполнил ванную. Черные орхидеи прорастали в кранах. Ангел сорвал печать, и вода в трубах превратилась в кровь. Ножницы полоснули меня по щеке.
Нет, не ножницы — ногти левой, свободной руки.
— Тебя в морге родители не узнают, — предупредила Рита.
И ударила снова.
А в зеркале на стене, напротив Риты, была подворотня, и серый бетон, и мой Антошка с разбегу бился о стену головой. Первый случай жертвы и исполнителя в одном лице. Теперь уже — второй.
Со временем творились чудеса. Я дрался с ней вечность. Натэлла примчалась к нам мгновенно. Как это совместить, я не знаю. Как Рита не выцарапала мне глаза, не знаю. Как ножницы вспороли мне мочку уха, не знаю. А уж каким образом Натэлла ударилась оземь и превратилась в Чистильщика — не знаю и знать не хочу.
Огромный, деловитый, он оторвал фурию от дурака.
— В морге! — крикнула Рита.
— Да, — согласился Чистильщик и ударил.
В боксе это называется хук.
— Сдурел? — заорал я, глядя на бесчувственную Риту.
Она сидела, запрокинув голову, между мойкой и душевой кабиной. Ножницы валялись рядом. Неясно, куда пришелся кулак Вадима Петровича, но пришелся он кстати. Неземной покой снизошел на лицо женщины. Блестела кровь — на губах, на подбородке… Чуть дрожали ресницы. И рот — рот Джокера, терзающего Готем-сити — перестал бормотать про морг и родителей.
— Нет, — ответил Чистильщик.
И ударил еще раз.
В боксе это называется бомба. Не спрашивайте, куда сел я. Или лег.
Не знаю. Не помню.
ДЕНЬ ТРЕТИЙ
ПРИВЕТ ИЗ СИБИРИ
1Выглядело это — как в кино.
Очень близкая дистанция. Перенос центра тяжести. Хитрый подворот тела. С ноги на ногу — раз! И кулак — снизу вверх, по красивой дуге. В подбородок. В чисто выбритый с утра, до боли знакомый подбородок. Черт возьми, мишень просто наделась на этот увесистый чудо-кулак…
— Апперкот, — с удовлетворением сказал Чистильщик. — Моя фишка.
Пальцы его легли на клавиатуру ноутбука.
— Ты на замедленной посмотри. Вот где класс!
— Зачем ты мне это показываешь? — спросил Золотарь.
Чистильщик удивился:
— А кто еще оценит? Если не ты?
— Я уже оценил.
Трагическим жестом Золотарь обвел палату. Грех жаловаться, палата была отдельная. Типа «люкс». С холодильником и телевизором. С выходом в Интернет, гори он синим пламенем. С видом на парк из окна. Беседки, мраморные нимфы, скамеечки…
Частная клиника «Доктор Сан» уважала своих пациентов. Случайные люди лечились в другом месте. И правильно — увидев счет от «Доктора Сана», случайный получал инфаркт.
— Мало. Вот, смотри: ювелирная работа.
— Ты мне зуб сломал.
— Не ври.
— Сломал.
— Ничего я не ломал. Тебе зуб наращивали, вот и откололось.
— Ты отколол, горилла.
— Скажем так: при моем участии. Давай еще раз прокручу.
— Иди в пень.
— Получишь удовольствие.
— Я уже получил…
Клинику оплатил «Авгикон». Золотарь торчал тут восьмой день. Каждый раз, когда он затевал разговор о выписке, улыбчивый врач спрашивал: вам у нас плохо? Хорошо, честно отвечал Золотарь. Но дома — лучше. Ведь я здоров? В целом, соглашался врач. И переходил к частностям. Из них следовало, что только наблюдение специалистов спасет пациента от знакомства с гробовщиком.
Золотарь понимал: сбеги он из клиники, никто его силой возвращать не станет. Пожурят, и все. Сбегу, говорил он себе. Вот завтра и сбегу. Но здесь было так тихо, так спокойно… К обеду подавали графинчик каберне. Для укрепления сил. Перед ужином все гуляли в парке. Кроме Риты — она не выходила.
Ела она тоже отдельно.
— А что я должен был делать? — риторически спросил Чистильщик, в десятый раз любуясь своим апперкотом. Сейчас он крутил «покадровку». — Вы дрались. Ты бы видел, как вы дрались… Как звери. Я не знал, кто из вас импицирован. Я ничего не знал. Решил перестраховаться.
— Карлсон тебе звонил. Ты не брал трубку.
— Аккумулятор сел, мать его…
— Ты каждому из нас поручил звонить тебе?
— Ага. Все это время я не подходил к компьютеру. Во избежание. И Натэлла. И Черный. Ни дома, ни на работе. Нигде. Вот и пришлось завязать внешников на вас.
— Они тоже не могли к тебе дозвониться?
— Они звонили. Говорю ж, аккумулятор. Блин! Так все хорошо продумали, продублировали, обложились запасками… И нате-здрасте!
Подойдя к столу, Чистильщик взял яблоко из вазы с фруктами. Каждое утро круглолицая медсестричка приносила в палату эту вазу. Яблоки, апельсины, виноград. Бананы. Израильскую хурму «шерон». Золотарь знал этот сорт — им торговали круглый год в киоске на углу. Весной — еда для миллионеров.
Откуда узнали, что он душу продаст за хурму?
— Продумали они. Не чавкай! Раздражаешь…
— Нервный ты стал, Золотарь.
— С вами станешь…
— Да ладно! Ну, нокаут. Обычное дело.
— Обычное? Ты, терминатор! Ты хоть знаешь, что происходит во время нокаута?
— Что?
— В момент удара череп резко движется. Мой, между прочим, череп. Мозговые оболочки растягиваются — мои, между прочим, оболочки. Мозг по инерции тоже сдвигается.
— Твой, между прочим, мозг.
— Именно. И мой, между прочим, мозг ударяется о внутреннюю часть черепа.
— С образованием кровоподтека. Твоего, между прочим.
— Вот-вот. А тебе все хиханьки.
— Откуда такие подробные сведения? Про нокаут?
— Ночью приснилось.
Золотарь не врал. Приснилось — плоское, скучное.
— Бывает, — Чистильщик нахмурился. — Не морочь мне голову. Я и без тебя знаю анатомию нокаута. Ты мне еще про мозжечок расскажи. Который типа гироскоп и 3D-процессор.
— Правда? Мой мозжечок?
— У тебя нет мозжечка. Патология детства.
— Иди ты…
— Позже. Короче, извини и не злись. Что бы ты сделал на моем месте?
— Разобрался бы сперва…
На самом деле Золотарь валял ваньку. Приятно было корчить из себя униженного и оскорбленного. Видеть, как Чистильщик грубовато извиняется — не в лоб, а обиняками. Больше интонациями, выражением лица, чем словами. Пусть поерзает, кинг-конг. А так — считай, брат, отделался легким испугом.
Малой кровью, могучим ударом.
Мужское достоинство не слишком пострадало. Наверное, заслуга нокаута. Обнаружив, что верх в отключке, низ решил не усугублять. Два дня ныл ушиб бедра. Медсестричка — та самая, круглолицая — обихаживала травму. Смазывала, прикладывала, лелеяла, как родного. Не без курьезов — пациент очень стеснялся, когда не мог сдержать возбуждения. Медсестра хихикала. Больной, вы идете на поправку, смеялась она. Семимильными шагами. Пожалуй, в случае чего она не отказала бы. В лечебных, сами понимаете, целях.
Золотарь все собирался это проверить.
— Нет, какой апперкот! — Чистильщик не мог угомониться. — Класс! Надо Петровичу показать, он оценит.