Золотарь, или Просите, и дано будет... - Генри Олди

Хорошо ей. Орхидеи…

Olena: Болезнь общества в патологическом жлобстве. Скачав книгу, прочитав и испытав кайф, людей вполне обеспеченных не обуревает жажда меценатства и они не рвутся отблагодарить автора. У нас отлично развито только алкогольное меценатство — зато в патологическом количестве и качестве.

Тукан: А кто сказал, что оне — пейсатили? Оне — сасатели. Патаму их и садят на кукан. Любой говнофантаст — облезлай геолох-еврей из шестидесятых, с обосраным рюкзаком и гитарой на плече, вечнай тунеядиц и социальнай педораз, лох ачкастай гхы гхы.

Komposter: Я в полнам ахуе. Стока открытий, шо песдец. Раньше каждай второй пидар, насаженай на рельсу, был «программистом», щас — пейсатиль. Куда катицо этот мир…

Тукан: Пейсателя — на рею! Голой жеппой…

«Обстракция», как выразился коллега-редактор в книге Бориса Штерна. Веерное швыряние фекалий в пространство, без конкретного адресата. Впрочем, приди сюда «пейсатиль» с именем, как песчинка в раковину, и вокруг него — вокруг имени, персоны, олицетворенной публичности — сразу начнет формироваться жемчужина.

Такой жемчуг катают жуки-скарабеи.

Существует ли рассеянный «черный шум»? Не точечный вброс, а фоновая эманация? Имеет ли он свойство накапливаться до критической массы? Сколько по стране «Авгиконов»? По бывшему Союзу?

Во всем мире?

Сотни людей — тысячи? — просиживают задницы. Нюхают, фиксируют, плодят отчетность. Иногда пробуют вмешаться, сбить волну. А толку? Тришкин кафтан, шитый на Гулливера. По кафтану ползаем мы-лилипуты. Пуговицу отпорем, на хлястик пришьем. От полы отхватим лоскуток — ура-а-а! — и гурьбой тащим рукав латать. Гулливер плечищами двинул, кафтан по швам трещит, а мы все суетимся, мелочь пузатая.

Кустарный подход — чепуха. Где легионы храбрых портняжек? С батареями швейных машинок? Разработать алгоритм, установить каждому провайдеру «робота» — пусть сам отслеживает критические пики на стадии формирования. И гасит из брандспойта.

Наши потуги — что мертвому припарки.

Охотники? — накось-выкуси. Бухгалтеры, архивная косточка. Или попытки ассенизации — это так, побочная деятельность? Главное — статистика? Массив информации — перегной, на котором аналитики взрастят розарий? Систематизируют, отыщут закономерности, подведут теоретическую базу, разработают методы противодействия…

Так ли нужен наш «нюх»? Антошкины френды без всякого нюха нарыли Черного Блоггера. Копнули в инете, сопоставили, обнаружили связь. Если на это способны вчерашние школьники… Вчера, когда сын остался у меня ночевать, я хотел выйти на Черного Блоггера. Как бы случайно затронуть тему. И дать совет держаться от этого подальше. Мало нам сотрясения мозга? Хотел — и не сумел. Морализировать полез, старый дурак.

А ведь как все славно начиналось. Диван, книжка, Антошка…

Золотарь лежал на диване, притворяясь, что читает, и слушал пьесу для компьютера с оркестром, которую исполнял его сын. Вот он, ботаник. С увлечением тарахтит по клавишам. Дробное стаккато, стаккатиссимо, и вдруг — плавная кантилена. Глуховато шуршит мышка. Урчание вентилятора в системке. Второй голос винчестера. Бухтит принтер, выдав лист распечатки. Из колонок — фончик. Что-то современное.

К счастью, негромкое.

— О чем пишешь?

— Да так…

— Что-то важное?

— Ага…

Антошка был неразговорчив. Заночевать у отца он решил из-за ссоры с матерью. Вчера, согласно гневному монологу бывшей — та звонила час назад — мальчик пришел домой пьяный в стельку. Глупо улыбался, дерзил. Беседовал с унитазом. Утром сбежал, не попрощавшись.

И даже не поздоровавшись.

Золотарь дал обещание повлиять. Когда сын заявился к нему на ночь глядя — честно сказал, что много пить вредно. Привел примеры из собственной молодости. С подробностями. На девятом примере — шашлыки, трехлитровая банка хереса, дуэль на шампурах — Антон сказал, что пошел в отца. Генетическая память. И неча на зеркало пенять.

Неча, согласился Золотарь. Пойду, сготовлю ужин. За яичницей он предложил сыну «поправить здоровье» — стопарик, а? — и тайком хихикнул, наблюдая не мальчика, но мужа в растрепанных чувствах. Аж позеленел от избытка воображения.

Отказался малыш. Категорически. Поел — и в норку.

В смысле, к монитору.

— Я гляну?

— Что? Угу…

— Ничего личного?

— Так, ерунда. Тебе можно.

Отложив томик Белля, Золотарь встал у сына за спиной.

Эй, кто-нибудь, пните Антика!

Неделю собираюсь накатать пост про доцента Шулько — не пишется. Месяц намереваюсь сделать пост для Рыженькой «пралюбов», и тоже мимо. Книжек не читаю. Планировал вернуться на тренировки и естественно не вернулся. Ы-ы-ы :-(( Хотел к днюхе Розочки стишок наваять — не ваяется. Други! Катализируйте мой творческий процесс.

Зато я сегодня хорош собою, ибо после вчерашних возлияний встал со скрипом. В универ пришел больной, первую лекцию медитировал на угрызения совести. Но если Фраер теперь предложит мне дуэль на пиве и крепленом вине, я его сделаю. :-))

Мне тут пришла в голову супергениальная (да, я скромен!) идея. Хочу наваять фэнтези в соавторстве. Что-нибудь… ммм… хз какое. С приключениями, юмором и философией. Но не голый стеб, как Лилькин «Криптомаразмон». Кто желает в соавторы? Но помните, что я сцуко и ленивец…

— А ведь ты действительно перестал читать.

— Что? Ага. Увы.

— Почему?

— Со временем туго.

— Ты очень занят?

— Ага.

— Чем?

— Разным. Не продохнуть.

— А в школе читал…

— Так то в школе.

— Хочешь написать книгу?

— Что? Угу. Хочу.

— Фэнтези?

— Ага.

— И никогда не напишешь.

Золотарь сразу пожалел о сказанном. Сын поднял голову. На лицо Антошки вернулось осмысленное выражение. Казалось, слово «никогда» выдернуло провод, которым парень был подключен к системке. Некорректное действие, программе нужно сохранить предыдущие установки…

— Почему? Напишу.

— Вряд ли.

— Точно напишу. У меня идея есть.

— Есть? Садись, пиши.

— Прямо сейчас?

— Да.

— Шутишь?

— Ничуть. Пиши, я отредактирую.

— Не-а, сейчас не могу.

— Что тебе мешает?

— Да ладно тебе, па. Вот дела разгребу, и засяду.

— Какие дела?

— Разные.

— Ну, греби. Бог в помощь.

— Ты прямо как мама…

Антошке очень хотелось посмотреть на монитор. Там происходило что-то очень интересное. Важное. Самое важное. Но отвернуться от отца, да еще чувствуя себя виноватым за вчерашнее…

Так пьяница старается не глядеть на бутылку, выставленную для гостей.

— Как учеба?

— Ничего.

— Ничего — это ничего. Пустое место.

— Ну, хорошо. Ты решил меня повоспитывать?

— Нет.

— Ты еще скажи — поздно.

— Не поздно. Просто ты очень занят.

— Ага. Очень.

— Чем?

— Всяким…

Компьютер прислушивался к беседе отца и сына. Скоро ли кончится? Зараза, подумал Золотарь. Это ты? Ты здесь? И подумал, что стал похож на луддита. Крушителя станков. Разбить молотком все ПК на планете, и наступит мировая гармония.

Лев возляжет рядом с агнцем.

— У тебя новая юзер-пикчер?

— Ага. Правда, классная?

На картинке Антошка, искаженный широкоугольным объективом, вывалил язык до подбородка. Узкий, крохотный лобик. Глаза сошлись к переносице. Брови домиками.

— Классная. Народу нравится?

— Ага. Им нравится, когда дебил.

— Не понял?

— Прикольно. У нас многие рожи корчат. Типа клоун.

— У меня был знакомый клоун.

— Никулин? Карандаш?

— Ну, брат… Ты меня совсем в старики записал. Карандаш умер в начале 80-х. Я тогда в твоих ровесниках ходил…

Маленький человечек в котелке. Терьер Клякса.

За две недели до смерти — в последний раз на манеже.

Однажды Карандаша спросили, доволен ли он своей судьбой. Клоун улыбнулся:

— Никогда не задавайте такой вопрос человеку, который в семьдесят лет решил стать серьезным. Сорок лет я шутил на манеже. Теперь пришло время разобраться, над кем и над чем я шутил. У каждого вида искусства свой путь к истине, а у каждого художника свой путь познания истины. Я выбрал смешной путь.

— А говоришь, не был знаком…

Золотарь опомнился. Секунду назад он ясно видел лицо клоуна. Слышал слова: «Я выбрал смешной путь.» Нет, не слышал. И не читал. Слова возникли из бормочущей мглы — безвидные, беззвучные. Еще — фото. Черное-белое, крошечное, вроде Антошкиной юзер-пикчер.

— Я что-то сказал?

— Ага. Про Карандаша.