Золотарь, или Просите, и дано будет... - Генри Олди

Проскальзываю в Шизин закуток. На экране — черная орхидея. Капли росы искрятся на лепестках. Красиво. И — запах. Ваниль? Точно ваниль. Чуть подгнивший банан. И еще что-то, неуловимое, знакомое…

Должно быть, духи.

Как файл называется? Orchid-Black.jpg. Ого! Здоровенный… Download Manager. Файлы на букву «O». Вот они! Подряд. Три десятка. Объемы в графе «Transferred»… Считаю сумму. Наверное, это можно сделать как-то по-другому, проще и рациональнее. Ну так мы чайники. Со свистком. Три метра… Один двести…

— Долго ты там?

— Закончу — скажу.

— Уроды… — плачет на диване Шиза. — Импецилы… импотенты…

— А не фиг в рабочее время цветочки качать!

— Не тронь ее, Карлсон…

— Да кто ее трогает?! Для вас же стараюсь…

Выходит, Чистильщик и его попросил звонить, если что? Сообщение на принтер, а сам — за телефон? Интересно, остальным шеф то же самое сказал? Умату? Шизе?!

Что ж это получается?

— Семьдесят три! Вроде сошлось.

— Точно?

— Плюс-минус корень квадратный. Отбой воздушной тревоги!

Довольный, выбираюсь из-за шкафа.

— Шиза, ты как? Все нормально, у тебя одни цветы. Не плачь, пожалуйста…

Глажу ее по голове, как ребенка.

— Что ты меня лапаешь? Ублюдок! Извращенец!

От крика закладывает уши. Отшатнуться я не успеваю. Шиза вскакивает, хватает меня за рубашку. Жарко дышит в лицо — ваниль, подгнивший банан…

— Я руками душила таких, как ты!

Ворот захлестывается, превращается в петлю.

— Будешь всю жизнь в пипетку мочиться, пидар!

В паху взрывается бомба. Задыхаюсь. Вместо крика — сиплый стон. Черная орхидея смыкает лепестки. Растворяюсь в ванильной кислоте. Господи, больно-то как! Шиза бьет коленом — еще и еще. Когда же она перестанет?

Перестала.

Пискнув, улетела на диван.

— Алло, Черный! У нас фиксация! Врачей! Срочно!..

Надо мной склоняется Карлсон. Его лицо плывет в тумане. Мерцает темный ореол. Протуберанцы мрака. Лепестки…

— Орхидея…

— Что?

Он наклоняется ниже.

— Орхидея, — хриплю я. — Черная. Ваниль. Выброс — там…

Боль ерзала между ног пьяной шлюхой. Пристраивалась, разевала губчатый, резиновый рот. Чмоканье. Вопль обезумевших нервов. Ураган адреналина в крови. Скорчившись зародышем, Золотарь мечтал о материнской утробе. Никаких вторичных половых признаков. Да и с первичными — не очень. Тихо, мокро, безопасно.

Объяли меня воды до души моей…

Сознание отплывало прочь на бумажном кораблике — и возвращалось, не солоно хлебавши. Мачта — спичка, парус — клочок газеты с некрологом. «Нелепый случай вырвал из наших рядов…» Озноб. Трясучка. В затылке бьют куранты. Нет, это оркестровые тарелки. Шопен, похоронный марш.

«Нелепый случай…»

Он не знал, какая здесь доля реальной травмы, а какая — извечного мужского ужаса. «Будешь мочиться в пипетку! — шептал кто-то голосом Мышиного короля. — Будешь!.. всю жизнь…» Сунь голову в колени, брат, подсказывал Щелкунчик. Скрутись бубликом. Стань плоским, нездешним, бесполым ангелом…

Удар в пах. Последствия.

Поиск.

Медицинская подготовка телохранителя.

«Ушибленные половые органы охлаждайте снегом, водой или льдом. Гораздо эффективнее новокаиновая блокада, но лишь специалист сумеет ввести новокаин шприцем в семенной канатик. Жестокий удар перекручивает подвеску придатка яичка в мошонке. Необходима срочная хирургическая операция, иначе яичко омертвеет и станет бесплодным…»

Link: ФОРУМ и любовь. Знакомства. Поможем друг другу обрести любовь…

Уйди, хрипел Золотарь. Уйди, сволочь.

Он не знал, что хуже. Пока буквы складывались в слова, давая ценные советы, боль отступала. Ждала, пока останется тело и сознание, и никого постороннего. Жизнь без боли? — но и без жизни. Кажется, прокаженные не испытывают боли. Гниют заживо от любой царапины. Гниют, и не замечают.

Уйди!

Пусть болит!

«…факт размозжения яичка определяется лишь при операции. Снаружи мошонка выглядит невредимой, и даже ультразвуковая диагностика оказывается бессильна. Размозженное яичко подлежит удалению. Обилие кровеносных сосудов обеспечивает колоссальные гематомы в результате внутренних кровотечений…»

— Встать можешь?

— Ы-ы…

— Не может, етить-колотить. Ната, помоги мне. Надо посадить его.

— Зачем?

— Надо.

Золотарь и пикнуть не успел, как уже сидел на полу. Натэлла заглядывала ему в лицо, взволнованно моргая. Бегемоточка — телохранитель, подумал Золотарь. Небось, с медицинской подготовкой. Возьмет шприц, введет новокаин в семенной канатик…

— Выпрями ему ноги.

Над ухом сопел Карлсон. Туша толстяка громоздилась за спиной. Хотелось откинуться, лечь в мягкое, дышащее. Но злой Карлсон не позволял. Напротив, он коленом изо всех сил уперся Золотарю чуть пониже лопаток. Лапы вцепились в плечи пострадавшего, оттягивая их назад.

Охнув, Золотарь выпрямился и прогнулся.

Карлсон ухватил его под мышки. Натужился, приподнял. Опустил на место. И снова. И опять. Вверх-вниз. Вверх. Вниз. Как в автобусе, прыгающем на колдобинах.

— Что ты делаешь?

— Кин-кацу.

Золотарь понял, что ему легчает. И что он сошел с ума. Карлсон делает ему кин-кацу. Чунгу-чангу. Хару-мамбуру. Народный папуасский метод реанимации.

Однако Натэлла что-то там поняла.

— Откуда знаешь?

Толстяк, пыхтя, застеснялся:

— Я в институте каратэ занимался. Немножко…

— Тебя часто били по яйцам? — догадалась Натэлла.

— Иди на фиг, жиртрест. Нас учили, как спасать.

— Сам жиртрест.

«…исходя из того, что мошонка является мышечным образованием, попытайтесь натренировать способность прятать яички в паховом канале. Специальные упражнения для этого проделывают десантники, чтобы уберечься от травм при прыжках с парашютом…»

— Хва-а… хватит…

— Что — хватит?

— Кончай меня-а… трясти…

Золотарь в жизни бы не признался, что говорит не пойми с кем. Требует. Настаивает, лишен возможности назвать собеседника по имени. Но мельтешение услужливой, черт бы ее побрал, информации прекратилось.

— Хорошо, — со знанием дела сообщил Карлсон. — Басит, етить… Слышишь, Натка? Басит. Значит, хорошо.

— Почему?

— Вот если бы дискантом, тогда хреново… Эй, Фаринелли! Ты как?

В другое время Золотарь послал бы Карлсона в задницу. Но сейчас, слыша, как срывается голос хохмача, как дрожат его руки… Карлсон боялся до мокрых штанов. И боролся со страхом, как умел.

— Живой… Как Шиза?

— На диванчике. В обмороке.

— Врача вызвали?

— Тебе?

— Нам.

— Ага. Едут, етить-колотить…

— Долго они… едут…

— В центре пробки.

— В жопе у них пробки…

От брани полегчало. Или от Карлсонова кис-киса? Боль сползла ниже, притихла, облюбовав себе внутреннюю поверхность левого бедра. Должно быть, сплошной синяк. Шиза во второй раз промахнулась. Или это он успел так ловко повернуться?

— Где Рита?

— В ванной. Макияж наводит.

— Нашла время…

— Дурак ты, — беззлобно сказала Натэлла. — Дурак с яйцами. Ой, слава богу, что с ними…

— Ты рукой, — дал совет Карлсон. — Потрогай. Сразу и выясним, что с ними.

Бегемоточка улыбнулась:

— Да я хоть чем. Лишь бы все в порядке. Я тебе нравлюсь, Золотарь?

— Ы-ы…

— Это значит «да»?

— Это значит отпусти мои ноги. Попробую встать.

— Ты куда?

— В сортир.

— Я с тобой!

— Брось, Натэлла…

— Это ты брось! Нечего стесняться…

— И что ты там будешь делать? Держать пострадавший орган?

— Понадобится, придержу. И вообще, не ходи никуда.

— Почему?

— Сперва ты должен показаться врачу.

— И что мне теперь? Терпеть до прихода врача?

— Да.

— Натэлла, ты лучше всех. С тобой цирка не надо.

— Золотарь, ты — упрямый баран.

— Значит, так. Я иду в сортир.

— А я?

— А ты сидишь здесь. Вы все сидите здесь. И не морочите мне голову…

Как ни странно, бегемоточка послушалась. Стараясь не слишком хромать, я выбрался в коридор. Огляделся, чувствуя себя полным идиотом. Никого. Рита в ванной, остальные в «котле». Бдить не хотелось. Думать не хотелось. Ссать хотелось.

До чертиков.

«Будешь мочиться в пипетку всю оставшуюся жизнь…»

Есть такой образ — липкий страх. Это да. Это точно. Хуже горчичников. Нет у меня пипетки. Это все, о чем я думал, заходя в туалет. Закрывая за собой задвижку. Расстегивая брюки. Нет у меня пипетки. Что, если не смогу? Это пугало больше, чем призрак импотенции.

Смог.

Сперва закапало. Не вполне удачно — в смысле попадания. Черт, забыл поднять пластиковое сидение. Надо протереть его туалетной бумагой… Ага, вот и струя. А что? Вполне приличная струя. Желтая, напористая. Мама моя родная, никогда не думал, что буду радоваться акту мочеиспускания…