Кровь и лунный свет - Эрин Бити
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Чтобы покончить со старым и насладиться новым, – говорю я.
Симон ошеломленно смотрит на меня, вынуждая переступить с ноги на ногу.
– Прости. Я не хотела умничать.
– Нет, Кэт, – успокаивает он. – Ты совершенно права. Остается только понять, к какому типу людей он относится. К требовательным аккуратистам или к тем, что с готовностью хватаются за новые идеи. А может, и к тем и другим.
– Требовательные аккуратисты чаще встречаются среди женщин, – отмечает Жулиана.
Я с ней согласна, ведь госпожа Лафонтен явно из этих.
– А мужчины чаще увлекаются новыми идеями.
И это верно. Магистр Томас и Реми могут по несколько часов рассуждать о новых методах строительства и материалах.
– Но у нашего убийцы явно проблемы с женщинами. – Симон поднимает палец, чтобы подчеркнуть свою точку зрения. – Чаще всего это зарождается из отношений с родителями, а точнее, с властными матерями. Им невозможно угодить. – Он пожимает плечами. – По крайней мере, судя по моему опыту.
Значит, Симон знал свою мать. Хотя бы какое-то время.
– К тому же волосы – не единственное, что забрал убийца, – продолжает Симон. – Он взял и тот предмет, которым воспользовался, чтобы разбить жертвам лицо. Что-то настолько тяжелое труднее спрятать, так что мы, вероятно, найдем эту штуку.
Мне не хочется, чтобы Симон раздумывал о молотке, поэтому я меняю тему.
– Раз он оставил чужие волосы на теле Перреты, можем ли мы связать их с более ранней жертвой? – спрашиваю я.
Симон в отчаянии качает головой:
– Для этого пришлось бы выкопать тело, да и вряд ли бы нам удалось найти связь, если только убийство не произошло совсем недавно.
– Я не припоминаю подобных убийств, – говорю я. – По крайней мере, за последние несколько лет.
Симон пожимает плечами:
– Возможно, преступник лишь недавно прибыл в Коллис или сидел в тюрьме за какое-нибудь другое преступление. Обычно убийство – не первое проявление насилия.
Ни одно из этих предположений не утешает.
– Если он не из Коллиса, что мешает ему переехать в другой город и продолжить там?
– Ничего, – отвечает Симон. – Но если он будет считать, что его не поймают, – что вполне возможно, так как мы ни капли не продвинулись, – то не станет уезжать. Трудно делать какие-то выводы, имея на руках так мало информации.
– Мало? – переспрашиваю я. – Вчера ты говорил, что новое тело даст тебе больше намеков на личность убийцы.
– Так и есть, – настаивает Симон, возвращаясь к своему наброску. – Раньше я лишь предполагал, что убийце не нравится, когда его осуждают или указывают на недостатки, а сейчас я в этом практически уверен.
– Возможно, эти волосы – лишь малая часть тех, что он отрезал, – говорит Жулиана. – Коса толщиной с палец. Когда мама умерла, отец подарил нам всем маленькие косички из ее волос на память. Возможно, у убийцы все еще остались волосы всех его жертв.
– Я подумал об этом, – отзывается Симон, не отрывая взгляда от рисунка.
Я наблюдаю, как он рисует. На самом деле он весьма талантлив. Передаваемые им пропорции верны – да, я много знаю о пропорциях, хотя больше о пропорциях зданий, чем человеческого тела. Так что на рисунке Симона женщина – Изабель – лежит на траве, словно живая.
– Никто не видел Перрету, – бормочу я.
Симон поднимает глаза, а Жулиана перестает перебирать листы.
– Что ты сказала? – переспрашивает он.
Я прикусываю губу на мгновение.
– Я просто подумала, что самая большая разница в том, что убийца оставил Изабель в месте, где ее могли увидеть люди. А Перрету – нет. Возможно, именно поэтому ему захотелось вновь совершить убийство. Он пытается побороть то, что его мучает, но в прошлый раз его триумф увидело слишком мало людей.
Симон кивает Жулиане:
– Отличное предположение. Запиши его.
Хотелось бы мне порадоваться, что удалось внести свой вклад – дважды, – но не очень приятно осознавать, что понимаешь мотивы сумасшедшего.
Глава 21
Через какое-то время убийство поделило жителей Коллиса на три лагеря. В первом обосновались жители богатых районов, которые предполагали, что с ними подобное никогда не случится. И они, скорее всего, были правы: до сих пор жертвами становились бедные женщины, продававшие свое тело. Так что если кто из богачей и переживал, то лишь мужчины, которые наведывались в захудалые районы, чтобы предаться удовольствиям, как Удэн, и то потому, что опасались ложных обвинений.
Во второй лагерь попали проститутки. Через мадам Эмелин Симон попросил их внимательнее присматриваться к клиентам и не соглашаться уходить в незнакомые места. Но большинство из них жили на грани нищеты и вряд ли стали бы отказываться от единственной работы, которая приносит им хоть какие-то деньги.
Ну и, наконец, в третьем лагере оказались любители драм. В святилище все только это и обсуждают. А слухи распространяются так же быстро, как огонь на пшеничном поле, и так же легко меняют направление. Мне даже кажется, что они специально начинают эти разговоры при мне, ожидая, что я подтвержу или опровергну кровавые подробности. Но Симон попросил меня никак не комментировать то, что я слышу, хотя мне не совсем понятно почему, – пока четыре дня спустя Реми не принес записку.
– Ваш убийца снова нанес удар, – заявляет он, размахивая перед нами клочком пергамента, как только экономка Монкюиров провожает его до комнаты Симона.
Листок вылетает у Реми из рук, но Симон подхватывает его и принимается изучать разрыв в верхней части.
– Сорвали откуда-то. – Он пристально смотрит на Реми. – Где ты это нашел?
– Его прибили к двери святилища.
Реми многозначительно смотрит на кровать Симона, стоящую в углу комнаты, а затем поднимает брови так высоко, как только может, как бы говоря: «Серьезно? Здесь?»
– К какой двери? – не отстает Симон.
– Где гвоздь? – вклиниваюсь я.
Реми отступает на шаг от резкого тона Симона, но через пару мгновений возвращается к обычной снисходительной манере:
– Гвоздь, насколько я знаю, все еще в южной двери трансепта.
Симон поворачивается к Ламберту:
– Мне нужен этот гвоздь. И постарайся как можно меньше прикасаться к шляпке.
Ламберт медлит несколько секунд, явно желая узнать, что в записке, но затем вылетает из комнаты, на ходу натягивая перчатки. А Симон возвращается к изучению пергамента.
– Когда ее нашли? – спрашивает он у Реми.
– Она уже висела на двери, когда строители
