Увеселительная прогулка - Вальтер Диггельман

— Тебе усилят охрану.

— Для чего?

— Чтобы исключить всякую возможность побега…

— Я вовсе и не собираюсь бежать.

— А что ты говорил здесь минуту назад?

— Мне казалось, мы с вами шутим.

— Заруби себе на носу, здесь не шутят, и усвой наконец, с кем ты имеешь дело! — повысил голос Лутц.

— Извините, пожалуйста, — сказал Оливер.

Лутц подошел к окну, но открыть его не решился. Сквозь стекла он пытался разглядеть, что делается внизу, под окнами, но полицейского там не увидел. Отойдя от окна, он сказал:

— У меня есть к тебе еще несколько дополнительных вопросов относительно этой таинственной истории с Юдит.

Оливер поднял глаза на Лутца и неотступно смотрел на него, пока тот не отвернулся.

— Может ли быть, — начал Лутц, — что Рут выдавала себя за Юдит, другими словами — дай мне договорить! — другими словами, с каких пор ты знаешь, что Рут зовут… звали Рут?

— Что Рут всегда звали Рут, я знаю с тех пор, как я с ней знаком.

— Значит, нельзя считать, что ты только после смерти Рут узнал, что ее звали именно Рут, а, допустим, не Юдит?

— Нет, — сказал Оливер, — Рут — это Рут, а Юдит…

— Что произошло с Юдит?

Оливер вдруг встал и сказал совсем другим, новым для Лутца тоном:

— Вы не имеете права допрашивать меня в отсутствие моего адвоката.

— Ты еще станешь мне указывать, на что я имею право, а на что нет?

— Я больше не буду отвечать на ваши вопросы!

— Это, видимо, новая хитрость?

— Это мое право.

— Значит, ты отказываешься отвечать?

— Да.

— Ты не хочешь, чтобы я тебе помог?

— Разве вы можете мне помочь?

— Не знаю, могу ли. Но если ты начнешь упрямиться, тогда уж наверняка не смогу.

— Почему вы решили, что Рут — это Юдит?

— Я тебя спросил, и ты мне ответил. Этого мне пока довольно. Итак, Юдит — это Юдит. Значит, когда ты пришел, Юдит загорала на участке твоего отца, возле домика.

— Я заметил Юдит только после того, как прогнал Рут.

— А почему ты, собственно, ее прогнал?

— Я целых полгода делал Рут всевозможные подарки, она все время мне строила глазки и говорила, что теперь я самый близкий ее друг. Наконец она согласилась и вроде бы уже все было в порядке. И вдруг она говорит: ты должен обещать, что каждый месяц будешь давать мне деньги, мы живем очень бедно, а я сказал: даже не собираюсь. Тут мы с ней поругались, она ударила меня по лицу…

— Почему ты вдруг замолчал? А глаза почему закрыл?

— Это было так подло, так гадко… После этой ссоры я день и ночь только о том и думал, что бы я с ней сделал — задушил, размозжил ей голову… А что бы вы сделали с женщиной, которая так подло повела себя с вами?

Лутц удивленно взглянул на Оливера.

— О чем ты спрашиваешь?

— Я говорю, что бы вы сделали, если бы ваша жена так обошлась с вами?

— Во всяком случае, я не стал бы ее убивать, — ответил Лутц.

— Разве я убил Рут?

— Ты в этом сознался.

— Понимаете, хуже всего то, что я теперь уже действительно не знаю, что я сделал с ней. Знаю только, что после нашей ссоры я день и ночь думал о том, что бы мне с ней сделать. Например, взять нож и отрезать ей груди. Взять веревку и вздернуть ее. Связать ей руки и ноги и поджечь волосы… Взять и…

Оливер замолчал, оборвав себя на полуслове. Глаза его остекленели и застыли. Лутц растерянно озирался.

— Слушай, ты, часом, не умер? — произнес он вдруг.

— Я бы очень хотел, — сказал Оливер почти беззвучно, его глаза и лицо оставались неподвижными, а губ он почти не разжимал, — очень хотел бы выяснить, что же на самом деле случилось с этой Рут.

— А что случилось с Юдит, ты знаешь? — спросил Лутц.

Прошло несколько секунд, потом в глазах Оливера снова затеплилась жизнь, и он облизнул языком пересохшие губы.

— Да, — сказал он. — Юдит лежит на дне озера, примерно на середине.

— Значит, сначала все это произошло с Рут, а потом уже ты заметил Юдит?

— Да.

— И несмотря на то, что с Рут произошло что-то страшное, ты сразу стал приставать к Юдит?

— Я к ней не приставал.

— Она к тебе приставала?

— Никто ни к кому не приставал.

— Вы сейчас же вступили в интимные отношения?

— Не сейчас же. Так что-нибудь через час.

— Можно ли предположить, что Юдит видела, что случилось с Рут?

— Да. Мы об этом говорили.

— А потом вы с ней переспали и еще через некоторое время выехали на середину озера, где Юдит утонула? И это был несчастный случай?

Оливер кивнул.

— Итак, единственного свидетеля уже тоже нет в живых? Случайность?

— Не понимаю, к чему вы клоните?

— Яснее ясного, тебе необходимо было устранить единственного свидетеля!

— Нет! — крикнул Оливер.

— Но тебе повезло, — продолжал Лутц. — Все попытки Интерпола выяснить, не разыскивается ли где-либо пропавшая девушка по имени Юдит, оказались бесплодными. Никакой Юдит вообще не было.

5 сентября, 16 часов

КВАРТИРА ВИЛЛИ КАУЦА

— Для меня крайне важно, чтобы вы сами удостоверились, как обстоят дела, — сказал Вилли Кауц Эпштейну. — Заходите!

Кауц прошел вперед, открыл дверь в спальню и, отступив на шаг, произнес:

— Только после вас.

Но Эпштейн остановился на пороге. Он увидел лицо женщины, застывшее, неподвижное.

— Подойдите поближе, не бойтесь, — предложил Кауц, но Эпштейн повернулся и отошел от двери.

— Она спит, — сказал Кауц, — ей все время впрыскивают снотворное, когда внутривенно, когда внутримышечно. Таблетки она принимать не может — желудок бунтует, ее сразу рвет. И все это с тех пор, как мы узнали, что ваш сын убил нашу девочку.

Эпштейн молчал. Но была секунда, когда он с трудом сдержал слезы. «Ваш сын убил нашу девочку…» Сейчас ему казалось, что конец всему — убивают его самого.

— Мразь, — пробормотал он.

— Простите, я вас не понял, — сказал Кауц.

— Да нет, ничего, — ответил Эпштейн.

— Как видите, — заявил Кауц, — я нисколько не преувеличил. Если же вы тем не менее желаете получить заключение лечащего врача, то я освобожу его от обязательства хранить врачебную тайну. Я веду честную игру, в открытую…

— Ведете игру? — коротко и резко спросил Эпштейн.

— Извините, пожалуйста, этот проклятый жаргон…

Кауц распахнул еще одну дверь.

— А если вы соблаговолите заглянуть и сюда… Здесь спала наша девочка, наша маленькая Рут, да, теперь она уже больше здесь не спит. Кто знает, где покоится наше несчастное, невинное дитя?

— Большое спасибо, — выдавил из себя Эпштейн.

— Ах, да, — сказал Кауц, — я совсем забыл, ведь эту комнату засняли ваши фотографы, и опустевшую кровать тоже… Хороший фотограф, к сожалению, я забыл его фамилию…

— Надеюсь, вы получили за это немалую сумму, — заметил Эпштейн.

— Надо ведь как-то защищать свои интересы, — возразил Кауц.

Они вернулись в столовую, и Кауц поставил на стол бутылку виски, потом пошел на кухню и вернулся с графином воды и металлической вазочкой, полной кубиков льда.

— Вы необычайно любезны, — заметил Эпштейн.

— Сигареты или лучше сигару? — спросил Кауц.

— Спасибо, не надо, — ответил Эпштейн. — И виски тоже — самую малость.

— «И если мир так мрачен, — процитировал Кауц, — веселым быть старайся, сколько можешь».

— Да, да, — проговорил Эпштейн.

— Не думайте, что я неспособен войти в ваше положение. Для вас это, должно быть, очень тяжело. Очень тяжело… Единственный сын… Я без конца себя спрашиваю: что вдруг нашло на этого парня? Поверьте, Рут была такая милая девочка. Хорошенькая, жизнерадостная, остроумная… Я плакал ночи напролет.

Он и теперь вытер глаза.

Эпштейн молчал.

— Знаете, — продолжал Кауц, — нам, мужчинам, все-таки легче. Нас отвлекают дела. Для нас жизнь продолжается в том же напряженном ритме. Нам проще свыкнуться даже с трагическим поворотом судьбы. Я уверен, вы тоже выйдете из всей этой передряги с меньшими потерями, чем ваша бедная супруга. Ей трудно смириться с тем, что у нее вырос такой сын…

— Что вам нужно от меня? — неожиданно спросил Эпштейн. И тут же добавил: — Извините, пожалуйста.

— Ничего удивительного, разве нервы могут выдержать, — посочувствовал Кауц.

— Вы просили меня зайти. Вот я зашел.

Кауц выпил залпом рюмку виски. Потом сказал:

— Речь идет о жизни или смерти моей жены.

— Весьма сожалею.

— Только вы можете мне помочь.

— Сколько?

— Неужели нам с вами обязательно говорить в таком тоне, будто мы заключаем сделку?

— Я полагаю, что вашу жену надо поместить в специальную клинику, это стоит уйму денег…

— Это во-первых. А кто будет вести хозяйство?

— Значит, нужна еще и прислуга?

— Врач говорит о шести месяцах — самое малое, Может быть, потребуется и год.