Лето 1969 - Элин Хильдебранд

Плечи Ангуса напряглись. Казалось, он дрожал из-за того, что намеревался сказать, – возможно, признаться.

– А в тот день, когда я пришла к тебе в офис, Доббинс проболтался, что у тебя личная встреча!

– Мы это уже проходили.

Блэр попыталась надменно рассмеяться, как идеально удавалось бабушке, но получилось хныканье.

– Думаю, ты был с ней. А потом я слышала ваш разговор по телефону. И она назвала себя. А ты сказал, что хочешь ее видеть.

Ангус обернулся. Он сжимал сломанные пополам очки – дело рук Джоуи. Блэр редко доводилось, как сейчас, смотреть мужу прямо в глаза. В карих радужках проблескивал зеленый оттенок. Сколько бы раз за последний год Блэр ни проклинала его имя, она оставалась в его власти.

– Ты права, – уронил Ангус. – Я говорил с Трикси по телефону на Бермудах. И в тот день виделся с ней.

Блэр почувствовала, будто ее застали врасплох. Она подозревала мужа в измене, но от признания стало еще больнее.

– Теперь я рассказал тебе всю правду и прошу того же взамен. Ты что, все это время путалась с Джоуи? – Ангус невесело рассмеялся. – Я же застукал вас на горячем. В нашем доме. Поэтому, очевидно, ответ будет «да».

Блэр потеряла дар речи. Она даже не знала, с чего начать. Ангус честно признался: да, он спал с Трикси. Но Блэр сомневалась, что же сейчас произошло между ней и Джоуи. Питала ли она к нему чувства? Было, конечно, физическое притяжение, но Блэр решила, что причиной тому одиночество и озлобленность. Ангус постепенно, шаг за шагом, лишал жену индивидуальности. Он заставил ее бросить работу, а теперь с этой беременностью она потеряла не только тело, но и самостоятельность. Ангус требовал сидеть дома, вести хозяйство и готовить еду. Она добросовестно выполняла эти обязанности, да еще и стала инкубатором для их детей. Но Ангус ничего не давал взамен – ни своего времени, ни привязанности, ни извинений, ни похвалы или благодарности.

– Тебя никогда нет дома, – наконец выдавила она. Слова прозвучали невыразительно и невнятно, но передавали самую суть дела. Они с Ангусом больше ничем не занимались вместе, потому что муж всегда был на работе или, как оказалось, с Трикси. Кто-то другой получал от него лучшее – либо Трикси, либо студенты, либо правительство США.

– Думаю, тебе стоит поехать на Нантакет и переждать там остаток беременности, – сказал Ангус.

Блэр была слишком гордой, чтобы показать, как ее ранили его слова.

– Нантакет? И как ты предлагаешь туда добраться? В моем положении я не могу вести.

– Уверен, Джоуи тебя подбросит. Собирай вещи, – отрубил Ангус.

Джоуи отпросился с работы на целый день и даже прихватил еды для пикника, бросил на заднее сиденье корзину. Возле выезда на Плимут они обогнали пожилого джентльмена на вишнево-красном кабриолете «Мустанг». Тот посигналил им и поднял вверх большой палец, а Джоуи помахал в ответ. По виду сидящей в машине Блэр никто не заподозрил бы, что она беременна. Наверное, джентльмен на «Мустанге» предположил, будто они с Джоуи – решившая поразвлечься парочка.

Джоуи кладет руку на колено Блэр, и ей хочется сбросить ладонь. Он что, изображает роль лапочки-шурина, хорошего парня, доставляющего невестку в прибрежный Хьянис, или предъявляет на нее права? Ее вздумали передать от одного брата к другому как эстафетную палочку? Блэр не нужно задаваться вопросом, что подумала бы об этом Бетти Фридан, она знает ответ.

Блэр предлагает не останавливаться, пока они не пересекут мост Сагамор и въедут на Кейп-Код. Джоуи направляется к Крейгвилл-бич, где стоят столики для пикников с видом на воду. Он расстилает красную клетчатую скатерть и расставляет обед, приготовленный шеф-поваром своего отеля: холодный ростбиф, свежие булочки, вареные яйца, соленые огурцы, капустный салат, нарезанная клубника и кекс. Блэр хотела сказать, что у нее пропал аппетит из-за того, что ее выгнал из собственного дома неверный муж, но на самом деле она жутко проголодалась. Джоуи с восторженным вниманием наблюдает, как Блэр поглощает сэндвич с ростбифом, увенчанный нарезанным яйцом, капустным салатом и солеными огурцами – кучей соленых огурцов, – а затем отрезает толстый кусок кекса и посыпает ягодами.

– Полцарства отдам за взбитые сливки, – заявляет она.

Джоуи поднимает палец, и Блэр думает: сейчас он назовет ее избалованной соплячкой. Но вместо этого шурин мчится по пляжу к ларьку с мороженым. Блэр прищуривается, видит, как он достает из кармана монеты, а через мгновение возвращается с банкой взбитых сливок и ставит рядом с ее тарелкой.

– Просите, и дано будет вам, – говорит он. – Налетай.

«Вот каково это, когда тебя боготворят», – думает Блэр.

Они подъезжают к парому, Джоуи грузит чемодан Блэр на багажную полку и за руку провожает до пешеходного пандуса.

– Прокачусь с тобой на пароме, – говорит он.

– Нет! – восклицает Блэр.

Подумать страшно, что скажут мама и бабушка, если узнают, как она прибыла на Нантакет с Джоуи Уэйленом, а не Ангусом. Особенно бабушка. Экзальта будет сбита с толку, и придется многое объяснять.

– Ты и так столько для меня сделал! Все будет в порядке.

Блэр сжимает потрепанный экземпляр «Обители радости», захваченный в дорогу. Этот роман, свою палочку-выручалочку, она перечитывала полдюжины раз.

Джоуи отбирает и начинает рассматривать книгу.

– Эдит Уортон. Надо почитать. Этим же завоевал тебя Ангус?

– Ой, Джоуи. – Блэр становится на цыпочки и целомудренно касается его губ поцелуем.

– Я подожду, пока ты устроишься, и приеду тебя навестить, – говорит он.

– Скорее всего, на следующей неделе я вернусь в Бостон, – разочаровывает его Блэр.

Она имеет в виду, что приедет после того, как Ангус одумается и попросит ее вернуться домой.

– Это будет здорово! – ухмыляется Джоуи.

Он прижимает Блэр покрепче – так, что ей становится страшно за детей. Наконец, в последний раз стиснув ее в объятиях, Джоуи возвращается к машине.

Блэр поворачивается, чтобы еще раз посмотреть ему вслед, прежде чем войти в тусклое чрево парома. Джоуи сидит за рулем «Линкольна» и машет рукой, как сумасшедший. Блэр машет в ответ, но чувствует несомненное облегчение, когда он наконец отъезжает.

Everybody’s Talkin

[26]

24 июня 1969 года

Дорогой Тигр,

ты просто не поверишь!

За целую неделю на Нантакете я только раз была на пляже, утром воскресенья, – я, мама и папа. Папа настоял на поездке на мыс Грейт-Пойнт, хотел покататься на серфе. Дорога туда заняла больше часа, и мы чуть не застряли, потому что он спустил шины только до пятнадцати фунтов, а надо было до одиннадцати[27]. Мама убрала в холодильник бутылку «Шабли» и, когда мы наконец добрались до Грейт-Пойнта, начала пить. Похоже, она забыла про все материнские обязанности, не предложила сделать сэндвичи, поэтому их сделал папа и положил горчицу в мой сэндвич с сыром, пришлось бросить тот чайкам. На пляже не было никого, кроме рыбаков и одинокого тюленя, который плавал у берега. Папа сказал: где тюлень – там и рыба; но мама возразила, что где тюлень – там акулы, поэтому мне не разрешили плавать. Мама