Апостол, или Памяти Савла - Павел Сутин

– Замечательный коньяк, – Дорохов взял сигарету. – Породистый.

– В-в-вову давно видел?

Лобода всегда спрашивал: давно ли Дорохов видел Вову?

– Перед отъездом, – ответил Дорохов. – Он еще звонил мне тридцать первого.

– Он мне т-т-тоже звонил, звал к Семену Новый год встречать.

– А чего ты не пошел? Тебе все рады были бы.

– У нас ребята из отдела с-с-собирались. А у вас свои дела.

К-к-как-то неловко.

– Глупости. Мужики к тебе хорошо относятся, иначе бы не позвали.

– Л-л-люди вроде нормальные… Но вы вечно про свое говорите – Бродский, там, Гессе, все такое… Семен в прошлый раз музыку включил – я ни фига не понял! Я говорю: Сеня, это ж к-к-какофония! Он смотрит на меня, к-к-как на младенца, говорит: Саша, это великолепная музыка, ты слушай, ты привыкнешь и полюбишь, это, блин, д-д-джитратал… Когда мне привыкать, М-м-миха? От меня руководство п-п-палки требует.

– Да мудришь ты все, – сказал Дорохов. – Зря не пошел. Давай по второй.

– З-з-здрав будь, боярин, – Лобода поднял рюмку.

– И ты здрав будь, товарищ капитан.

Они чокнулись.

– С-с-слушай, а Вова сказал, что ты писатель.

– Трепло твой Вова.

– Не, д-д-действительно, книгу пишешь?

– Оперу пишу, – Дорохов подмигнул.

– А п-п-про что? Про науку? Вы к-к-когда придумаете чо-нибудь от рака?.. Вы не тяните там. Т-т-товарищи ученые, д-д-доценты с кандидатами…

– Нет, не про науку. Так, ладно. С производством тебя, Саня.

Они выпили.

– Н-н-ну как? – спросил Лобода. – Хороший коньяк?

– Великий! Коньяк генеральский.

– М-м-министерский, – кивнул Лобода. – Ну, или зам-министерский. А у вас тоже, это… Культура п-п-пития. У вас с друзьями вроде принято, чтобы бухло хорошее было, я заметил. Это вы, т-т-типа, стиль выдерживаете?

Они налегли на закуску. Бастурма была великолепна – плотная, пряная. И помидоры из Ташкента посреди зимы. Сказка, картина Пиросмани «Кутеж князей».

– Вот, кстати, о книге моей, – сказал Дорохов. – Это не про науку. Это, если можно так выразиться, история с детективной линией.

– Про м-м-мусоров, что ли? – спросил Лобода и опять разлил по рюмкам. – Б-б-брось, не связывайся. В братья В-в-вайнеры, что ли, метишь? Даже не пробуй… Чушь получится, Миха. Т-т-ты же про эту работу ничего не знаешь.

– Нет, это не детектив. Но там есть моменты кое-какие. Я как раз тебя хотел спросить.

– Д-д-давай. Спрашивай, – с готовностью сказал Лобода. – Всегда рад п-п-помочь.

– Даже не знаю, как начать.

Он и вправду не знал, с чего начать. Спросить Сашку: «Какой нынче дают срок за выплавку технических драгметаллов?» Это было бы чересчур прямо.

– Вот слушай. У меня там детективная линия представлена чуть-чуть…

– К-к-краешком по делу проходит, – кивнул Лобода. – И чего?

– Там этого немного. Но есть. И я хочу, чтобы все было достоверно. Терминология, юридические ссылки. Чтобы все правдиво. Чтобы, как ты говоришь, чушь не получилась.

– П-п-понятно, – Лобода закурил. – Что тебя интересует?

– Меня интересует одна специфическая штука. Вряд ли ты сам имел с этим дело. Но, может быть, что-то слышал. У меня в книге один парень, он химик, совершенно случайно, как побочный результат одного из экспериментов, находит способ получения золота высокой пробы из технических сплавов. Ему для работы срочно понадобилось несколько десятков грамм золота, он раскурочивает прибор и из припоя получает золото.

– Так. И ч-ч-чего? – Лобода положил кружок сервелата на ломтик бородинского хлеба.

– Ну, короче. Я написал, а потом подумал – это ж вроде незаконно.

– Понятно, – спокойно сказал Лобода. – Армяне вообще этим занимаются. Я по рыжью не работал. Так что т-т-тебя интересует?

Дорохов тоже закурил и сказал как можно непринужденнее:

– Что вообще за это бывает?

– Возьми Уголовный кодекс, п-п-почитай. Там все написано.

– Где я его возьму?

– В б-б-библиотеке. Давай. Твое здоровье.

Дорохов повел носом над ополовиненной рюмкой – огонь и шоколад!.. «Мед и улей».

– Я с этим не работал, – повторил Лобода. – Ради бога, я завтра п-п-посмотрю кодекс… Или сходи к юрисконсульту, он тебе в-в-все объяснит.

Дорохов подумал: вариант. Вечно мы лезем за советом к знакомым, а можно просто открыть книгу. Или заплатить семь рублей в юридической консультации. Он вспомнил, что возле Сениного дома, во Всеволожском, есть юридическая консультация. Но, опять-таки, за бутылкой коньяка, с Сашкой – это одно. А приходить к юристу и спрашивать, как уголовно наказуется такая алхимия – это совсем другое. Но и Нируц не стал разбирать Книгу Левита, он послал Севелу в Лидду, чтобы тот слушал там толкования рав Цукара.

– Н-н-ну позвони мне завтра. Я узнаю. А когда станешь з-з-знаменитым писателем, не забудь с-с-сказать в интервью: меня, значит, консультировал к-к-капитан Лобода.

– Да я уже вижу это интервью! – уверенно сказал Дорохов. – Вот оно, передо мной. В «Литературке» или в «Известиях». Журналист, значит, спрашивает: как вам удалось добиться такой потрясающей достоверности? Я отвечаю: что тут непонятного? Меня консультировал сам генерал Лобода.

– Генерал Л-л-лобода… – Сашка склонил голову к плечу. – Звучит.

– За генерала Лободу! – предложил Дорохов и поднял рюмку.

– В п-п-перспективе, – согласился Сашка и тоже поднял рюмку.

«Двойное вложение.

Сексту Афранию Бурру, претору.

Приветствую Вас, Бурр, и благодарю. Госпожа Орестилла в восторге от румян и масел, что Вы ей прислали. Жена утверждает, что бальзамы и умащивания умеют делать лишь на Востоке. Увы, Бурр, целомудренные времена миновали безвозвратно. Еще при жизни моего деда матронам не дозволялось подкрашивать брови. А теперь от сенаторских жен разит амброй, и размалеваны они неприлично.

Вы озадачены, мой Бурр, – так я понял из Вашего письма. Нируц занимается чепухой и Малука принуждает заниматься чепухой. Вы пишете, что Малук впустую провел в Лидде две недели. Провинциальный самодеятельный семинар о Левитическом Кодексе. Кто слушатели? Горожане Лидды и трое приезжих. Агроном, мастер-строитель, двое судейских. Ни одного высокообразованного человека и всего лишь один студиозус. А во главе этой компании – квартальный проповедник, пенсионарий Цукар.

Старик Цукар был ритором в Ямнии, в отставке уже седьмой год. Что еще сказать о нем? Грошовая пенсия, болеет, родственников нет. Пишет комментарии к Книге Левита и знает, что Синедрион никогда не позволит включить их в реестр для студиозусов. Собирает в своем домишке таких же, как он, чудаков и называет это «семинаром». А Нируц послал Малука не в Яффу, не в переполненую греческими риторами Птолемаиду, не на лекции университетского светила в Тир. Нируц послал молодого капитана послушать старого болтуна из захолустья.

Вот только никто не знает Левитический Кодекс лучше Цукара! Старик всю свою жизнь посвятил Кодексу, еще пятнадцать лет тому назад написал труд «О Левите». И Синедрион не без причины продержал Цукара в Ямнии два десятка лет. Таким профессором, как Цукар, могли бы гордиться Яффа и Дамаск. Но Грихен Цукар горд и неуживчив. Однажды, еще будучи ритором, он приехал на конгрегационный съезд в Ерошолойм, вступил там в диспут с кохеном первой череды и разнес его в пух и прах. А кохен тот через десять лет стал первосвященником. Да-да, мой Бурр, однажды Цукар прилюдно высек самого Каиаху! Тот высказался об одном из положений Левитического Кодекса, и Цукар оспорил его слова. Сотни периша увидели, как жалко может выглядеть кохен первой череды рядом с провинциальным ритором. Цукару этого не забыли. Прихвостни Каиаху помешали Цукару сделать университетскую карьеру, услали его в Ямнию и не давали носа оттуда высунуть все эти годы. Старик стал пенсионарием, поселился в Лидде (ему назначили сносную пенсию на условии безвыездной жизни в Лидде). В Синедрионе не жалуют умников.

А знаете ли Вы вообще, мой Бурр, что такое Левитический Кодекс? Это предтеча юриспруденции джбрим, ни больше, ни меньше. Но вот парадокс: Левитический Кодекс содержит в себе такие положения, которые делают невозможным формирование настоящей юриспруденции.

В произведении, которое джбрим называют «Книгой Левита», собраны поведенческие нормативы этого беспокойного народца. Собраны и поданы в форме, напоминающей форму Двенадцати Таблиц. Этика джбрим была впервые произнесена в произведении, именуемом «Декалог». Но «Декалог» это скорее мораль, нежели твердый закон. Вся теософия джбрим, скажу я Вам, это одни только поведенческие нормативы, напоминаемые так и этак, надо и не надо, от самого рождения и до смерти, в оба уха, до оцепенения, до тошноты, до абсолютного растворения ego в сих непреложных текстах. Светской литературы у джбрим нет и быть не может. Их мироздание не предполагает светской литературы, юридической литературы, экономической литературы. У джбрим нет юстиции и экономики, как не может быть пожара в море, квадратных колес и волосатых яблок. Неоткуда взяться. Невозможно. Незачем. У них нет философии, ведь песчинки не философствуют. А каждый джбрим понимает себя лишь песчинкой под пальцами их Предвечного. Собственно их философия (равно как история, литература и юстиция) – это все те же древние тексты, непреложный, агрессивно-назидательный догмат, повеления и запреты. Они не рассуждают и не спрашивают себя и природу, поскольку им нет нужды спрашивать. Их Книга ответила на все вопросы.