Хранитель лаванды - Фиона Макинтош

Катрина беспечно и уверенно шагала по улице в новом пальто — откуда у нее взялись деньги на это пальто? Люк ненавидел ее с такой страстью, что сам поражался — ему никогда и в голову не приходило, что он способен убить женщину. Но Катрина ничем не лучше всех прочих коллаборационистов. Строго говоря, даже хуже, ведь у нее не было ровным счетом никаких причин поддерживать немцев — ни детей, ни угрозы, что ее угонят на принудительные работы, да и жила она в тихой деревушке вдали от основных событий. Пригни она свою рыжекудрую головку пониже — и прекрасно просидела бы всю войну. И тем не менее она сотрудничала с врагом, способствовала смерти честных французов, своих знакомых, с которыми не раз смеялась и болтала.

Она не заслужила милосердия. Идет война. Катрина сама решила, на чьей она стороне. Когда-то она заплетала косички его сестренке — а потом хладнокровно смотрела, как это же самое дитя, рыдающее и взывающее о милосердии, безжалостно швыряют в фургон для арестованных. Катрина наверняка знала, что Лоран любит ее, однако преспокойно выдала его Лондри. У этой женщины нет сердца… а в душе нет страха перед Богом.

С безопасного расстояния Люк смотрел, как она заходит в бар и, покачивая кудряшками, усаживается за длинный стол. Заказав что-то, вышла из-за стола и направилась в глубь зала — наверняка в дамскую комнату. Поднялась по лестнице… Вот он, его шанс. Люк бросил взгляд на часы. Лизетта ждала уже пятнадцать минут.

Но не успел он пошевелиться, как появился Лондри. Втянув в себя воздух, Люк отодвинулся поглубже в тень подворотни. Официант рассыпался в приветствиях перед полицаем и показал ему на выбранный Катриной столик. Люк увидел, как девушка и сама выпорхнула из дамской комнаты и трижды поцеловала жирную щеку. Скользнув на стул рядом с Лондри, она игриво захихикала, когда он облапил ее.

Люк опустил взгляд, его вдруг затошнило. Катрина была не просто коллаборационисткой; она стала любовницей Лондри. Похоже, полицай торопился — в два глотка осушил бокал «Перно». Катрина к своему напитку и притронуться не успела, а Лондри уже вскочил из-за стола. Рыжеволосая красотка улыбнулась и последовала за ним. Люк тоже — всю дорогу до глядящей на долину гостиницы на окраине города. Кругом было тихо. Парочка вошла внутрь, не замечая соглядатая, а Люк принялся ждать, поглядывая на часы. Прошло двадцать семь минут.

Стоит ли выполнять задуманное? Мудро ли? Роже ответил бы «нет» по обоим пунктам. Здравый смысл Люка твердил то же самое. Но сердце — самый ненадежный судья — противоречило мудрости. Он не сможет жить в ладу с самим собой, если хотя бы не попытается.

Люк скользнул за угол дома, на задний двор, где развешивала белье какая-то старуха. Поздновато уже, и что ей дома не сидится… Но и ему, Люку, следует быть осмотрительнее. Теперь его видели.

— Что надо? — окликнула она. — У нас нет никаких объедков.

— Простите, madame. — Люк поднял выше воротник пиджака, загораживая лицо, словно от холода, и повернулся. Надо скорее уносить ноги.

— Приходи попозже, — продолжила старуха. — Когда накормим постояльцев. Может, немного хлеба останется. А может, суп.

— Спасибо. А много у вас нынче постояльцев?

Старуха несколько секунд пристально разглядывала его, затем покачала головой, складывая наволочку.

— Только полицейская свинья со своей шлюхой, — ответила она, сплюнув себе под ноги.

Кажется, удача его не оставила.

— В каком номере, madame ? — тихо спросил Люк, вновь отступая в тень.

Старуха обратила к нему тяжелый взгляд и изучала так долго, что судорожно заколотившееся сердце едва не заставило Люка броситься наутек.

— В четвертом, — ответила она наконец еще тише, чем он. — Первый этаж. Погоди, пока они закончат. Он пьян, так что минут пять, не дольше.

Старуха выразительно посмотрела на крышу прачечной, а потом на окно, откуда пробивался слабый свет. А потом отвернулась как ни в чем не бывало.

Выждав минут десять, Люк бесшумно перебрался с крыши прачечной в открытое окно и на узкую лестничную площадку за ним. Подождал, весь обратившись в слух. Ничего. Спустившись на цыпочках в коридор, остановился под дверью четвертого номера. Изнутри ему послышалось легкое постукивание, померещился смех, потом вроде бы скрип кроватных пружин.

Вопреки здравому смыслу он коснулся рукояти пружинного ножа в кармане… очень острого ножа. Безумие! Люк нащупал висящий на шее мешочек с лавандой. Ему вспомнилась бабушка — и как жестоко Лондри ее ударил, в голове раздались отчаянные крики маленькой сестренки, перед глазами возникла улыбка Катрины, потом взрывающаяся от выстрела голова Лорана…

Люк повернул ручку двери. Он ждал, что комната будет заперта, возможно, даже надеялся, что она будет заперта. Но дверь тихо отворилась. Из кромешной тьмы слышался храп: Лондри. Из-за другой двери доносился плеск воды: Катрин набирала ванну.

Скорчившись рядом с кроватью, Люк молча вглядывался в лицо человека, которого ненавидел больше всех на земле. Он чувствовал его зловонное дыхание — смесь чеснока и рыбы с оттенком аниса от «Перно». Люк поморщился, гадая, что Катрина нашла в этом омерзительном толстяке. «З а тебя, Саба, — сказал он себе. — За тебя, Фугасс… и за тебя, Лоран».

Глаза Лондри открылись от боли, однако Люк уже зажал ладонью мясистый рот. Полицай пытался бороться, но Люк был сильнее.

— Слушай меня, Лондри, — прошептал Люк, глядя, как глаза врага расширяются от паники. — Сопротивляться бессмысленно. Я уже пронзил твое сердце… тебе осталось несколько секунд. Боне, и Мартины, и Фугасс из Сеньона желают тебе adieu … прямо в ад.

Он с жестоким удовлетворением наблюдал, как гаснет свет в глазах Лондри.

Ему не в первый раз пришлось вплотную столкнуться со смертью. Конечно, он видел, как гибнут нацисты от партизанских бомб. Но глядя, как кто-нибудь из товарищей по Сопротивлению приводит в действие детонатор, не так ощущаешь ответственность за убийство. Правда, однажды ему самому пришлось убивать — старого немецкого солдата, смертельно раненного, но твердо решившего забрать с собой хоть одного француза. Люк застрелил врага, а потом ему стало скверно. Фугасс понял, что творится у него на душе.

«На твоих руках уже есть кровь. В следующий раз будет легче».

Так оно и вышло. Убить Лондри оказалось не то что просто, а почти приятно. В кого Люк превратился? В убийцу, радующегося смерти другого человека? Не война ли тому причиной? Все — ради выживания. Даже в Провансе, вдали от крови и ужасов больших сражений, основной задачей каждого дня было прожить следующие двадцать четыре часа, не потеряв никого, кого ты любишь или любил… или свою собственную жизнь. Все это порождало гнев, подозрительность, скрытность, желание защитить свою землю и свой дом… А больше всего — мстительность. Во время войны даже самые великодушные учатся ненавидеть. Даже самые кроткие и мирные способны убить, если выбор встает между жизнью тех, кого они любят, и врагом.

А Катрина выбрала сторону врага.

В ноздрях Люка еще стоял запах крови. Двигаясь точно во сне, молодой человек открыл дверь ванной комнаты. Внутри горела маленькая лампа. Катрина лежала в ванне, замотав волосы в полотенце, чтобы не намочить их. На глаза она положила влажную фланелевую тряпочку. Над водой поднимался пар, пропитанный ароматом лаванды. Именно лавандовый аромат и сбил весь настрой. Люк тут же вспомнил, как они с Катриной лежали вместе в полях, заметил пятнышки веснушек на молочно-белых плечах… Сколько раз он целовал эти веснушки!

Нет, он не сможет. Ему ненавистен даже воздух, которым Катрина дышит, однако убить ее он не способен. Нет. Пусть Бог сам покарает ее, как сочтет нужным.

Пора уходить, и как можно скорее. Если она снимет с глаз фланельку — его песенка спета.

Но она не сняла. А лишь лениво улыбнулась.

— Ты отрубился так быстро, я и не думала, что ты захочешь продолжения, — особенно когда внизу тебя ждут друзья из гестапо.

Гестапо!

Люк глубоко вдохнул. Инстинкты призывали его бежать. Шагнув обратно в комнату, он аккуратно прикрыл за собой дверь. На труп Лондри он и не смотрел, хотя отметил, что кровь предателя забрызгала ему самому всю рубашку. Рубашка Лондри валялась рядом с кроватью. Люк поднял ее и торопливо разделся. Испачканная кровью рубашка сделает его легкой мишенью.

Дверь ванной открылась — Катрина вышла полюбопытствовать, чем занялся ее любовник. И застыла в дверном проеме, совершенно обнаженная, ошеломленно глядя на Люка.

В следующую секунду взгляд ее метнулся к постели. Чары молчания нарушились, но за те пару биений сердца, что нужны были на осознание увиденного, Люк, стремительным прыжком преодолев разделяющее их расстояние, со всего размаха ударил девушку по лицу — в тот самый миг, как она набирала воздуха, чтобы закричать. Впервые в жизни он поднял руку на женщину… Крик замер на ее губах.