Северная война - Андрей Бондаренко

Первыми в парадный зал вернулись женщины: герцогиня Луиза была откровенно весела и деловита, а Марта – бесконечно задумчива, посматривая на окружающих невидящими глазами, мысленно находясь где-то очень далеко от тех мест…

Потом, насвистывая нечто легкомысленное и беззаботное, появился маркиз Алешка: браво подмигнул Егору, почтительно поклонился Марте, нежно, никого не стесняясь, чмокнул в напудренную щеку герцогиню.

– Господин маркиз, а куда же девался добрый кирасир Иоганн Рабе? – забеспокоился комендант Мариенбурга. – Надеюсь, что он жив и здоров?

– Более чем! – весело заверил Бровкин. – Получив некоторое количество полновесных золотых гульденов и убедившись, что мои карманы девственно пусты, означенный Рабе сразу же объявил, что покидает королевскую службу и срочно отбывает в веселый и вольный город Амстердам…

– Жадный негодяй! – равнодушно прокомментировала Марта.

– А я вам что говорила, милая моя? – гордо и важно качнула своими рыжими кудряшками Луиза. – Все мужчины – одинаковы! Кроме отдельных, крайне редко встречающихся, персон… – послала маркизу многообещающий воздушный поцелуй.

Егор хотел выехать из Мариенбурга незамедлительно, но неожиданно пришлось задержаться.

– Тут такое дело, командир! – смущенно объяснил Алешка. – Перед выездом из Митавы я герцогу Фридриху-Вильгельму оставил краткое письмо, в котором вызывал его на честную дуэль. Место проведения сей дуэли – Мариенбургская крепость. По тексту обозначено, что я жду его только трое суток, после чего публично объявляю – на весь честной мир – последним негодяем и трусом…

– И я письмо оставила – этому жалкому ничтожеству! – добавила молоденькая и прекрасная герцогиня. – В нем сказано, что если сей субъект уклонится от данного дуэльного вызова, то он мне больше не муж! Тогда я немедленно принимаю православную веру и становлюсь верной и добродетельной супругой доблестного и отважного русского маркиза де Бровки…

– Детский сад какой-то! – непонятно для собеседников высказался Егор и, обреченно махнув рукой, отдал команду на поиск приличного постоялого двора.

Как и следовало ожидать, никакого ответа от Великого герцога Курляндского так и не поступило…

К Пскову они направились, уже максимально соблюдая элементарное целомудрие: мужчины ехали в своей карете, женщины – в своей. Ну и драгуны с охранниками бдительно скакали рядом…

– Как бы Петр Алексеевич не приревновал! – объяснил это свое решение Егор.

– Понятно! – чуть испуганно вздохнула Марта.

Во время коротких остановок – для отдыха и приема пищи – Луиза и Марта настойчиво и целенаправленно расспрашивали своих спутников о России: об обычаях и традициях, о праздниках и повседневном укладе, о царе Петре и его ближайших родственниках и друзьях…

– Ничего, милые мои барышни, все будет нормально! – мягко обещал Егор, видя, что глаза слушательниц временами наполняются неуверенностью, робостью и даже – откровенным страхом. – Я вас познакомлю со своей супругой – Александрой Ивановной. Она вам, непременно, и поможет во всем: и советом, и делом…

– Про неземную красоту жены вашей, сэр Александэр, известно даже на Митаве! – с легкой завистью в голосе сообщила герцогиня. – Мы почтем за честь познакомиться в Москве с прекрасной госпожой Александрой, родной сестрой моего маркиза. Может, она мне подскажет и с выбором имени… Ведь при принятии православной веры придется и имя принимать новое, русское? Марте Элене Екатерине – гораздо проще: станет Екатериной! А мне как быть? Не Лукерьей же называться?

– Отныне зовите, пожалуйста, меня Екатериной! – решительно попросила Марта Скавронская…

Прибыв в Псков, они сразу же въехали во двор к местному воеводе.

– Боярин с самого утра отбыл на крепостные стены! – сообщил управитель, испуганно и непонятно посматривая то на Егора, то на приоткрытое окошко на втором этаже господского дома, откуда доносился недовольный и басовитый плач младенца. – Принимает у каменщиков достроенный Восточный бастион. Но палаты для вас, господа и дамы, уже отведены. Сейчас поселим, сытную трапезу соберем на столы…

Алешка Бровкин занялся текущими делами: срочной отправкой гонцов на Москву – с радостными известиями для царя, выслушиванием последних новостей и докладов, раздачей срочных приказов и подробных инструкций. А Егор, заботливо и бережно подхватив дам под ручки, проследовал в сад, расположенный в глубине двора – чуть в стороне от боярского дома, где уже вовсю цвели вишни и яблони: надо было где-то немного подождать, пока слуги занесут в отведенные помещения вещи и накроют на стол.

Шли себе, болтали по-немецки (Екатерина и Луиза за дорогу от Мариенбурга выучили только по несколько русских слов): о погоде, о русских неказистых дорогах, о предстоящем неблизком пути на Москву…

Когда они присели на широкой садовой скамье: Егор – посередине, а его милые спутницы – по бокам, – сзади громко и угрожающе щелкнул взводимый пистолетный курок, и женский голос, звенящий от праведного гнева, властно (на немецком языке) произнес:

– Встали все! Быстро встали, иначе – стреляю! Наглые и подлые вертихвостки отошли в одну сторону от скамейки! Ты, подлый изменщик, в другую!

«Это же Санька! – восторженно известил внутренний голос. – Вот почему управляющий так странно посматривал на тебя, братец, и косился на приоткрытое окошко, за которым плакал младенец…»

Егор, придерживая Луизу и Екатерину за дрожащие локотки, поднялся на ноги и негромко шепнул:

– Не надо бояться, дамы! Это просто маленькое недоразумение, сейчас все прояснится…

– Еще одно слово, и точно – пальну! – пообещал гневный голос. – Разошлись по разным сторонам и обернулись! Ну, быстро у меня!

Сделав три шага в сторону, он обернулся, чувствуя, как губы непроизвольно расходятся в стороны, расплываясь в широченной улыбке.

– Он, мерзавец, еще и улыбается! – перешла на русский язык Санька: невообразимо стройная и прекрасная, облаченная в какое-то шикарное и модное платье – цвета нежной морской волны. – Что это за разряженные девицы? Шлюхи, курвы и лярвы митавские? Отвечай, вражина, немедленно и прекрати лыбиться!

Егор послушно перестал улыбаться, церемонно выпятил грудь вперед и, напустив на себя важности, торжественно представил (на немецком) своих спутниц:

– Эта рыжеволосая красавица – Луиза, герцогиня курляндская! – Луиза надменно и гордо кивнула своей головой. – Вернее, в своем недавнем прошлом – герцогиня… Сейчас она полностью и официально разорвала все отношения с герцогом Фридрихом-Вильгельмом и нынче является невестой Бровкина, Алексея Ивановича, славного маркиза де Бровки.

– Боженька ты мой! – удивленно охнула Санька и крепко прижала двуствольный пистолет к своей высокой груди.

– Немедленно отщелкни оба курка обратно! – строго велел жене Егор и невозмутимо продолжил: – А эта темноволосая и симпатичная девушка – та самая загадочная ладожская наяда, тайная и сладкая мечта государя нашего, Петра Алексеевича! – Екатерина присела в низком и почтительном реверансе.

– Прошу простить меня, принцесса! – смущенно забормотала Санька, поспешно отбросив свой пистолет в густые кусты красной смороды. – Произошла глупая и досадная ошибка…

Громко и властно кашлянув, Егор дождался тишины и невозмутимо сообщил:

– Данная же светловолосая воительница является моей любимой женой. Как вы уже знаете, прекрасные дамы, зовут ее Александрой. Женщина она мирная и добрая – в обычной и повседневной жизни. Но иногда подвержена приступам пустой и незаслуженной ревности, – он изобразил руками свое искреннее извинение – за странное и неадекватное поведение собственной супруги…

Посматривая на Саньку понимающе и приветливо, герцогиня (или уже – не герцогиня?) торжественно объявила:

– Ревность – лучшее свидетельство крепких чувств амурных! Причем совсем и неважно, есть ли на то веские причины… Надеюсь, что мы подружимся с вами, моя будущая родственница? – заговорщицки подмигнула.

– Подружимся, обязательно подружимся! И с вами – Луиза! И с вами – Екатерина! – горячо заверила Санька и, чуть засмущавшись, негромко попросила: – А сейчас, принцесса, позвольте вас покинуть на несколько минут, да и вашего спутника – похитить. Мне необходимо шепнуть этому симпатичному шалопаю – несколько слов наедине…

Жена уверенно взяла Егора за руку, завела за старую раскидистую вишню, крона которой была густо покрыта белыми и розовыми цветами, надолго и жадно приникла к его губам, минут пять не давая вымолвить ни единого слова…

Когда же, наконец, представилась возможность говорить, Егор, чуть задыхаясь, спросил:

– Саня, откуда ты здесь взялась? Где дети? Как роды прошли? Кто у нас родился?

– Сколько вопросов! – притворно рассердилась жена. – Уехал не пойми куда и на сколько! Причем когда уезжал, то вопросов совсем и не задавал, а сейчас вот любопытство, видите ли, проснулось… Ладно, расскажу! – неожиданно смилостивилась. – Из Пскова вернулся на Москву Петр Алексеевич, кратко поведал о вашей славной виктории под Дерптом. А потом сообщил мне – под большим секретом, – что тебя, Саша, не будет в Москве аж до самой осени… Мол, первым делом ты поедешь на Митаву, потом будешь охотиться за каким-то адмиралом-командором, после отправишься к устью реки Невы – диверсии воинские чинить над шведами… А я же соскучилась сильно и безмерно! Вот, не выдержала и решила – перехватить тебя во Пскове-городе да заодно и родить здесь… Детей, Петю и Катю, отвезла в Преображенское – на попечение царевны Натальи и Василия Волкова. Наталья присмотрит за чадами нашими, обиходит их, Василий наладит охрану крепкую… Сама же я приехала в Псков, через три дня и родила. Мальчика бойкого и здорового. Сашей уже нарекла – в твою честь…