Чарующий апрель - Элизабет фон Арним

Леди Кэролайн, должно быть, не поняла замечания, потому что, поставив локоть на стол, продолжала цедить вино и слушать пустые рассуждения миссис Уилкинс.

О чем это она? Пригласила кого-то приехать? Мужчину?

Миссис Фишер не верила собственным ушам. И все-таки речь действительно шла о мужчине, так как то и дело звучало слово «он». Неожиданно и впервые, ибо возник чрезвычайно важный повод, она обратилась непосредственно к миссис Уилкинс. В свои шестьдесят пять лет она очень мало заботилась о том, с какими женщинами предстоит провести месяц, но если, помимо женщин, здесь окажутся мужчины, обстановка кардинально изменится. Она не позволит превратить себя в ширму. Не для того сюда приехала, чтобы собственным присутствием прикрывать то, что в эпоху ее молодости называлось фривольным поведением. Во время переговоров в Лондоне о мужчинах не прозвучало ни слова, но если бы такое случилось, то она отказалась бы от поездки.

– Как его фамилия? – перебила миссис Фишер.

Миссис Уилкинс взглянула на нее с легким удивлением и лаконично ответила:

– Уилкинс.

– Уилкинс?

– Да.

– Это же ваша фамилия.

– И его тоже.

– Родственник?

– Не кровный.

– Кто же тогда?

– Муж.

Миссис Фишер снова уставилась в тарелку, не в силах разговаривать с миссис Уилкинс. Все, что та произносила, звучало отвратительно. «Муж». Как будто один из многих. Всегда и во всем присутствует неприличный оттенок. Разве нельзя сказать как положено: «мой муж»? К тому же неизвестно по какой причине миссис Фишер приняла обеих молодых женщин из Хемпстеда за вдов, потерявших мужей на войне. Во время предварительной беседы ни одна из них ни разу не упомянула о муже, что, если таковые существовали, было не вполне естественно. А если муж не родственник, то кто же? «Не кровный». Что за манера выражаться! Муж – первый из всех возможных родственников. Как хорошо сказал Рёскин… нет, не Рёскин, а Библия, человек должен оставить отца и мать, чтобы прилепиться к жене. То есть узы брака крепче кровных связей. А если отец и мать мужа становятся для него чужими по сравнению с женой, то для жены отец и мать после замужества значат еще меньше: практически совсем ничего не значат. Сама миссис Фишер не смогла оставить отца и мать, чтобы «прилепиться» к мистеру Фишеру, потому что, когда выходила замуж, их уже не было в живых, а если бы были, то непременно оставила бы обоих. «Не кровный», подумать только! Что за глупость.

Обед оказался превосходным. Одно аппетитное блюдо сменяло другое. Констанца решила в первую неделю самостоятельно определить количество сливок и яиц, чтобы, когда придет время оплачивать счета, посмотреть, что получится. Английские синьоры стеснялись разговоров и всему верили. К тому же которая из них здесь хозяйка? Непонятно. В отсутствие конкретной хозяйки Констанца решила, что может распоряжаться по собственному усмотрению, поэтому все приготовила так, как считала нужным, и подала поистине великолепный обед. Однако четыре гостьи до такой степени увлеклись беседой, что ели, не замечая, насколько все вкусно. Даже сведущая в кулинарии, привередливая миссис Фишер не обратила внимания на качество блюд. Поварское искусство не получило заслуженной оценки, и это означало, что почтенная леди крайне взволнована.

Да, она действительно разволновалась. Ох уж эта миссис Уилкинс! Сумеет вывести из равновесия кого угодно. Ее, несомненно, поддерживала леди Кэролайн, которую, в свою очередь, воодушевляло кьянти.

Миссис Фишер радовалась отсутствию мужчин. Они непременно сошли бы с ума от леди Кэролайн. Эта особа принадлежала именно к тому типу молодых женщин, которые лишают мужчин разума. Особенно, как признала миссис Фишер, именно сейчас. Возможно, кьянти оживило и усилило природное обаяние, но в эти минуты леди Кэролайн выглядела особенно привлекательной. Мало что в этой жизни миссис Фишер ненавидела больше, чем необходимость наблюдать, как умные интеллигентные мужчины, только что серьезно и интересно рассуждавшие на важные темы, моментально глупели и принимались жеманничать – да, она собственными глазами видела, как они жеманничают, – стоило в комнату войти вот такой красавице с птичьими мозгами. Даже мистер Гладстон[7], этот великий и мудрый государственный деятель, чья ладонь однажды на незабываемый миг торжественно легла на ее голову, наверняка при первом же взгляде на леди Кэролайн перестал бы изрекать непреложные истины и перешел на банальные шутки.

– Видите ли, – произнесла миссис Уилкинс в своей нелепой манере начинать так почти каждую фразу (всякий раз миссис Фишер хотела возразить, что не видит, а слышит, но к чему беспокоиться?), наклонившись через стол к леди Кэролайн, – в Лондоне мы договорились, что если кто-нибудь из нас захочет, то сможет пригласить одного гостя, вот я и пригласила мужа.

– Не помню такого договора, – глядя в тарелку, возразила миссис Фишер.

– Да-да, именно так. Правда, Роуз?

– Совершенно верно. Я отлично помню, – подтвердила леди Кэролайн. – Но тогда казалось странным, что у кого-то может возникнуть такое желание, ведь все мечтали уехать подальше от друзей и знакомых.

– И от мужей.

«Опять говорит обо всех. До чего же непристойно! – подумала миссис Фишер. – Что за сомнительный подтекст!» Миссис Арбутнот, несомненно, тоже об этом подумала, судя по тому, что заметно покраснела.

– И от домашней опеки, – добавила леди Кэролайн.

Или это сказало кьянти? Да, несомненно, кьянти.

– И от отсутствия таковой, – продолжила миссис Уилкинс.

Так вот в каком свете она представляла свою семейную жизнь и собственный характер!

– Да, было бы неплохо избавиться вообще от всего, – улыбнулась леди Кэролайн. – Я бы не отказалась. Сразу стало бы свободнее.

– О нет, что вы! От всего – это ужасно! – воскликнула миссис Уилкинс. – Все равно что ходить без одежды.

– А мне нравится, – возразила леди Кэролайн.

– Право… – попыталась подать голос миссис Фишер.

– Когда избавляешься от всего, возникает божественное ощущение свободы, – призналась леди Кэролайн, обращаясь исключительно к миссис Уилкинс и не замечая двух других собеседниц.

– О, но ведь жить с человеком, который тебя не любит, – то же самое, что стоять на холодном ветру без одежды, зная, что негде и нечем согреться, что дальше будет только хуже и хуже, пока не умрешь.

Такая откровенность, подумала миссис Фишер, тем более непростительна, что миссис Уилкинс не пила ничего, кроме воды. Судя по лицу миссис Арбутнот, та полностью разделяет ее мнение и нервничает.

– Но разве он вас не любил? – переспросила леди Кэролайн, разделяя несдержанность собеседницы.

– Меллерш никогда никак не проявлял своих чувств.

– Восхитительно! – пробормотала леди Кэролайн.

– Право же… – повторила растерянно миссис Фишер.

– А вот мне это вовсе не