Магда Нахман. Художник в изгнании - Лина Бернштейн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рис. 33. Здание, в котором размещался Усть-Долысский театр (фотография Елены Неклюдовой, 2011)
Возможно, идея театра в Усть-Долыссах принадлежала Лиле и Вере Эфрон: у Эфронов в этих краях были родственные и дружеские связи; они не раз гостили в соседних имениях Жуковских и Трупчинских[227]. Кооператор Котов нашел помещение и деньги. Таким образом, у Лили появилась работа (в Москве у нее не было средств к существованию). В свою очередь Лиля вызволила Магду из конторы ликинского лесхоза. Жизнь в деревне была полна трудностей для обеих, но театр стал осмысленным трудом, за который обе были благодарны.
Крестьяне Усть-Долысс и других близлежащих деревень никогда не видели и не слышали – и никогда после того не увидят и не услышат – таких театральных постановок, симфонических, вокальных и поэтических концертов, лекций о музыке и литературе, как те, зрителями и слушателями которых им довелось стать в 1918–1920 годах. Лиля Эфрон и Магда Нахман оказались среди других беженцев из Москвы и Петрограда, которые поселились в Невеле и его окрестностях. Как упоминалось выше, Бахтин и члены его кружка ездили, совместно с городским симфоническим оркестром, в близлежащие деревни, в том числе в Усть-Долыссы, читали там лекции по искусству, литературе и музыке. Через неделю после уже упоминавшегося концерта 8 ноября 1919 года, данного в ознаменование второй годовщины Октябрьской революции, в Усть-Долыссах состоялся другой концерт, сопровождавшийся лекцией о М. В. Ломоносове, прочитанной местным историком и преподавателем литературы Н. И. Зориным[228]. В письме к Юлии Магда писала: «Я слышу здесь больше музыки, чем в Москве»[229]. Местные школы брали на работу университетских профессоров, например приват-доцента юридического факультета Санкт-Петербургского университета М. М. Носкова, который стал близким другом Магды. Он был также прекрасным пианистом, сопровождал вокальные концерты в Усть-Долыссах и преподавал в Чернецовской сельской школе. Валентин Иванович Пресняков, балетмейстер, преподаватель пластики и сценического движения в Санкт-Петербургской консерватории, часто гостивший в близлежащем имении Трупчинских, организовал успешную школу-санаторий для умственно отсталых детей в селе Семеново, наняв квалифицированных учителей, недостатка в которых среди беженцев не было. (Школа была закрыта в 1921 году за несоответствие советской идеологии, а врач В. П. Скачевский, одобрительно написавший об этой школе, за пропаганду организации подобных спецшкол был приговорен к смертной казни и чудом избежал ее.)
Большинство столичных беженцев расселилось в Невеле, где музыка и споры о философии, религии и социализме падали на благодатную почву. Хотя Лиля и Магда иногда видели других горожан, их окружали преимущественно крестьяне. Общественного транспорта не было, а частные поездки были слишком дороги. (О посещении знакомого в соседней деревне Магда писала: «Хочу сходить пешком, ибо нанимать лошадь не по средствам»[230].) Молодым женщинам приходилось работать с тем, что было под рукой: Лиле – с актерами-любителями, которые и в театре-то никогда не бывали; Магде – без рабочих сцены и с уменьшающимися запасами холста, красок, бумаги, керосина для разведения красок. Газета «Молот» объявила, что бумага будет выдаваться только владельцам особых документов. Магда часто жаловалась на отсутствие материалов и трудности работы:
Света почти нет, так что частенько сидим в темноте. Нет самых необходимых для работы вещей. Сделала эскизы декораций (2) и много костюмов (также для детского вечера). Приходится наблюдать и за их изготовкой. Так что работы много. Теперь надо писать декорации: без вечернего света и даже маляра-помощника нет. Как успеть не знаю[231].
А вот – о работе с актерами, в которой она тоже принимала участие, и опять об уменьшающихся запасах материалов для работы:
Акварель и бумага кончаются, а я мечтала летом этюды пописать, а теперь даже эскизы для театра не смогу делать. Точно мне топором отрублены рука и пальцы, какая-то ужасная безнадежность. Как же существуют московские художники? Не у всех же запасы. Прямо не знаю, как быть и что придумать. А сейчас хорошо бы писать. С полей сходит снег, вода в речке и озере синяя, синяя, земля тепло бурая, черная, неясные озими, соломенные крыши, нежнолиловые рощи безлиственных дерев. Писать хочется до исступления! Дети на солнце, как муравьиные яйца на муравейнике. Дрожу, что скоро наступит момент, когда в театре не будет материалов – холста совсем мало, красок тоже.
…Участвуют любители, почти все и в театре не были, совершенно некультурны. Развязать их, объяснить, что жесты, дикция, игра, ансамбль – все-таки очень много. Очень много, что в постановках нет фальши и дурного вкуса. Один очень талантлив и мог бы быть хорошим актером. Он долго жил рабочим в Пб., знает прекрасно все театры, актеров, певцов. Любимая его пьеса «Гамлет», он был на всех его постановках. Жил только театром, мечтал быть актером. Сейчас ему около сорока лет – семья и бедность и больше уже не мечтает. Он вообще очень тонок, очень умен. Называется у нас «папенька», ибо в инсценировке «Что танцуешь, Катенька» играл папеньку. Остальные мало интересны. Это племянница Котова, приказчик Аркадий, брат жены Котова, Иван Ефимович и Лиля. Это премьеры[232].
Магда и раньше посылала Юлии просьбы прислать краски и бумагу. Но такие вещи исчезли из свободного распространения вместе со всем остальным. Юлия писала еще в Ликино:
Что касается до бумаги, то ее ведь и при тебе уже нельзя было достать – ведь магазины закрыты и надо какие-нибудь специальные разрешения, удостоверения, также и на резинки[233].
Юлия пыталась помочь и в то же время ругала Магду за ее частые просьбы о предметах, которые исчезли из жизни. В письме, озаглавленном «Мемуары злополучного исполнителя поручений, том 1-й», она сообщала:
Милая Магдочка, мне только что принесли твое письмо и сто Рублёв на краски, бумагу и прочие несуществующие в природе вещи. Завтра побегу на поиски, хотя сильно сомневаюсь, чтобы резинки, например, давали без каких-либо карточек или разрешений. Что до «какой-нибудь простенькой бумаги» – то сразу видно, что просительница – глухая провинциалка…Насчет бумаги ума не приложу, нужны всякие документы…[234]
Одним из первых указов большевистского правительства, изданным через два дня после захвата власти, был декрет «О печати» (27 октября (9 ноября) 1917 года). Декрет сопровождался исчезновением
