Магда Нахман. Художник в изгнании - Лина Бернштейн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот тебе частушки:
Раньше был он смазчик,
Смазывал вагоны,
А теперь на фронте
Носит он погоны.
Раньше был он вором,
Лазил по карманам,
А теперь в совете
Главным комиссаром.
Раньше был он повар,
Жарил он котлеты,
А теперь в Совете
Издает декреты.
Раньше была прачкой
И звалась Лукерьей,
А теперь на фронте
Сестрой милосердия.
Раньше была прачкой
И белье стирала,
А теперь в Совете
Комиссаршей стала.
<…> дети поют эти частушки и, очевидно, выражают довольно точно отношение народа к современности[210].
Как писал Троцкий, повседневная жизнь приобрела «динамичную театральность». Русско-американская анархистка Эмма Гольдман, ездившая по России в 1920 и 1921 годах, отмечала:
в случае с театрами не принималось никаких отговорок. Всем было разрешено продолжить выступления и спектакли в то время, когда фабрики были закрыты из-за нехватки топлива. Опера, балет и пьесы Луначарского ставились с большой пышностью, а Пролеткульт, организованный для развития пролетарской культуры, щедро субсидировался даже в самое голодное время. Верно и то, что правительственные типографии были заняты днем и ночью производством пропагандистской литературы и изданием старых классических произведений[211].
Театры в Невеле и окрестных деревнях – Чупрове, Чернецове и Усть-Долыссах – появлялись спонтанно, по инициативе снизу. Газета «Молот» опубликовала уведомление местного отдела просвещения о специальных курсах для «работников сцены в деревне»[212]. Театр предназначался не столько для развлечения, сколько для обучения и пропаганды, и как учреждение он перешел под контроль государственных органов просвещения: в центре – Наркомпроса во главе с А. В. Луначарским, а в провинции – под руководство подотделов внешкольного образования при отделах народного образования. После спектаклей в народных театрах пьесы и их постановки обсуждались зрителями, а критические отзывы о работе режиссеров и актеров публиковались в газете.
Выпуски газеты «Молот» за 1918–1920 годы рисуют интересную картину времени и места, где Магда жила и работала. Как и многие подобные органы печати, появившиеся в российской провинции сразу после Октябрьской революции, «Молот» изобретал собственные метафоры и обороты для выражения пламенного оптимизма и веры в победу революционных сил. Газета была еще одной сценой, на которой авторы статей, некоторые едва грамотные и плохо знакомые со своей задачей, исполняли свои общественные роли и стремились сформировать общественное мнение. Во многом роль печати, как и театров, сводилась к идеологическому просвещению и пропаганде.
Отдел печати Комиссариата по иностранным делам распространял информацию для местных газет о политических волнениях за рубежом, в том числе в колониальных державах, их колониях и на зависимых территориях. Контроль над общенациональными новостями находился в руках Российского телеграфного агентства (РОСТА). В книге «В Москве на приколе: история американки в русской тюрьме», в главе «Сбор новостей в Москве» американская журналистка Маргарит Харрисон, аккредитованная в Москве, писала:
Отделения РОСТА имеются в каждом городе; от них приходят полные отчеты о местных делах. Часто это сообщения о забастовках, крестьянских восстаниях, митингах и событиях, которые сами по себе не имели бы большого значения, но они, как соломинки, указывают, куда дует ветер в провинции. Такие сообщения либо кладутся по той или иной причине под сукно, либо не печатаются из-за недостатка места в очередных выпусках газет[213].
Контролируемые из центра газеты, подобные «Молоту», своими статьями производили впечатление всемирного пролетарского единства и поднимали боевой дух населения.
Происходящая «карнавализация» жизни (пользуясь понятием Бахтина) отражена на страницах «Молота». (Не здесь ли он и пришел к этому понятию?) В разделе «Объявления», после заметки о пропавшем брате, которого бойцы Красной армии сняли с поезда Петроград – Невель и с тех пор его никто не видел, следует запрос о пропавшей лошади. На протяжении 1918 года местная ЧК публикует в газете списки контрреволюционеров, расстрелянных в окрестностях Невеля и в ближайших уездах. Так, например, сообщается, что за попытку свержения Советской власти такие-то <список> «подвергнуты расстрелу»[214]. Под заголовком «Только цветочки – ягодки впереди» опубликован список расстрелянных в ответ на убийство Володарского и Урицкого и на покушение на тов. Ленина. «Витебская Чрезвычайная Комиссия по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и преступлениями по должности постановила: всякого члена, сотрудника или служащего в советских учреждениях, уличенного в вымогательстве, подлоге, взятничестве, и тому подобных действиях, позорящих идею Советской власти, предавать расстрелу». Выражается надежда, что и «Невельская Чрезвычайная Комиссия будет также беспощадно расправляться с негодяями, втершимися в Советские ряды». Не сдавшие огнестрельное оружие в пятидневный срок «будут немедленно расстреляны»[215].
«Молот», № 29, 1 октября 1918 года:
«Молот», 8 октября 1918 года:
Такие публикации исчезают в 1919 году. Обычная подпись под извещениями и распоряжениями ЧК – «Чрезвычайком».
Газета вносит предложение создать мастерские для обеспечения трудом проституток («Молот», № 38, 1 ноября 1918). В августе 1918 года открыт Народный дом им. Карла Маркса. Отдел просвещения, призывая к реорганизации среднего образования и введению всеобщей грамотности, сетует на то, что многие дети не посещают школу из-за голода и потому, что их отправляют работать на поля. Организуется единая трудовая школа. Есть сообщения о репетициях, а затем о постановке «Эдипа в Колоне» Софокла: «Постановкой руководят знатоки Эллады и Греции гр. Бахтин и Пумпянский»[216]. Спектакль прошел под открытым небом, с участием пятисот самодеятельных актеров – «учащихся трудовых школ города и уезда». «Николай Романов», как сообщается, был расстрелян, но его жена и сын были доставлены в безопасное место (дезинформация, пришедшая из центра)[217]. Открылись музыкальная школа и студия скульптуры, а также студия эстетического воспитания детей. Появляется директива о сборе яиц – по одному яйцу с дома – для отправки голодающим детям Петрограда. «Продовольственный вопрос заострен, беднота нуждается. Но достать его можно только товарообменом <так>, но товаров нет или очень мало» (№ 8, 19 июля 1918). «Галоши с 27-го июня выдаются во всех кооперативах по членским книжкам на 10 человек пару галош.
