Иконописец - Игорь Середенко

Сначала он написал текст Ветхого Завета, потом текст Нового Завета, затем текст «Иудейской войны» Иосифа Флавия, далее «Этимологию» Исидора Севильского, сборник рассказов для праведников, под названием «Зеркало грешника», «Богемская хроника» Козьмы Пражского, в завершении он описал обряды и заклинания по изгонению Дьявола и описания различных древних магических ритуалов, в которых он ничего не понимал. Их смысл терялся в его сознании, ибо они были продиктованы голосом, и предназначались для избранных, как говорил ему автор этих строк.

Всего получилось 640 страниц или 320 листов, из которых он оставил восемь незаполненных, как и говорил заказчик книги. На 289 странице рука Германа неожиданно остановилась. Он понял, что Дьявол решил прервать работу. В темноте он лег на кровать. Он чувствовал, что книга не закончена, и с беспокойством поглядывал на книгу, лежащую на столе. А ночью ему приснился сон о Граде небесном. Высокие белые колоны, просторные залы, чудесные фонтаны, сказочно расписанные арки зданий, цветущие и уютные улицы, сияющее чистое небо. Он даже почувствовал благоухание множества цветов, прорастающих и украшающих своими пестрыми цветами город. В таком фантастическом городе хотел бы жить каждый.

Утром он понял смысл своего сна, и решил на 289 странице изобразить Град небесный. Его рука, словно управляемая какой-то невидимой силой, легко и плавно вырисовывала удивительный рисунок. Когда рисунок был закончен, его вдохновение и восхищение сделанной работой куда-то исчезло, и в душе вновь зародилось какое-то смутное волнение. Он с тревогой поглядывал на правую часть книги — на пустую 290 страницу. Что задумал необычный заказчик изобразить там. Он внимательно всматривался в пустой лист, но ничего не замечал. Ни единого намека, видения. Его мысли были пусты. Он искал тишину и покой, чтобы они подсказали ему ответ, натолкнули на действие. Но в этой затянувшейся тишине, он встречал лишь мрак и безмолвие.

Глава 15

Собрав все накопленные данные по этому делу, Руперт сделал для себя неутешительные выводы: прямых доказательств, причастия Германа Кухта к странному поведению внука Корра, не было. Личные суждения и психологические переживания опрошенных людей, по этому делу, не дают существенного влияния на разрешение задачи, поставленной дедушкой Ямеса. Однако остается в этом деле много неясностей, разгадать которые без показаний самого Германа Кухта не представляется возможным.

Руперт Коу собирал всё расследование в единую картину, чтобы составить отчет перед заказчиком. Ему не доставало свидетельств казни Германа: он решил, что ему необходимо побывать в камере смертников, где провел последние дни Герман Кухта.

Получив разрешение от директора тюрьмы, Руперт попал в тюремный блок, где содержались преступники, приговоренные к смертной казни. Директор, получив строгие предписания от Александра Царева, имеющего, по-видимому, большое влияние, практически ничем не интересовался у Руперта, не чинил препятствий. И поэтому, как только Руперт попросил возможность побывать в камере смертников, где когда-то провел несколько недель Герман, то директор немедля, без лишних вопросов, дал ему такое разрешение. Блок состоял из коридора и восьми камер, расположенных по обе стороны. Как пояснил дежурный офицер по блоку, двери в камеры решетчатые. Это для того, чтобы охранники могли свободно наблюдать за заключенными.

Руперт и офицер шли по коридору. Две камеры из восьми были заняты, остальные пустовали. Офицер остановился напротив одной из пустых камер.

— Хотите войти? — спросил офицер на ломаном английском языке.

— Это она? — спросил Руперт.

— Да, камера номер шесть, — ответил дежурный офицер.

Руперт кивнул. Офицер загремел связкой ключей. Решетчатые двери были открыты. Руперт вошел внутрь. Обстановка была довольно скудной: три каменные стены, нары, окно отсутствовало. Офицер остался снаружи. Руперт окинул взглядом стены, отодвинул кровать. Ничего, никакого намека, следа, от присутствия заключенного.

— Вы что-то ищете? — спросил офицер, глядя на действия Руперта, и его озабоченный вид.

— Скажите, вы присутствовали во время казни Германа Кухта, или хотя бы были в тот день, когда его казнили? — спросил Руперт.

— Нет, — четко ответил офицер. — Это был не мой день дежурства. Но, если вы хотите, я мог бы узнать, кто дежурил в тот день.

— Хорошо, но чуть позже…

— Если вас интересует Кухта, то могу вам кое-что сказать. Мне рассказывали те, кто дежурил здесь.

— Интересно, расскажите, его глаза прояснились.

— В день казни, многие заключенные подняли бунт. Они протестовали против его казни. А быть может, просто приветствовали его восторженными криками и стуками по стенам и дверям. Весь корпус ходил ходуном и звенел. Администрация посчитала, что начинается бунт, но… все стихло. Так они сопровождали Кухта, чтобы поддержать, идущего на казнь.

— Они знали его?

— Не думаю. Кухта долго не сидел в камере. Суд над ним был недолгим. Что-то около недели.

— Странно, ведь обычно, заключенный и тем более, приговоренный к смертной казни, имеет право на опротестование решения суда.

— Это верно. Мне известно, что Кухта не подавал апелляцию на помилование. Кроме того, его дело было громким. А начальство не любит такого, и поэтому решили ускорить процесс. Родственников, которые могли бы подать прошение, у него не было.

— Ясно, — сказал Руперт, переводя взгляд с офицера на пустую камеру, расположенную напротив. — А кто сидел там?

Офицер повернулся и посмотрел на пустующую камеру.

— Кто-то сидел… В тот день, когда Германа Кухта казнили, там был Остапов.

— Ясно, его казнили, — сделал вывод Руперт, глядя на пустую мрачную камеру. Он вспомнил заключенных, мимо которых они прошли. — А вот…

— Нет, почему вы решили, что его казнили.

— Ну, как почему. Это ведь блок смертников, а если камера пустует, то ясно, что заключенного…

— Совсем нет. Он жив и здоров.

— То есть, как жив? — удивился Руперт.

— Вы не в курсе. Я понял, — сказал офицер, и его глаза заблестели. — Смертную казнь-то у нас в России отменили. Ее заменили на пожизненное заключение.

— Стоп. Вы хотите сказать, что Герману не повезло. Его ведь казнили недавно.

— Все верно. О том, что будет такой закон — об отмене смертной казни, нам было известно заранее. И многие заключенные, а в особенности смертники, воспользовались этим обстоятельством. Они придумывали разные уловки: от прошения о помиловании, до дачи каких-то важных свидетельских показаний или показаний по их делу. В общем, они лезли из шкур, только, чтобы протянуть время. Отмены смертной казни уже давно ожидали. Проект закона уже более года находился на рассмотрении в думе. Все знали, что закон вот-вот вступит в силу. Все смертники и их родственники делали все, что могли, а вот Кухта ничего не делал.

— И его казнили.

— Да, так и было. А может кто-то из чиновников был в этом заинтересован. Он ведь серийником был. А эти люди здесь не засиживаются. Ему повезло, что он сразу в одиночную камеру к нам попал, а не в общую… — сказал офицер.

— Значит, я могу увидеть этого, как вы сказали, Остапова?

— Можете.

Руперт договорился с администрацией о допросе, и на следующий день он ожидал заключенного в отдельном кабинете.

Где-то вдали зазвенели цепи, за дверью послышались голоса. Конвоир доставил заключенного. Заскрипела дверь, и в комнату, согнувшись пополам, вошел заключенный. Его руки были заведены за спину и связаны цепями. Руперт вскочил, он спросил конвоира о странном способе доставки заключенного, но тот ничего не понял, так как не владел английским языком. Солдат остался за дверью. Руперт подошел к заключенному, взял его за плечо и потянул вверх так, что тот выпрямился во весь рост.

— Почему вы так изогнулись? Они над вами издевались? — спросил Руперт.

В ответ тишина. Заключенный, молча, глядел на Руперта, казалось, он боялся его и одновременно изучал его.

— Ах, да, я совсем забыл: вы же не понимаете меня, — сказал с досадой Руперт. — Вам придется подождать здесь, присаживайтесь. — Он подвел заключенного к стулу и усадил его. Зазвенели цепи, и на шум вбежал конвоир.

Он о чем-то злобно закричал на заключенного, и тот в ужасе беспокойно встал, отпрянул от стула, и вновь согнулся пополам так, что его голова была на уровне коленей.

— О нет, нет. Прошу вас, — умоляюще завопил Руперт на конвоира.

Обменявшись несколькими фразами с конвоиром, из которых оба ничего не поняли, так как не владели языком собеседника, они разошлись с сомнительным, но дружелюбным пониманием своих требований. Солдат остался снаружи, а Руперт вновь обратился к заключенному. Его тело дрожало, он стоял, согнувшись, не поднимая головы.