Томские трущобы - Валентин Курицын

— Никого не было. Прикажете кофе подать.

— Нет, приготовь мне прежде всего ванну, да принеси горячей воды для бритья!

Час спустя, Загорский, освежившись принятой ванной, с удовольствием ощущая на отдохнувшем теле чистое тонкое белье, тщательно выбритый и надушенный, сидел в столовой в ожидании кофе, закипавшего на спиртовке, просматривал последнюю книжку журнала. Где-то в глубине комнат раздавался громкий радостный голос Тани. Хлопнула дверь и послышались легкие торопливые шаги.

— Проснулась! — улыбнулся Загорский, откладывая журнал в сторону.

В столовую вбежала Таня, вся раскрасневшаяся от счастья, взволнованная и полуодетая. Проснувшись и узнав о приезде Загорского, она едва имела терпение умыться и наскоро сделать прическу. Ее радостные чистые доверчивые глаза на мгновение встретились со спокойными и, как ей показалось, равнодушными глазами Загорского.

Девушка замерла на месте. В голове ее мелькнула мысль, что он оттолкнет ее от себя и скажет, что она ему не нужна! Большая и шумная радость первых минут уступила в ней место робкому и томительному ожиданию.

— Что же ты, Таня, опешила. — Удивленно спросил Загорский, — или не узнаешь меня.

Этих немногих слов было достаточно, чтобы Таня, выйдя из своей нерешительности, бросилась к нему на шею.

— Сережа! Милый мой… как я скучала о тебе! — шептала она, и смеясь и плача одновременно.

— Отчего же ты не писал мне!

Загорский снисходительно улыбнулся и, слегка обнимая Таню за талию ответил.

— Как же я мог писать. Ведь я, ты знаешь, был на охоте, в лесной глуши, где нет почты… Расскажи лучше, что ты без меня делала.

— Что я делала. Скучала, ждала тебя и… — Таня виновато улыбнулась, гадала на картах.

— Даже на картах гадала! Ах, ты, птичка моя, — ласково рассмеялся Загорский, привлекая к себе девушку. — Что же сказали тебе твои карты!

— Все выходило очень плохо: дальняя дорога, болезнь. Ну да это пустяки! Теперь я не верю картам! — и Таня нежно прижалась к Загорскому.

Утренний кофе был выпит и Сергей Николаевич, посмотрев на часы, обратился к Тане.

— Мне нужно сейчас ехать по делу… Обедать ты меня не жди. Надеюсь, теперь ты не будешь скучать.

Таня нахмурила личико, но ничего не сказала, боясь рассердить своего возлюбленного.

— Сережа, ты пораньше возвращайся домой, — не вытерпела наконец она, провожая его в прихожей.

— Постараюсь! Но меня с утра задержат дела. Во всяком случае, ты будешь умницей, не скучай!

Выйдя из дома, Загорский взял извозчика и поехал к Краверу. Тот жил в собственном доме, на одной из главных улиц города.

— Дома Рудольф Карлович? — спросил Загорский у горничной, отворившей ему дверь.

— Дома! Пожалуйте.

Кравер встретил своего гостя на пороге своего кабинета.

— Кого я вижу! — воскликнул он преувеличенно радостным тоном. — Томский немврод возвратился из своей экспедиции и с многочисленными трофеями!

— Ну, трофеи мои, пожалуй, невелики! — спокойно отозвался Загорский, обмениваясь с хозяином крепкими рукопожатиями. — Охота была неудачной: новой медвежьей шкуры привезти не удалось.

— Очень грустно, — сочувственно покачал головой Кравер. — Садитесь сюда, пожалуйста! — он пододвинул гостю мягкое кресло. — А я вспоминал вас, дорогой мой Сергей Николаевич, не далее как сегодня утром, — продолжал Кравер, закрывая дверь кабинета.

— О? — небрежно спросил Загорский, закуривая папиросу.

— Дело в том, что сегодня бенефис нашей несравненной Дерюгиной. Идет два акта «Цыганского барона» и «Цыганские песни в лицах». Дерюгина в «Цыганском бароне» прелестна. Вы помните, наверное, какое впечатление произвела она при первой постановке этой оперетки! Фурор! Так вот, между поклонниками ее молодого симпатичного таланта явилась мысль поднести ей сегодня подарок… Составилась подписка… Мы, инициаторы этого дела, остановили свой выбор на бриллиантовой броши… Постойте, я ее сейчас вам покажу.

Кравер открыл один из ящиков письменного стола и достал оттуда футляр.

— Не правда ли, прелесть? — самодовольно спросил он Загорского, открывая футляр. На темно-малиновом бархате ярко блеснули крупные бриллианты.

— Однако, — качнул головой Загорский. — Въехал вам в копеечку этот подарок!..

16. На бенефисном спектакле

— Тысячу рублей с лишком заплатили, — небрежно заметил Кравер. Обратите внимание на подпись. — Продолжал он, указывая на изящную гравировку на внутренней стороне брошки. Загорский прочел:

«Надежде Александровне Дерюгиной от почитателей ее таланта».

— Правильно было бы сказать: от почитателей ее пышного бюста и стройных ножек! — усмехнулся Загорский, возвращая Краверу футляр с брошкой.

Рудольф Карлович даже руками замахал.

— Ну, ну, уж вы скажете! И причем тут ножки и бюст, когда все мы по справедливости должны признать в Дерюгиной незаурядный талант. Собственно говоря, мне-то все равно, и я не буду с вами спорить, Рудольф Карлович! Дайте мне подписной лист и я присоединю свою фамилию к вашим подписям.

— К вашим услугам, — заторопился Кравер, вынимая из бумажника, аккуратно сложенный лист бумаги. Загорский развернул его и, быстро пробежав глазами ряд знакомых фамилий, вооружился пером.

— Пожертвую ей четвертной билет, куда ни шло! — процедил он сквозь зубы, подавая Краверу деньги.

Разговор оборвался… Гости и хозяин сосредоточенно молча курили, окружая себя густыми клубами дыма…

— Теперь вы мне расскажите, что нового в Томске, — нарушил, наконец, молчание Загорский. Он зевнул, потянулся, бросил окурок и выразительно посмотрел на Кравера.

— Нового ничего особенного нет, — пожал тот плечами. — Была порядочная игра в клубе… Приезжал один купец из Читы. Кроме того, сильно играл Береговский, знаете этот железнодорожный подрядчик!

Загорский утвердительно кивнул головой. Легкая саркастическая улыбка мелькнула на его губах:

— И вы, вероятно, играя с этим подрядчиком, вспоминали господина Шельмовича. Тоже ведь, «подрядчик» был, только несколько опытнее Береговского!

Кравер недовольно поморщился: он до сих пор не мог равнодушно вспоминать про свою неудачную игру с этим аферистом, оказавшимся таким докой в благородном искусстве метать банк, что Рудольфу Карловичу впору было поучиться у него. Да…

— Да… Тот молодчик порядочно-таки обчистил вас, — спокойно произнес Загорский, с комфортом располагаясь в своем кресле и внутренне наслаждаясь досадой Кравера.

— Пхе, рыцарь из-под темной звезды! — отозвался Кравер. — Каждый может попасть впросак! Нашла коса на камень, как говорит пословица. Да, — поспешил Кравер переменить разговор, — приехал из-за границы Капитон Матвеевич…

— Ильницкий!

— Да… Рассказывают, что проиграл в рулетку, в Монако, больше ста тысяч франков!

— Неужели! — удивился Загорский. — Проигрыш большой. Давно он возвратился?

— Дней десять тому назад. Сегодня, между прочим, он обедает у меня, а вечером мы отправляемся вместе в театр. Надеюсь, и вы, дорогой мой, будете с нами. У меня взята ложа.

Загорский кивнул головой.

— А после спектакля проектируется ужин — в «России». Нужно достойным образом справить день театральных именин нашей божественной Надежды Александровны!..

Приятели обменялись еще несколькими незначительными фразами.

Загорский нехотя рассказал два-три эпизода из своей театральной последней охоты. В это время горничная доложила о приезде Ильницкого… В кабинет вошел невысокого роста брюнет, живой и развязный в движениях, с веселым выражением смуглого лица цыганского типа. На нем безукоризненно сидел черный смокинг, сшитый по самой последней моде. Небольшая борода была подстрижена а-ля Генрих IV. Всей своей внешностью и манерами господин Ильницкий производил впечатление вполне светского человека, внешний лоск, непринужденность и развязность были приобретены им в своих скитаниях по отечественным и заграничным курортам. За всем тем, г. Ильницкий — богатый наследник старой золотопромышленной фирмы, — был человек деловой, предприимчивый и даже заслужил себе в золотопромышленном мире прозвище: «сибирский Сесиль Родс».

Войдя в кабинет и увидев Загорского, Ильницкий широко улыбнулся, блеснув своими жемчужной белизны зубами.

— Кого я вижу! Мой счастливый соперник по охоте вернулся! Здравствуйте, Рудольф Карлович! Руку вашу, мой молодой друг!

Надо сказать, что Ильницкий сам был страстный охотник и отличный стрелок. С Загорским они неоднократно охотились вместе.

Появление Ильницкого внесло заметное оживление… Завязался общий разговор.

— Вот что, господа, — предложил Ильницкий, — на следующей неделе я еду в тайгу — на прииски. Сейчас самое время охотиться на оленей. Не пожелаете ли вы мне сопутствовать. Съездили бы недельки на две. А охота, ручаюсь, чудная будет!