Пандемия - Евгений Ермаков

Отряд отступал два дня, почти не останавливаясь на отдых – шатуны давно отстали, но взбудораженные мыслью о том, что все еще являются объектом преследования, не останавливались.

Наконец, люди вышли к воде. Рядом располагалась большая деревня, в спешке эвакуировавшаяся на остров в тридцати пяти километрах от берега. Пристань, окруженная десятком солдат, мобильный медицинский пункт с неизменным экспресс-анализом на вирус, три больших катера, раскачивающихся на волнах под ногами перебирающихся на них с тюками пассажиров. Сережка вместе с остальными, перебрался на катер. Когда деревня опустела, солдаты сожгли дома. Так и попал Сережка на остров, где и прожил несколько лет.

Через два года женщин на острове почти не осталось, и значимость их для общины еще более возросла. Несмотря на все меры предосторожности, вирус все-таки проник на остров. Кто-то утверждал, что виной всему были выловленные в заливе сомы. Дескать, со стороны Питера, от берега, пришел косяк больной рыбы. Так или иначе, начался на острове мор. Любое лечение было абсолютно неэффективным. Выжило лишь сорок два человека. Остальные люди либо скончались, либо заболели и были отвезены на далекий Остров Смерти. Так его стали называть колонисты. Он был дальше от берега, чем все остальные острова, заселенные эвакуированными. Именно на него свозились с других островов заболевшие, или те, чье здоровье просто вызывало подозрения. Попадали туда иногда и абсолютно здоровые люди. В том числе и по собственной воле, просто не желавшие расставаться с близкими людьми, которым выпал жребий отправиться на Остров.

В колонии Антона был дед Хованцев. Все еще крепкий старик с окладистой бородой. Ничего и никого не боявшийся. Он говорил, что организм у него настолько крепкий, что никакая инфекция его не боится. Действительно, он пережил эпидемию. Именно Хованцев отвозил на лодке больных на Остров скорби. Некоторые уходили с ним добровольно, кого-то приходилось связывать и увозить насильно.

Высадив обреченного на проклятом острове, дед Хованцев возвращался обратно. Правда, со временем ему приходилось проявлять все больше мер предосторожности- слишком много на Острове стало ходячих больных . Потеряв разум, они бродили по нему толпами, набрасывались пару раз и на деда. Пытались залезть в лодку и уплыть. Поэтому со временем он стал высаживать своих обреченных пассажиров на отмели, немного не доплывая до берега. Многие тонули сразу же, на метровой глубине – инфицированные боялись воды, как огня, хотя некоторым удавалось и выбраться из воды, которая словно парализовывала, утягивая камнем на дно. Однако выбора у деда не было – ради своей же безопасности он высаживал всех на мели – причаливать в нескольких метрах от берега было абсолютно безопасно…

Смелый был дед, говорил, что и стычки с инфицированными у него были, поэтому-то он и не расставался со своей двустволкой. Впрочем, на рассказы он был скуп, хоть и мог рассказать многое.

Один раз он отвез на Остров и мужа, и жену. Женщина заболела, а муж не захотел с ней расставаться. Пришлось Хованцеву везти их обоих. Он никого не отговаривал из здоровых. Он уважал чужой выбор, но и остаться никому из заболевших не позволял.

Многие островные мужики захаживали к Наде, шатенке лет двадцати шести, которая хоть и жила на острове с мужем, однако, не отказывала никому. Ее прозвали "давалкой", поначалу некоторые брезговали, однако выхода не было. Привлекательными на острове считали абсолютно всех женщин, в том числе и несовершеннолетних девчонок. В прежней жизни на Надю не обращали внимания: склонная к полноте, щербатая, да еще и рыжая…

Вадим, муж Нади, взял ее замуж чисто из практического расчета – он знал, что ее не уведут. Готовила Надя прекрасно, и это его вполне устроило.

Вадим попробовал было восстановить свои единоличные права на жену, что оказалось смертельной ошибкой. Вадим решил охранять супругу всю ночь и стал караулить с ружьем у крыльца Надиных ухажеров. Они явились незадолго до полуночи. Их было человек пять или шесть. Вадим приказал им убираться вон. Этого ему не простили. Следующим вечером его подкараулили парни за стеной барака, где он жил. Через неделю Вадим умер, проклиная жену, обидчиков и чертов вирус . До последнего вздоха он стонал от боли – на нем не осталось ни единого живого места…

В конце концов, Надя осталась единственной женщиной на острове. С начала эвакуации прошел лишь год. С ней обращались как с королевой, носили на руках, выстроили для нее роскошные двухэтажные сосновые хоромы, но идиллия длилась недолго. Вскоре не стало и Нади – вирус сломил и ее организм, и тогда началась содомия. Сначала парни уединялись тайно, уходили в лес, однако потом всякий стыд и комплексы были отброшены. Не обращали внимания на то, что многие из них успели подцепить венерические заболевания. Не обошли вниманием и скотину, в спешке захваченную с большой земли – клали коров, коз, даже кошек. Началось сумасшествие, полная моральная деградация. Без женщин мужчины лишились самого смысла своего существования, стимула к жизни, даже просто желания следить за собой. Некоторые ходили по острову голые. Поджигали бараки, забивали ногами свиней до смерти, топились, вешались, устраивали постоянные пьяные драки и кулачные бои, желая выплеснуть клокотавшую внутри энергию. Природа требовала свое, и от отчаяния сходили с ума.

Был в колонии один мужик, бородач, он и летом и зимой ходил в одной и той же полотняной рубахе навыпуск, босиком. С пеной у рта он доказывал, что эпидемия сойдет на нет к началу пятого года и можно будет вернуться домой. Антону не терпелось на Большую Землю. Наверное, его речи и зародили в Антоне стремление вернуться домой, хотя вначале это желание было столь смутным, что он и сам не отдавал себе в нем отчета.

Для Антона конец детства наступил через два года проживания на острове. Стоял погожий июнь, конец его обучения по школьной программе. На носу были экзамены, и сдать их требовательному Александру Владимировичу было ох как непросто.

Несколько воспитанников старших классов, печально знаменитых постоянными хулиганскими выходками, набросились на него в темноте и накинули на голову одеяло. Поначалу ничего не соображавший ото сна Антон яростно вырывался, но бузотеры были сильнее. Его положили на живот. Двое прижимали руки, двое ноги, а один торопливо начал стаскивать с него трусы. Только в этот миг задыхавшийся под одеялом Антон с ужасом понял, что его не просто хотят поколотить, что он счел бы за счастье. Щуплый, плохо развитый физически, он и не пытался дать серьезный отпор обидчикам. Его торопливо поставили на четвереньки, и когда он внутренне напрягся, приготовившись к самому страшному, в спальне загорелся свет. Чутко спавший учитель вбежал в спальню и застал воспитанников за непотребным занятием.

Несмотря на интеллигентность и уже немолодые года, он был в хорошей физической форме. Воспитанники, часто колотившие не только друг друга, но и взрослых, всегда обходили его стороной, памятуя о том, что Ковалев много лет занимался в школе самбо. Впрочем, даже это знание было излишне. Силу и крепкую стать было заметно в учителе издалека. Такие люди не выделяются в толпе и заметны лишь тем, кто собирается напасть, выбирает жертву послабее. Учитель лишь в эту ночь дал волю своим спортивным навыкам.

С той ночи он стал жить отдельно от воспитанников, в маленьком бараке на окраине, у воды, который сам построил. Антона с Сережкой он забрал с собой.

– Они сломают вас, мальчики. Вам нельзя жить со всеми, говорил учитель, гладя их по коротко стриженным головам.

Они стали жить вместе с учителем, в маленьком домике на отшибе, который пустовал некоторое время- семья из четырех человек, жившая в нем прежде, умерла. Учитель объяснил, что вирус для них уже не опасен – те, кто пережил островную эпидемию, не заболеют.

После сдачи экзаменов, Антон замкнулся в себе еще больше, с головой уйдя в книжки и учебники. В то лето он прочитал едва ли не больше, чем за всю свою жизнь. Учитель всегда повторял Антону, что важно тренировать не только тело, но и разум. Так и познакомился Антон с античными философами и перечитал почти все лучшее из русской классической литературы. К моменту побега, он фактически получил полноценное высшее образование, занимаясь самостоятельно. Причем, образование качественно отличившееся от стандартного институтского.

Жили Антон с Сережей и учителем душа в душу. Закалялись, бегали по снегу. Купались в любую погоду. Ковалев был всю жизнь моржом, и постепенно приучил к закалке и ребят.

– Тренируйте свой организм. Ему нужен постоянный уход. Запустишь его, сломается, начнет болеть. А если есть закалка, то никакая хворь не пристанет. И действительно, они больше никогда и ни чем не болели, даже простудой.

Антон еще больше вытянулся за жизнь на острове, рост его достиг ста восьмидесяти шести сантиметров, однако он был слишком худ, чтобы считаться плотным. Голодная Черная Зима оставила свой след в его организме. Как-то недоедание повлияло на организм, так что Антон не набирал не одного килограмма, даже живя на вольготных хлебах вместе с учителем. Они частенько охотились на лосей, пока те еще водились на острове.