Советские космонавты - Михаил Ребров

— Неплохо. Учил вас в училище опытный инструктор. Так?

— Верно,- удивился Борис. — Вы знаете Шилова и Решетова?

— Нет. Не знаком с ними. Но почерк их чувствую.

Полеты, полеты, полеты... Учился Борис в небе, учился на земле, Комсомольцы части избрали его своим секретарем. Появились новые хлопоты, новые заботы. Днем — аэродром, занятия в классах, физподготовка. Вечером — университет марксизма-ленинизма, репетиции в клубе... Каждая минута на счету. Всюду успевать нужно. И он успевал.

На полках в холостяцкой комнатке теснились книги. На письменном столе фотография — улыбающееся девичье лицо. С Тамарой Савиной, дочерью шахтера, вместе учились в школе. Тогда и подружились. Потом она приехала к нему, стала его женой. Маленькая комнатка почти под крышей старого купеческого дома преобразилась — заиграла чистотой, согрелась уютом.

Однажды в Прокопьевск пришла телеграмма:

«Мама, Тамара уехала домой, береги ее. Ты скоро будешь бабушкой. Если родится сын, назовите Андреем. Я по-прежнему летаю. Все хорошо».

В тот год Борис Волынов вместе с первой группой будущих космонавтов приехал в Звездный. Начался новый этап и его жизни, жизни необычной, трудной, наполненной особым содержанием.

В дневнике Бориса есть такие строки:

«Почему мы стремимся в космос? В авиацию нас привело неудержимое желание летать, штурмовать скорости и высоты пятого океана. Если ты летчик, то небо и полеты для тебя главное, если хотите, вся жизнь. Небо... Оно бесконечно, как будущее. На него нельзя смотреть как на потолок планетария. Настоящий летчик все воспринимает гораздо глубже и тоньше.

А самолет... Теперь он пронизывает небо, словно артиллерийский снаряд. Крылья? Их нет. Маленький треугольник — вот и все. Огромнейшие высоты и скорости. Летчики знают небо от голубого до фиолетового. И как бы ни была сложна техника, она послушно подчиняется человеку.

Все мы немножко романтики, влюбленные в летное дело и небо, стремящиеся увидеть в труде поэзию жизни, ее смысл. Каждый из нас может припомнить свои промахи и горькие неудачи. Но если ты по-настоящему любил небо, то не отступал перед трудностями, шагал напрямую, а если и падал, то поднимался и снова шагал. А не мог шагать сам, опирался на руку товарищей и всеми силами, всей волей стремился в небо...

Те, кто собрался в нашей группе, пройдя через все преграды многочисленных отборочных комиссий, решили посвятить свою жизнь освоению космоса, стать «человеком, штурмующим черное небо». Нет, не ради простого любопытства. И честное слово, ни у одного из моих друзей — я-то их хорошо знаю — даже в самых отдаленных уголках души не таится жажда легкой жизни, стремление к славе. Таких людей космос к себе не подпускает...

Иногда я мысленно прослеживаю все наши тренировки и задаю себе вопрос: что же было самым трудным? Может быть, бешеное вращение центрифуги, когда на тебя наваливается жуткая тяжесть, глаза заволакивает туманом, а кровь пульсирует в висках? Или изнуряющая жара термокамеры, когда, облизывая языком пересохшие губы, чувствуешь всю соленость своего пота? Или тягостное одиночество первого пребывания в камере тишины? Проигрывание всего полета на корабле-тренажере или сдача государственных экзаменов?

Вспоминая пройденное, я останавливаюсь на том, что самое трудное — ждать возвращения из космоса своих товарищей».

«Союз-5» стартовал с Байконура морозным январским утром 1969 года. На борту космического корабля находились трое: командир, бортинженер и инженер-исследователь. Возглавлял экипаж Борис Волынов. Накануне на околоземную орбиту вышел космический корабль «Союз-4». Космонавты установили между собой прямую радиосвязь. Они управляли кораблями подобно тому, как управляют самолетами. Казалось бы, привычная для авиационных асов задача. Но как непривычны были условия ее выполнения! Невесомость, контраст света и тени, очень своеобразное ощущение скорости...

На 18-м витке «Союзы» сблизились. Штанга активного корабля зашла в приемный конус пассивного. Сработали автоматические устройства, которые самортизировали удар и произвели сцепку и «стягивание» кораблей. То, что произошло на орбите, чем-то напоминало сцепку пассажирских вагонов на железнодорожной сортировочной горке. Однако в космосе все было намного сложнее. Шутка ли, соединить корабли, летящие со скоростью 28 тысяч километров в час? Но стыковка была произведена безукоризненно. Корабли-спутники слились в одно целое, соединили свои штепсельные разъемы, объединив бортовые электрические цепи. Сигналы, вырабатываемые одним кораблем, стали проходить в аппаратуру другого. Два космических объекта превратились в единую систему. На орбите вокруг Земли стала функционировать первая экспериментальная космическая станция. Е. Хрупов и А. Елисеев перешли через; открытый космос из корабля в корабль.

Потом корабли разошлись. Какое-то время каждый шел по своей орбите. У Бориса появились минуты, чтобы присмотреться к космосу. Как гроздья, висели созвездия. Он ощущал бесконечную глубину пространства, понимал, как мала наша планета в этом грандиозном мире.

...По-разному приходит к людям слава, и по-разному складываются их судьбы. Одни останавливаются на достигнутом, другие идут дальше. Их влечет не слава, а новая техника, новые космические программы, новые знания. К таким относится и Борис Во-лынов.

Он продолжал работать, продолжал готовиться...

В июле 1976 года он вновь стартовал в космос. Корабль «Союз-21» доставил экипаж на орбитальную станцию «Салют-5». Борис Волы-пов и Виталий Жолобов провели в длительном сорокадевятисуточном космическом рейсе большую серию исследований, научных наблюдений и технологических экспериментов.

БАУМАНЕЦ

Алексей Станиславович Елисеев

Летчик-космонавт СССР, дважды Герой Советского Союза, доктор технических наук Алексей Станиславович Елисеев. Родился в 1934 году в городе Жиздра Калужской области. Член КПСС. Совершил три полета в космос: первый — в январе 1969 года, второй — в октябре 1969 года, третий — в 1971 году.

Когда стартовал многоместный корабль «Восход», в вестибюле Московского высшего технического училища имени Н. Э. Баумана был вывешен большой, наскоро написанный транспарант: «Первый бауманец в космосе!» А студенты шутили: «Первый, но не последний».

И точно — не последний!

...Москва проводила их ранним январским утром. На космодроме предстояло выполнить последние приготовления, провести последние тренировки. Там Государственная комиссия должна была принять окончательное решение, кто полетит. Назвали и его фамилию. Тогда ее знали немногие.

Кто он, инженер Алексей Елисеев? Родился в тридцать четвертом в городе Жиздре, недалеко от Калуги, той самой Калуги, которую называют сегодня «Меккой космоса». Войны особенно не помнит, она пришлась на раннее детство. Но и после войны люди жили не очень-то легко. Огород в Немчиновке был подспорьем семье.

В сорок шестом Елисеевы поселились в Москве. После десятого класса Алексей подал документы в Высшее техническое училище имени Баумана.

Почему именно туда? Может быть, потому, что училище тесно связано с историей воздухоплавания. В его стенах работал отец русской авиации Н. Е. Жуковский, знаменитый механик-теоретик В. П. Ветчинкин, среди выпускников училища — крупнейшие советские ученые-авиастроители академики А. Н. Туполев, Б. С. Стечкин, В. Я. Климов...

Так или иначе, но объясняет Алексей свой выбор тем, что поманила его автоматика, «мудрые», «все умеющие» системы. Учился с увлечением. Отметок ниже четверки в его зачетке не было, хотя и нелегко давались премудрости точных наук, инженерных дисциплин. Одно черчение чего стоило! Сколько листов ватмана надо было «изрисовать», сколько снять кроков, сколько сделать сборок и деталировок, прежде чем в графе зачетной книжки появлялась итоговая отметка. А сколько общих тетрадей исписано на лекциях, сколько выполнено лабораторных работ, сколько защищено курсовых проектов!

Были и периоды сверхнапряжения — многие часы, проведенные над домашним заданием, бессонные ночи перед экзаменом, многократные эксперименты... А утром — снова на студенческую скамью. Особенно полюбились физика и математика. Симфония цифр и формул привлекала своей строгостью, четкостью, лаконичностью, глубоким внутренним смыслом. Функции и биномы захватили юношу. Казалось бы, что в них особенного — интегральные закорючки, латинские буквы, значки. А вот нет! У этих значков была своя жизнь, свои строгие законы. Они не терпели вольности. Малейшая неточность — и все шло насмарку.

Решая задачи или разбирая основы теоретических положений, «вгрызаясь» в тома учебников, ему непременно хотелось докопаться до самого существа, и уж если что задумано, то обязательно довести до конца.

Было еще одно дело, которому он отдавал много сил и времени. Это — степная газета. Выпускалась газета не всегда регулярно, но когда вывешивался очередной номер, у стенда толпились ребята: «Кому сегодня досталось, кого разрисовали и пропечатали?»