Экватор - Мигел Соуза Тавареш

Вопреки его ожиданиям, упоминание имени виконта де-Маланза не вызвало особых восторгов со стороны присутствовавших. Конечно, никто не говорил о виконте предвзято, однако в их оценках не было ни теплоты, ни особого воодушевления, ни сожалений. Будто его недавняя смерть связывалась у них в равной степени как с высокой оценкой этого человека, так и с некоторым облегчением. Впрочем, может быть, губернатору все это лишь показалось. Может быть.

Тем временем, ужин, состоявший из двух горячих блюд, подходил к концу. Уже подали десерт и кофе, и теперь предлагался Порто. Настало время для речей, точнее, для его выступления, момента, к которому губернатор тщательно готовился. Он поднялся и постучал ножом по хрустальной рюмке с портвейном, призывая всех к вниманию. Подождав, когда установится тишина, он сказал, что для него является большой честью иметь возможность служить Португалии, служа Сан-Томе и Принсипи, что все, что он читал и что ему рассказывали об островах, убедило его в том, что эта земля стала настоящим источником вдохновения для колонизаторского гения португальцев. Начав с ничего, когда все было против них, они выкорчевали крайне враждебно отнесшуюся к ним сельву, и теперь это плодородные, возделанные и процветающие земли, источник богатства для тех, кто ее обрабатывает, и для самого государства, предмет великой гордости нации. Он понимает, продолжал Луиш-Бернарду, что на нем лежит ответственность удержать Сан-Томе и Принсипи на пути к прогрессу — сейчас, когда на повестке дня стоит новая реальность, новые трудности, новые усилия, но и новые надежды. Он полностью готов приложить свои личные усилия, глубоко веря в намеченные планы, и разделить со всеми предстоящие трудности. Что касается его собственных трудностей, то, решая их, он с открытым сердцем рад рассчитывать на поддержку и помощь присутствующих. «Это, — закончил он, — земля людей доброй воли, и я не хочу ничего другого, кроме как быть одним из вас». Зал разразился бурными аплодисментами. И тогда, в подтверждение уже устоявшейся в отношении него славы персонажа непредсказуемого, новый губернатор позвал Себаштьяна и всех поваров, попросив поприветствовать и их, «поскольку это также и земля труда, а сегодняшний ужин стал результатом труда этих людей». Этим предложением губернатор также сорвал аплодисменты, хотя они оказались уже не столь бурными, сопровождаясь улыбками и комментариями.

Закончив выступление, Луиш-Бернарду подал знак оркестру, который, как и было договорено, начал с медленного вальса. Поднявшись, под общие ожидающие взгляды, губернатор направился к другому концу стола и подал руку Доне Марии-Аугуште да-Триндаде:

— Окажете ли вы мне честь открыть бал танцем со мною?

Это также было заранее заготовлено. Луиш-Бернарду знал, что пригласив единственную в этом зале одинокую даму, он, сам холостой мужчина, тут же даст повод для новых разговоров на острове. Однако кого еще, не ранив ничьих чувств, мог он пригласить на танец? Единственное чего он не мог предвидеть, это то, что Дона Мария-Аугушта окажется женщиной еще вполне яркой и соблазнительной — во всяком случае, по меркам затерянного в океане африканского острова. Непредвиденным оказалось и то, что она слегка покраснела, поднимаясь с места, чтобы последовать за ним, держась за поданную ей руку.

Бал начался, и лучшего его начала было не придумать: Луиш-Бернарду, может, являлся и не самой подходящей кандидатурой для губернаторства на этих какао-островах, однако на данном балу и на всём Сан-Томе не было никого, кто взялся бы с ним соперничать в мастерстве танца, элегантность которого, помноженная на природные данные, оттачивалась им добрые два десятка лет в лиссабонских танцевальных салонах. Ведомая Луишем-Бернарду, легко кружащимся в танце, Мария-Аугушта чувствовала себя скользящей, словно по льду, не обращая внимание на 35-градусную жару и девяностопроцентную влажность, ощутимые в зале, несмотря на распахнутые настежь навстречу несуществующему ветру окна. Свои эмоции она сумела спрятать под неизменной на протяжении всего танца улыбкой, адресованной как бы не самому партнеру, а его умению вести даму — чего, впрочем, не удавалось ее груди, которую он чувствовал на каждом пике ее неспокойного дыхания. Для смотрящего на нее сверху вниз мужчины это было более чем приятным зрелищем, если учесть, что почти весь последний месяц он не подходил к женщине ближе, чем на десяток метров. Дальнейшее поведение Луиша-Бернарду в глазах общества можно было бы назвать безукоризненным: больше с Марией-Аугуштой он не танцевал, пригласив потом лишь двух замужних дам, возрастом старше него и с безукоризненной репутацией, посягнуть на которую не вздумается ни одному мужчине.

Проведя три вальса, Луиш-Бернарду исчез из танцевального зала до самого конца вечера, чем сильно разочаровал многих сеньор. Вместо этого он, с присущими ему тщательностью и дипломатичностью, взялся за роль хозяина вечера, циркулируя от одного угла к другому, вклиниваясь в разговоры то здесь, то там, спрашивая гостей, всё ли в порядке, поглядывая за работой слуг и за репертуаром музыкантов, подливая молодым людям вино или помогая поднять оброненный дамой веер — может, невзначай, а, может, вполне намеренно. Примерно к часу ночи он уже переместился поближе к дверям, начиная прощаться с гостями, с каждым отдельно. В половине третьего — что здесь уже было предрассветным временем — последние пары дамочек с кавалерами, уже достаточно подвыпившими, покинули прием, и только тогда он с удовольствием снял с себя фрак и расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке. Попросив у Себаштьяна последнюю рюмку коньяку, он удалился к себе на неизменную веранду с видом на залив. Вечер удался.

Исполнив свою первую общественную повинность — представить жителям колонии губернатора, Луиш-Бернарду теперь страстно желал по-настоящему приступить к своим обязанностям. Уже не откладывая на потом, он хотел подняться на вырубки и посетить плантации, ознакомиться с внутренними районами острова и заняться, в конце концов, тем, что его сюда привело. Он знал при этом, что здесь тоже существуют определенные и необходимые для соблюдения ритуалы: гостеприимность была первой из традиций, существовавших на Сан-Томе, однако, коли речь идет о первом визите губернатора, нужно было соблюсти некий церемониальный минимум. Он заключался в формальном приглашении, которое он должен был получить от руководства хозяйств, даже если визит происходил по его просьбе. Как это ни противоречило его намерениям, он вынужден был согласиться с рекомендацией своего секретаря устроить ужин с управляющими плантаций только в следующую субботу. Ближайшее воскресенье, как и воскресенье вообще, было выбором не самым подходящим, поскольку это единственный день, когда на плантациях не работают. К тому же, было бы нехорошо приглашать на ужин людей, которые едут сюда издалека, верхом или в карете, чтобы ночью им пришлось возвращаться назад, а уже на следующее утро вставать в половине пятого. Так что, Луиш-Бернарду был вынужден подождать еще неделю. Хорошо хотя бы, что, прощаясь с гостями, он смог лично пригласить всех включенных в его тщательно выверенный список.

На Сан-Томе было несколько десятков лесных вырубок, засаженных различными культурами, однако не все их управляющие заслуживали приглашения на губернаторский ужин. Владельцы небольших плантаций — потомки поселенцев «нижнего слоя» или первых ссыльных, оставшихся на острове, — были одновременно и их управляющими. Политического веса они, как правило, не имели: что «старшие» делали и что они решали, то тем и доставалось, даже спрашивать их было не обязательно. На главных вырубках, многие из которых принадлежали компаниям, владельцы, по определению, отсутствовали. Некоторые из них еще проводили по нескольку месяцев в году на Сан-Томе, другие приезжали только под сухой сезон, третьи же никогда не бывали здесь да и не собирались. Они просто являлись акционерами базирующихся на Сан-Томе и Принсипи сельскохозяйственных предприятий, читая время от времени годовые отчеты, участвуя в работе ежегодного собрания акционеров или появляясь на совещаниях у министра. Однако именно они, отсутствующие, фактически и распоряжались делами на Сан-Томе и Принсипи, основывая свои действия на докладах и сообщениях, которые им поставляли живущие здесь управляющие. С ними Луиш-Бернарду собирался ужинать, с ними он собирался решать и задачи в рамках своей миссии.

В его проект входило посещение всех наиболее важных хозяйств острова, чтобы потом отправиться уже на Принсипи. Задача была не из легких: несмотря на то, что остров был маленьким, протяженность дорог, по которым можно было бы передвигаться на двуколке, составляла каких-нибудь несколько десятков километров. Большая часть засеянных земель была доступна для посещения только верхом или по морю, на каботажных судах, что курсировали вдоль побережья. Каботажные перемещения, кстати, были наиболее практичным способом добраться из города до лесных вырубок, учитывая, что их предпочтительным местом расположения была береговая линия острова. Потом хозяйства уходили дальше вверх и вглубь острова, а также еще дальше в лес до тех границ, которые определялись лишь глубиной вырубки лесной чащи и площадью засеянных земель. Глубинные районы острова представляли собой девственную сельву, ровно такую, какой португальцы увидели ее в пятнадцатом веке, с высокими вулканическими вершинами, возвышающимися над ними гигантскими заостренными вершинами гор, самой высокой из которых является Пик Сан-Томе высотой 2142 метра. Его верхняя часть различима довольно редко, будучи спрятанной под облаками и туманом. По этой центральной области, занимающей бо́льшую часть поверхности Сан-Томе, простирается королевство обо́ — запутанного, замкнутого лабиринта из огромных деревьев — хлебного, о́ки, сипо́, баобаба, фагары, мангрового дерева и бегоний. Внизу, обвивая их и отчаянно, на пределе возможностей поднимаясь по ним наверх, желая достичь света, уже за пределами этого вечного висящего покрывала, селятся подножные виды растений: лемба-лемба, древовидные и ползучие лианы, вьюны. Там, в густой траве сельвы или свисая с веток деревьев, всегда готовая к неожиданному броску, живет черная кобра, чей укус подобен смертельному поцелую — быстрый и разрывающий на части все жизненно важное в организме человека. Говорят, что единственный, кто выжил после такого укуса, это сбежавший с плантаций Монте-Кафе негр, который сейчас живет в Анголареше, без руки. Почувствовав укус, он среагировал, подобно молнии, двумя сильными и четкими ударами катаны[35]: первым он отрубил змее голову, а вторым — свою руку, ближе к локтю — и так выжил. Обо́ — это место, окутанное мраком, куда сбегали негры с плантаций, уступив охватившему их безумию, болезненной жажде свободы или бежав от кары за совершенное преступление. Чаща принимала их в свои объятия, свободные, но смертельно опасные, пропитанные густой лесной влагой и тьмой. Никто более из обладавших здравым умом не осмеливался делать и нескольких шагов вглубь этой тусклой, затопленной вселенной. Луиш-Бернарду был знаком с обо́ только по рассказам Себаштьяна, которому он успел поведать о своем желании снарядить туда экспедицию. Глаза слуги сделались круглыми от неподдельного ужаса, а голос внезапно задрожал: «Доктор, не делайте этого, ради вашего же благополучия! Там темно, там живут змеи, гремит гром, сверкает молния, там ходят призраки. Уже столько сошедших с ума черных туда уходило, но никто из них так и не вернулся: говорят, что они сами превратились в змей».