Ад - Алексей Кацай

— Народ! Хватайте, кого можете, и быстро тащите из церкви! Быстро! А то останетесь здесь навсегда…

Мне никто не ответил, но я ощутил, что окружающее движение ускорилось, а пелена пыли, казалось, немного посветлела. По крайней мере, я смог различить впереди какую-то черную массу и двинулся к ней.

Это был нос вертолета, застывший под бессмысленным углом в момент своего последнего металлического поцелуя с земной поверхностью. За потрескавшимся стеклом я увидел окровавленную голову пилота, и мне показалось, что она немного шевелится. Я подпрыгнул и дернул перекошенные дверцы. Они были заклинены. Растерянно оглядевшись вокруг, я увидел метрах в двух от себя кусок перекрученной железной арматурины и бросился к ней. Обо что-то споткнулся и бросил взгляд под ноги: из стыка между зазубренным металлом и развороченным полом ко мне тянулась красная от крови женская рука с зажатой в ней книжкой в черном переплете. По горлу поползла тошнота, но я, сцепив зубы и сдерживая рвоту, схватился за арматуру. Выдернул ее и изо всей силы всадил в дверцу вертолета. Она протестующе заскрипела, но через минуту медленно приоткрылась, вываливая безжизненное тело пилота прямо мне на плечи. Я даже покачнулся. Но устоял.

Труднее было устоять тогда, когда под ноги бросилась растрепанная худенькая фигура, обтянутая черной кожей.

— А-а-а-а! — голосила Лианна, тряся головой и хватаясь за женскую руку, передавленную упавшим вертолетом. — Мам!.. Мамочка!. Ой, мамочка, да что же я наделала!.. О-о-ой!..

Она рвала голос, вздрагивала, трепыхалась, встав на колени и напоминая собой черную куклу-марионетку с напрочь перепутанными веревочками. А я, с испуганным отчаянием придерживая тело пилота, на мгновение замер над ней и не знал, что мне делать.

Неожиданно я скорее ощутил, чем почувствовал, как окружающие звуки — поскрипывание, потрескивание, шорох — начали усиливаться. В воздухе дрогнула какая-то упругая волна, и я, понимая, что кричать нельзя, все-таки заорал:

— Назад! Назад все! К выходу, черт вас возьми!

После некоторых событий моей жизни я довольно иронически относился к своим физическим способностям, и поэтому меня поразил тот факт, что я, со своими изболевшимися мускулами, с тяжело-безжизненным пилотом на плечах и трепещущим девичьим телом, зажатым под мышкой, могу ковыляя, но — бежать. Еще и крича на бегу. Еще и довольно быстро.

Хотя величина скорости, наверное, мне больше казалась. Но как бы там ни было, я успел преодолеть метров двадцать захламленной площади перед тем, как стены церкви с грохотом и скрежетом обрушились, погребая под собой обломки вертолета и месиво человеческих тел.

Неожиданно я ощутил страшную усталость, словно кто-то, большой и ротастый, одним глотком высосал из меня все мои силы. Ноги подкосились, и я повалился на землю, пытаясь самортизировать удар самим собою, чтобы еще больше не навредить вертолетчику. Впрочем, тот даже не застонал, а Лианна забилась у меня в руках и из последних сил рванулась к руинам церкви. Я обхватил ее и так сжал, что даже мышцы судорогой свело. Она вонзила ногти в мое лицо, больно раздирая его, и мне оставалось только вертеть головой, пытаясь сохранить глаза.

Откуда-то выскочила Лялька. Испуганно ойкнула и бросилась к нам, схватив Лианну и оттаскивая ее от меня.

— Осторожно, Ляль, осторожно, — хрипел я. — Держи ее, не давай бежать: она не в себе.

Черной молнией к нам подскочил и Михай. Вдвоем с Лялькой они оттащили Лианну, и я, выдыхая пыль, изможденно наблюдал за тем, как они, обняв девушку за плечи, пытаются успокоить ее. А та с подвываниями раскачивалась из стороны в сторону и в конце концов зарыдала, вся съежившись и спрятав грязное лицо в маленькие ладони.

Лялька, погладив Лианну по голове и что-то сказав Михаю, остававшемуся с ней, подошла ко мне. Присела на корточки и молча начала вытирать мое расцарапанное лицо. Ее глаза блестели от слез.

Мне стало неловко. Ведь я только один раз видел, как Лялька плачет. Это случилось в той, прошедшей и бессмысленной, жизни. Виновником, кстати, тех полузабытых слез был я. А кто — или что — сейчас?

— Как ты? — спросила Лялька, судорожно хватанув ртом прогорклый воздух.

Я попробовал улыбнуться.

— Ведь уже говорил. Живой… Правда, нахожусь в розыске. За убийство.

— Слова и мысли? Тебе не привыкать.

— Да нет. Вашего мэра. Паламаренка.

Лялькина рука замерла, и она непонимающим взглядом уставилась на меня.

— Это что? Новая шутка такая?

Я тяжело вздохнул:

— Если бы… Ты что, ничего не слышала? Мирошника не видела?

Лялька молча покачала головой.

— Эх ты, — насмешливо произнес я, пытаясь обрести свой иронически-успокоительный тон, поскольку губы у Ляльки снова начали едва заметно вздрагивать, — телевизио-о-о-онщица. Самая полная информация! Самые оперативные новости! Нос — кверху и микрофон — соответственно. Гонор погубит электронные средства массовой информации, запомните это, Лариса Леонидовна.

Лариса Леонидовна начала сердиться. Что и нужно было доказать.

— Заносчивость погубит некоторых газетчиков. Ты объяснишь в конце концов, что произошло?

Я объяснил. Коротко и, как мне показалось, содержательно. Когда дошел до некоторых фраз, услышанных во время вынужденной поездки в «форде», Лялька по-мальчишески присвистнула. Пилот застонал. Я наклонился над ним, расстегивая ему рубашку и лихорадочно пытаясь вспомнить то, что нужно делать в таких случаях. Практики у меня не было уже давненько. А вертолетчик неожиданно захрипел и раскрыл глаза, переполненные отсутствием мысли. В левом уголке губ у него выступила капля крови.

— Что случилось, дружище? — тихо спросил я пилота, подмащивая ему под голову какое-то тряпье, валявшееся рядом. — Как это вас угораздило об церковь грохнуться?

Его глаза остановились на моем лице. Потом он скосил их на Ляльку, тоже склонившуюся над ним, и в груди у него что-то забулькало.

— Зам… министра… везли… — еле слышно прохрипел вертолетчик. — Сверху… туман… сверху… возле города… вместо завода… пузырь… с туманом… Погрузились… Долго… Очень долго… Отказали… Приборы отказали… И горючее… кончилось… Почему?.. Почему так долго?.. — вдруг вскрикнул он, выпячивая грудь и снова безжизненно опускаясь на землю.

Глаза у него начали закатываться под лоб, а я в отчаянии начал хлестать его по щекам.

— Друг! Держись, друг! Мы тебе поможем, ты только держись!

Но чем мы могли помочь ему, я не знал. Наверное, этого не знала и Лялька, потому что она поднялась и замахала рукой Дмитрию, болтающемуся неподалеку со своей камерой. Лианна уже притихла и лишь тихонечко всхлипывала в объятиях Михая. Метров за пятьдесят от нас какая-то женщина, встав на колени и охватив голову руками, молча раскачивалась из стороны в сторону. Три мужика с безжизненными — не вздрогнут! — лицами равнодушно, словно автоматы, разбирали остатки стены. Еще с десяток людей кругами, не обращая внимания друг на друга, блуждали по развалинам, рассматривая что-то, видимое только им одним. И все вместе это напоминало куски недавно единого организма, развороченного какой-то тупой силой. Они еще шевелились, но уже умирали, в судорожных движениях растрачивая последнюю жизненную энергию.

Дмитрий уже было потрусил к нам. Но вдруг остановился и свернул влево. Я повернул голову вслед за ним и… отвернулся, сгорбив плечи и бессознательно пытаясь изменить свою фигуру. Сквозь жиденькие клубы не совсем осевшей пыли к развалинам церкви приближался Мирошник. Рядом с ним в оранжевом, небрежно расстегнутом жилете шел мои любимец — Гемонович.

— Лариса, — тихонечко позвал я, — присмотри за человеком. Мне нужно срочно исчезнуть. Но я рядом буду. — Мой взгляд скользнул по окружающим развалинам и остановился на «катской» конторе. — Вот там тебя подожду. Как освободишься, подойди ко мне.

И, не ожидая ответа и приняв вид крайне озабоченного человека, которых было множество вокруг, я побрел к вываленной двери пристройки.

— Ага, вот и он! — прозвучало сзади, и я даже вздрогнул. — Бабий, а где Яременко?

— Здесь я, Виталий Владимирович, — облегченно услышал я Лялькин голос и нырнул в дверной проем. Перебрался через груду обломков и занял позицию возле перекошенного окна. Обзор был ничего, да и голоса я слышал довольно разборчиво.

— Что здесь случилось, Лариса? — спросил Мирошник. — Мы видели, как вертолет падал. Где он?

Лялька указала на развалины церкви и коротко ответила:

— Там.

— Та-а-ак, — сориентировался Мирошник. — А это кто?

И он наклонился к вертолетчику, замершему возле Лялькиных ног.

— Пилот. Еле успели вытянуть, перед тем как церковь завалилась.

Мирошник присел и взял мужчину за руку, пытаясь нащупать пульс.

— Кажется, мертвый, — в конце концов констатировал он. — Жаль. Откуда же они прилетели? И почему больше никого из города нет? Жаль, — повторил Мирошник, выпрямляясь и оглядываясь вокруг.