Однажды придёт отец...(СИ) - Белозерцева Таня

— Неважно… — мотнул головой Северус. — Главное, это возможно — выйти из комы, как в случае с мальчиком-ежиком.

— Ты хочешь его разбудить? — понимающе спросил Гарри. Северус нервно дернулся и как-то диковато посмотрел на сына. Медленно проговорил:

— Ну знаешь… После того, как его оплакали и заживо похоронили… Как ты думаешь?

Гарри побагровел и сжал кулаки, взвинченно прошипел:

— Чего-о-о?.. Он уже не нужен, что ли?

— Да нет, Гарри! — торопливо возразил Северус. — Просто для директора оба известных случая закончились летальным исходом, потому он и думает, что Дерек навсегда остался собакой, что он ушел без возврата. Одного его ученика забили камнями, а вторая, девочка, сестра его ученицы, скончалась, так и не выйдя из звероформы.

— Понятно… — успокоился Гарри и кивнул на собаку: — Надо ему лапы салом смазать. Пойду посмотрю в морозилке…

— Зачем? — опешил Северус.

— Чтобы делом занялся. Это очень действенный метод, не только с кошками работает, но и с собаками.

Сало в холодильнике нашлось и в течение следующего часа пёс был очень занят — старательно и со вкусом вылизывал все свои конечности, щедро смазанные свиным и гусиным жиром. Вместе с нежданно полученным удовольствием в нем крепла благодарность к мальчику, подарившему ему такие вкусные собственные лапы.

И начались у Гарри особенные каникулы. И первое лето без Драко Малфоя. Тот, конечно, разобиделся и прислал с совой письмо, состоявшее из одних вопросов «Почему и с кем?» Прочитав оное, Гарри пожал плечами, скомкал и отправил ответ с одним лишь словом «Занят!». Ну в самом же деле-то, не до Драко и его истерик ему сейчас! Почему-то с возрастом Малфойчик вредным стал, чуть что не по нему, тут же истерика начинается. И допросы с пристрастием. Причем вцепится так, что и гвоздодером не отковыряешь. И лучшее, что тут можно предпринять, это полный игнор, только он заставляет Дракошку отстать. Но и долго Драко обижаться не умеет, первым несется мириться.

Так что, отмахнувшись от скучающего аристократа, Гарри занялся собакой. Прежде всего он выяснил, понимает ли Дерек человеческую речь? После нескольких экспериментов, оказалось, что до пёсьего ума Дерека всё же доходят некоторые слова и фразы, на которые он реагировал проблеском понимания в глазах и даже мог ответить кивком головы или отрицательным гавком. Кроме этих, мимолетных и очень коротеньких просветлений человечьего разума, Дерек в остальном был обычной собакой с собачьими привычками и поведением. Бегал наперегонки с Бейли и Терри, гоняясь за палками и мячиками. Доставал Симону, получал от неё лапой по носу и наравне с мелкими псами подлизывался и извинялся.

Три собаки, оказывается, очень много шума производят, ка-а-ак начнут играться-драться-гоняться, так и непонятно, кто в доме галопом-то скачет? Топот и грохот стоял такой, что казалось — мустанги во весь опор несутся, а не три некрупные собачки. Иногда в игру ввязывалась и Симона, в такие моменты она словно забывала о том, что является кошкой, и остервенело драла-раздирала на части Бейли и Терри с Дереком. В переносном смысле, конечно, после кошачье-собачьих баталий все участники оказывались живыми, хоть и потрепанными, но, угомонившись, все четверо приводили себя в порядок, вылизывались, причесывались, укладывали встопорщенную шерсть.

Особенно сильно кошке нравилось «убивать» Дерека, большого и крупного для неё пса. Лежит Дерек, глазом хитренько косит, выжидает. На кончиках когтей подкрадывается Симона, «улучив момент», она с яростью тигра набрасывается на шею псу, тот под её натиском опрокидывается на бок. Миг, и тигрица распарывает жертве брюхо, одновременно душа и грызя за горло.

Причем было замечена одна любопытная подробность: все эти драчки-бои зверушки устраивали только на публику. Стоило зевнуть или вовсе отвернуться, так тут же наступала разочарованная тишина, у зверух буквально мордахи вытягивались — как, неинтересно??? Но стоило посмотреть в их сторону, как они страстно бросались в новый «смертельный» бой. В отсутствие хозяев звери занимались другими делами: псы сторожили территорию, кошка уходила на охоту за крысами-мышами или к реке, рыбку половить.

Порой Терри совершал грабительские ревизии на огород — подворовывал клубнику, ну ничегошеньки не мог с собой поделать, любил пекинес ароматную сочную ягодку, и хоть ты тресни! Маму с папой за неё продаст. А если к тому же и теплица была открыта… то в недосчете огурцов был виноват садовник, у Терри совесть чиста! Воришку обычно обнаруживали по запаху, но даже если и находили его, на порицание уже ни у кого не хватало решимости, да и как такого ругать? Невинного и славного пёсика с ласковыми влажными глазками и вкусно пахнувшего огурцами и клубникой…

Эти, слишком собачьи, действия Северус не одобрял. Он ругался, ворчал, стыдил и выговаривал разыгравшимся Дереку и Гарри, убеждая взять себя в руки и начать вести по-человечески. Для вида Гарри соглашался, успокаивал себя и собаку, сажал её на диван и начинал читать Дереку какую-нибудь поучительную историю. Но стоило отцу расслабиться и уйти в подвал или в город по делам, как книжка улетала в одну сторону, а Гарри с собаками — в другую, беззаботной и радостной кучей-малой. И начиналось… веселое и счастливое куролесие: опрокидываются табуретки и стулья, по кухне-холлу-гостиной проносится лохматый клубок тел из трех псов, одной кошки и одного мальчика. Этот клубок оголтело орет, лает и вопит на пять голосов. Летят шерсть и волосы, папин зеленый шарф превращается в канат, перетягиваемый с одного конца мальчиком, а с другого — тремя псами. Псы тянут дружно, рывками, рыча и упираясь в пол всеми лапами… с другой стороны также старательно тягает канат Гарри. Руками. Тррр-р-рах! И разрывается пополам папин слизеринский шарф…

Вечером проказников настигает втык и нагоняй от Северуса. Вернувшись домой и обозрев учиненный кавардак — опрокинутые стулья, сброшенные на пол покрывала с дивана и кресел, раскиданные диванные подушки и клочья чего-то зеленого — бедный папа разве только за голову не хватался. Да и штаны у Гарри покрыты тремя-четырьмя видами шерсти, кошачье-собачьей… Глаза и брови сходились к переносице, из горла вырывался сдавленный рык, и нашкодивший пацан кидался убираться — поднимать-стелить-ставить. Конечно, можно было бы всё убрать взмахом палочки, но, поступая так, значило потакать паршивцу в дальнейших безобразиях. А стало быть, пусть приучается отвечать за свои поступки и убирать за собой. Так оно потом и случилось — Гарри стал убирать бардак до прихода отца, если не забывал о времени.

Иногда к ним присоединялась Пенни, нянюшкина-садовникова дочка, супруги Пенн весьма тонко назвали свою дочь Пенелопой, очень созвучно фамилии — Пенн. Сочетание Пенни Пенн создало для девочки милую кличку — Монетка. Коротко стриженая, кудрявая и смешная, она походила на мальчишку и была для Гарри отличным товарищем по играм. Жила Пенни вместе с родителями во флигеле в глубине сада, была бесстрашной и очень ехидной. По деревьям-крышам-заборам лазила почище пацанов, внаглую и без спроса садилась на спину лошади-пенсионерки и гоняла на ней по лугам не хуже ковбойши. Куклам предпочитала мячи и машинки. Фыркала на «Золушку» и «Рапунцель» и тащилась-пищала от «Трех мушкетеров» и «Маленького парижанина».

Могла всерьез увлечься прочитанной книгой, и тогда держись! Она не Пенни, она — Валентина д’Антарьян с острой и легкой сосновой шпагой. Терри становился аристократом Атосом, Дерек — Портосом, а Бейли — Арамисом, роль же д’Антарьяна доставалась Гарри. По молодости лет Гарри не мог быть отцом Валентине-Пенни, но она великодушно предложила ему роль брата.

И несется по полю росному седая лошадь с двумя сорванцами на голой спине, вооруженными босыми пятками и сосновыми шпагами. Оба издали похожи на двух мальчишек, один брюнет, другой — каштанчик-шатен, в шортиках и маечках. Следом за ними поспевают три очень счастливые собаки. Незабываемое, чудесное лето…

Дикий Смит не верил в удачу. Но, как оно обычно бывает, чаще всего происходит как раз то, во что не веришь. Дик не верил, что попадется на краже. Попался. По-малолетству угодил в исправительную колонию. В исправление не поверил, но почему-то вышел как исправившийся, за хорошее поведение. В повторный попадос не верил, потому что решил быть осторожнее и не попадаться. Снова ошибся, попал по-крупному — за кражу драгоценностей. Снова колония, потому что парню было всего двенадцать. Вышел заматеревшим бандитом, что поделать, окружающий контингент способствовал его духовному воспитанию. Пацану много ли надо для примера? Мат-перемат круглосуточно, пыльные рожи вокруг с характерными мешками-тенями под глазами, скученные вручную цигарки с самопальным куревом… Наколки и бритые головы. Общие душевые и житье по понятиям. Вот что окружало Смита в колонии.