Сердце прощает - Георгий Косарев

Находясь в отряде, Аксинья настойчиво училась военному делу. Онахорошо стреляла из винтовки, научилась владеть пулеметом, метать гранаты.Потом к военной специальности стрелка-автоматчика добавилась квалификациясанинструктора-медсестры. И все же Аксинья никогда не расставалась савтоматом. Он принадлежал ее постояльцу — немецкому гауптману — и невольнонапоминал о родном доме, о сыне, о тех днях, когда она выхаживала на своихруках Игната.

Расстояние между окопавшимися на опушке леса партизанами инаступающей фашистской цепью продолжало сокращаться: пятьсот, триста,двести метров... И вот по окопам и траншеям от партизана к партизануполетела команда:

— Огонь! Огонь!

Вцепившись в пулемет, Игнат все еще медлил с огнем, выглядывая, гдепокучнее держится фашистская пехота... Танки, на ходу ведя огонь, шлинапролом. И вдруг один из них со скрежетом остановился, выбросил облачкочерного дыма, а затем вспыхнул красноватым пламенем. В тот же момент Игнатнажал гашетку и ударил по цепи фашистов, стараясь отсечь их от двух другихтанков. Огонь его пулемета косил вражеских солдат, затормозил ихпродвижение и наконец прижал плотно к земле. Тогда Игнат ударил поближайшему танку, целясь в смотровую щель. Кудряш, подхватив гранаты,метнул их одну за другой. Они разорвались возле гусениц, не причинив имвреда, и танк, развернувшись, пополз прямо на пулеметное гнездо. В тот жемиг где-то совсем рядом разорвался снаряд. Игната с ног до головы обдалоземлей. По щитку пулемета пробарабанило несколько пуль. Кудряш, оседая,подался назад и свалился на дно траншеи. Игнат со всей силой жал нагашетку, но напрасно: пулемет бездействовал.

— Берегись, Игнат! — почти над самым его ухом крикнула Аксинья. Игнатуспел еще увидеть, как на солнце блеснули отполированные гусеницы и какупали сраженные Аксиньей два солдата. Через мгновенье, под грохот рвущихсяснарядов и рокотанье танкового мотора, стенка траншеи дрогнула и рухнулавниз...

Соединение партизан, в составе нескольких бригад после упорныхоборонительных боев, перешло линию фронта. Через несколько дней короткогоотдыха оно совершило прорыв линии фронта и снова ушло в тыл врага.

Отряд, в котором сражался Зернов, был сильно потрепан. Часть егосостава подалась в глубь леса и ушла от преследования противника. Вэтой-то группе и оказался Игнат Зернов. Вначале его товарищи с чувствомтревоги вспоминали, как немецкий танк сдвинул грунт и заживо накрыл землейИгната и его друзей в траншее. Так бы они и остались лежать в сырой земле,если бы не зоркий глаз их собрата, молодого парня Антона. Обосновавшись водиночном окопе со своим противотанковым ружьем, он видел, как былраздавлен пулемет Игната, как танк перевалил траншею и, войдя в лес,лишился тактического маневра. Здесь-то он и подставил свою бронированнуюутробу под его дуло. Атака фашистов захлебнулась. Разделавшись с танком,Антон бросился на выручку товарищей. Прошли дни. Стихли бои. И вот тут-тов часы досуга друзья, вспоминая былое, частенько подшучивали над Игнатом:

— Ну как, Игнат, побывал на том свете?

— Побывал, на тс я и солдат, — отшучивался он.

— Ну, и как житуха там? — иронизировали друзья.

— Да ничего, вроде подходящая, жаловаться нет оснований.

— А кабаки есть? — спрашивали, усмехаясь, другие.

— А как же, и кабаки, и закусочные.

— А цены как?

— Да что вы, братцы, смеетесь! Какие могут быть цены? Там же всебесплатно, — на полном серьезе отвечал Игнат.

— Вот это да, не жизнь, значит, там, а малина! — потягивая «козьюножку», зубоскалил губастый партизан. — А как на том свете по частиженского пола? Порядок или запрет?

— Вот чего не знаю, того не знаю, — сказал Игнат. — И вообще некогдабыло наводить об этом справки. К тому же с нами была Аксинья. Ну, сампонимаешь, она вроде нас и придерживала. Да и боялся я: проговорится ещепри случае бабе моей, и тогда пиши пропало.

— Не придержи вас, вы ведь и в омут за бабами полезете, —посмеивалась Аксинья.

— Ну, и промахнулся же ты, Игнат! Видно, бес тебя попутал взять ссобой Аксинью Ивановну, — сокрушенно качал головой губастый. — И надо жеподумать, самый главный жизненный вопрос, а ты его и не выяснил. Если бызнал Антон, лучше бы тебя и не откапывал, — под общий дружный смехзаключил балагур...

Глава семнадцатая

Майор Бломберг и гауптштурмфюрер Фишер стояли друг против друга.Полный раскрасневшийся майор всей своей внушительной фигурой, казалось,готов был раздавить невысокого сухощавого Фишера, только что получившегочин гауптштурмфюрера. Новоиспеченный гауптман не проявлял робости передмайором, а скорее, наоборот, стремился подчеркнуть свою независимость:ведь он был не просто капитан, он был еще и гауптштурмфюрер СС, то естьпринадлежал к элите гиммлеровских охранных отрядов. И все же майорБломберг (он был просто майор войск СС) почел своим долгом выразитьнеудовольствие поступком Фишера, подавшим рапорт якобы о недостойномповедении лейтенанта вермахта Франца Штимма.

— По праву старшего, — начальственно хрипел Бломберг, — позволю себезаметить, капитан, что вы поступили не по-товарищески... Мы довольно долгонаходились в одном гарнизоне и имели возможность убедиться, что Штиммобразцовый офицер и безупречный немец...

— Безупречный немец в наше время не может, не имеет права незаботиться о чистоте расы... Штимм ожидает ребенка от русской девки,которую он называет своей женой. Одно это уже недопустимо и возмутительно.Но есть еще другая сторона вопроса...

— Что именно? — буркнул Бломберг.

— У меня есть некоторые основания полагать, что русская девка,околдовавшая лейтенанта Штимма, была связана, а возможно, и сейчассвязана... с большевистским офицером-партизаном, то есть с бандитом. Яуведомил в соответствующей форме о такой опасности господина Штимма...

— Ну, и?..

— Но он не только игнорировал мои предупреждения, высказанные,кстати, в товарищеской форме, не только пытался оскорбить меня, старшегопо чину, пользуясь тем, что я находился в его квартире, но допустил рядполитических бестактностей. Согласитесь, господин майор, чтопринадлежность к СС обязывает каждого из нас информировать своегоначальника о подобных происшествиях. Вы, кажется, не разделяете мою точкузрения?

Фишер был хотя и раздражен, но формулировал свои мысли довольночетко; по крайней мере так казалось ему самому.

— Послушайте, Фишер, не пытайтесь ловить меня на слове. Я старый членнационал-социалистической партии и старый солдат... — Лицо и шея Бломбергапокраснели еще больше. — Информировать руководство о подрывнойдеятельности или опасном образе мыслей подданых рейха — наша уставнаяобязанность, а не ваша персональная инициатива, проистекающая изособенностей вашей точки зрения... Но одно дело информировать о фактах,другое — сводить личные счеты. Считаю необходимым довести до вашегосведения, капитан, что как начальник гарнизона и старший офицер, явысказал несогласие с вашей оценкой поведения инспектора Штимма... Мнебыло известно, что Штимм оскорбил вас, потому что вы с неуважениемотнеслись к его чувствам. Именно поэтому ваш рапорт я считаюнедостойным...

— Хорошо, господин майор, — взяв себя в руки, холодно и сухо произнесФишер и с оттенком иронии добавил: — Я вас прекрасно понимаю...

— Мне кажется, вы излишне нервозны, капитан... Здесь, во враждебнойстране, мы, немцы, должны быть дружнее и во имя фюрера не жалеть наших силна борьбу с врагом. Но именно с врагом. Только это я и хотел вам сказать,гауптштурмфюрер Фишер, и, если угодно, партайгеноссе Фишер, не так ли?..Впрочем, поступайте, как найдете нужным.

— Да уж, разумеется, — возбужденно произнес Фишер и, вскинув руку,вышел.

Когда дверь за ним захлопнулась, майор Бломберг обессиленно опустилсяв кресло.

— Прохвост! Каналья! Он и мне собирается подложить свинью. Но я-тосвое дело знаю. Ко мне не подкопаешься. Наши дела сами говорят за себя, —бормотал он вслух, затем посмотрел на часы и нажал кнопку.

В кабинет тотчас вошел грузный, рыхловатый штабс-фельдфебель Капп.

— Садитесь за машинку, будете писать отчет, — сказал ему майор.

— Слушаюсь. Однако позволю себе напомнить, что срок представленияотчета еще не...

— Садитесь и пишите, — оборвал его майор. Он взял со стола заранееприготовленную папку с секретными документами, открыл ее и, сделав паузу,продиктовал первую фразу: — Командующему частей особого назначениягенерал-майору войск ОС Ремеру...

Затрещала машинка. Штабс-фельдфебель Капп, начальник канцеляриизондергруппы, имевший в своем распоряжении трех писарей, документы сгрифом «строго секретно» печатал всегда сам.

— Рад доложить вам, господин генерал-майор, — продолжал диктоватьБломберг, — что в результате многочисленных усилий и исключительнойпреданности фюреру личного состава нами выловлено и предано суду позаконам военного времени как наиболее опасных для господствующей немецкойнации сто пять большевистских комиссаров и командиров, подразделения коихразбиты нашей доблестной армией...