Воображенные сонеты (сборник) - Юджин Ли-Гамильтон

108. Утраченые годы

Сначала детство прочь мое ушло —Куда ушли следы смешного пони,Куда ушли цветы на горном склоне,Коньки ушли, удилище, весло.

А после юность прыгнула в седло,За музыкой и танцами в погоню —Куда уходят девичьи ладони,Куда уходит летнее тепло.

Теперь и зрелость тонет там же, гдеПлач пленных птиц, и прошлогодний лед,И каждый день, потраченный впустую.

Смирилась плоть, покорная узде,Но мой мятежный дух крылами бьет,Бездонности небесной салютуя.

109. На форзаце «Le mie prigioni»

Поэт, чей дух был кроток и смирен,Изведавший австрийские темницы,Оставил эти светлые страницы,Италию поднявшие с колен.

И в Шпильберге, под гнетом мрачных стен,Он сеял зерна, из каких родитсяСвободы долгожданная пшеница,Пока не завершился долгий плен.

Но для чего мой тесный каземат,Где, в тщетном ожидании известий,Надежды угли все слабей чадят?

Здесь не раздастся зов к священной мести,Но сквозь решетки можно видеть взглядПри тусклом свете тлеющих созвездий.

Пеллико (1789–1854) — итальянский поэт и публицист, был арестован в 1820 г. за участие в карбонарском движении и провел 10 лет в тюремном заключении.

«Мои темницы» (итал. «Le mie prigioni») — название его тюремных мемуаров (1832). «Сильвио Пеллико десять лет провел в разных темницах и, получа свободу, издал свои записки. Изумление было всеобщее: ждали жалоб, напитанных горечью, — прочли умилительные размышления, исполненные ясного спокойствия, любви и доброжелательства». (А. С. Пушкин «Об обязанностях человека. Соч. С. Пеллико»)

Шпильберг — австрийская крепость, в которой содержались многие карбонарии.

110. Улиточьи бега

Полз желтый шар в небесной вышине,Никак не достигая апогея,А я лежал в кровати на аллее,Считал часы, и тошно было мне.

Я наблюдал улиток на стене,На полосы их раковин глазея:Как будто разноцветные жокеиУ каждой притулились на спине.

Бегут улитки в трещинах стеныБыстрее, чем дневной спадает жар.Лежу в саду, года мои длинны;

Часы мои — медлительный кошмар.Улитки рядом с ними — скакуны;Я ночи жду; и вот — скатился шар.

111–112. Лепет ручья

Отчаянье своих бескрылых днейПлетением стихов я отгоняю,Надеясь, что их будущность земнаяМоей немного будет подлинней.

Но в клочья их порвал бы я, сумейВстать с удочкой в руках на зорьке мая;Пускай бумага уплывет немаяВниз по ручью и канет меж камней.

Уймись, уймись, калечный пустомеля!Уж никогда, дыханье затая,Не встанешь ты на каменистой мели,

Где пенится бурлящая струя,И мушкою подманенной форелиНе вытащишь вовеки из ручья!

Но если чудо вдруг произойдет,И я однажды, путаясь в осоке,Приду с любимой удочкой к протоке,Когда раскинет вечер свой капот;

Я пожалею маленький народ,Счастливый, шаловливый, пестробокий,И удочку сломаю — в путь далекийПусть он плывет по воле бурных вод,

Как я когда-то. Как же было сладкоОтправиться к реке в вечерний часИ долго-долго плавать без устатка;

И в глубину нырять за разом раз,Рукой ища, какая же загадкаНа дне укрыта от нескромных глаз.

113. Всем прочим

Вы, кто сейчас под сводами листвыЛегко шагает лесом онемелым,Где дрозд поет над гиацинтом белымИ над росинкой, полной синевы;

Когда бы на день потеряли выСвою свободу управляться с телом,То к жизни в равнодушье закоснеломОстались бы по-прежнему черствы?

Вас проучить бы, в клетку заперев,Туда, где горе кормится лузгоюОт проса жизни, — не на долгий срок —

Покуда не освоите напев,Какой выводит пленный дрозд с тоскою;Вам станет жизнь мила через часок.

114. Дед Мороз

Вот Дед Мороз с седою бородоюВ дома приносит падуб сквозь метель;И пудинг, мясо, пироги да эльНа стол спешат веселой чередою.

Детишек встречен шумною ордою,Он входит; золотая канительИ мишура опутывают ель,Что предстает рождественской звездою.

Мне видятся детей счастливых лица,И эта ель, и пунш из пенных чарок;Вдыхаю запах воска и смолы;

Я рад, что жизни лакомство даритсяДругим, хоть мой рождественский подарок —Давно привычной боли кандалы.

115–117. Эльфийский конек

Мою кровать доставили туда,Где снег лежал подобьем зимней сказки;И карлик мне какой-то без опаскиЯвился у замерзшего пруда.

Шесть дюймов ростом; борода седа;В мышиной шапке пепельной окраски;Два крошечных конька на опояскеВисели и блестели, как слюда.

Я незнакомца попросил: «ПозвольПолюбоваться на твои конечки,Я раньше на катке бывал не раз.

А кто ты?» — «Зимних эльфов я король.Мы летом спим в лесу поодиночке,Покуда стужа не разбудит нас».

«Дорожкой лунной мы идем на прудИ режем лед коньков точеным краем;Наш праздник развеселый нескончаемВ часы, когда все смертные уснут.

Порою из коры сплетаем жгут,Лесных мышей в салазки запрягаемИ катимся; а то в снежки играем —У эльфов много сыщется причуд.

Но верно ли, что ты уже не тот:Лежишь недвижно, отпрыск человечий,И больше встать не можешь на коньки?

Сегодня я спешу, но через годОпять приду искать с тобою встречи,Когда наступят зимние деньки».

Вот с той поры серебряный конекЛежит в постели рядышком со мною;Игрушечный, едва ли в дюйм длиною,Пригодный только для эльфийских ног.

Но эльфов больше нет; я одинок,И вспоминаю дни порой ночною,Когда владел ногами и спиноюИ мог свободно выйти на каток.

Нет лучше ничего, чем без заботПоэзию кругов писать конькамиПо заповеди малого народца;

Над головой лучистый небосвод,Испуганная щука под ногами…Катайтесь же — назавтра не придется.

118. Моей колесной кровати