Семь ступеней в полной темноте - Павел Георгиевич Чагин

и отвагой, присущей далеко не всем. Уже примерно через пол часа все было кончено. На ногах осталась стоять лишь Уна. Раны ее кровоточили, причиняя сильную боль, доспехи пришли в негодность, шлем давно слетел. Но она крепко сжимала в руках меч, и в глазах не читалось сомнений. Сольвейг сложила крылья у себя за спиной. Критично осмотрела свою старую надежную подругу и подкинув свой меч перехватила его за острие. Резким ударом чудовищной силы она выбила меч из рук подруги, сломав его у самой рукояти. Осколки лезвия со звоном разлетелись по округе.

Хаук, понимая, что единственный остался невредим, решил что-то сделать. Он ринулся было вперед, но Арон рукоятью топора подцепил его за сапог и опрокинул… Только пятки сверкнули. Затем, кузнец помог старику сесть, и когда тот отдышался, вернул его меч в ножны. Силы были не равны. Хаук мог только вскинуть бессильно руки.

– Так будет правильно, – Арон мягко похлопал ему по плечу. – Честь – умереть за своего короля. Но не сегодня.

– Я слишком стар… – посетовал он еле слышно. Слезы обиды заблестели в глазах когда-то великого Хаука. Он поник головой и влезать в бой больше не пытался.

Воцарилась звенящая тишина. Арон слышал только свое дыхание в шлеме и потрескивание бревен в пламени догоравшего дома. Продолжая держать меч за лезвие, валькирия открыла шлем. Арон не видел выражения ее лица. Протянув руку, она осторожно, если не сказать с нежностью положила ладонь на плечо израненной подруги. Подарив губам Уны скромный поцелуй, она привычным движением зачехлила меч, и отыскав в полутьме фигуру кузнеца, побрела в его сторону. В глазах Сольвейг блестели слезы.

Потерявшая всякую возможность воевать, ошарашенная и сбитая с толку Уна безвольно опустилась на колени. Вскоре, тишину начали нарушать стоны тех, кто приходил в сознание. Хаук, поняв, что время пришло, бросился помогать раненым. Шарахнувшись от Сольвейг, как от огня, он, на ходу расстегивая сумку, принялся бинтовать и обрабатывать наиболее опасные раны.

– Этого мне не простят уже никогда… – всхлипнула Сольвейг, падая перед Ароном на колени.

– Поживем – увидим. Ночь еще не кончилась.

Король появился внезапно. Он шел быстрым шагом, а следом, на приличном удалении, спотыкаясь в потемках, семенила королева. Состояние Сольвейг удручало.... Она утратила боевой дух и не могла унять слезы. Подпустив короля ближе, Арон встал, заслонив деву своим телом.

– Бейся со мной! – рявкнул король, обнажая широкое лезвие своего клинка.

Реакция рыжей бестии была неожиданной и внесла смуту в происходящее:

Вынув меч из ножен, она, не глядя, швырнула его отцу под ноги.

– Что еще за бабские выпады, разве так я тебя учил?! Ну-ка встань и сражайся с равным по силе! Имей смелость ответить!

– Вам этого мало? – спокойно осведомился кузнец, кивнув на пару десятков тяжело раненых верноподданных.

– Что!? – ощерился тот внезапно. – Ты понимаешь с кем говоришь, смертный? В сторону!

– Не в этой жизни, – ответил кузнец добродушно.

– А другой у тебя не будет!

Он стал много говорить, в ход пошли оскорбления, а это верный признак что противник не уверен в своих силах. Однако, меч короля мелькнул с потрясающей скоростью… Если бы не броня и мышечная автоматика, кузнец наверняка потерял бы руку. Но удар был сдержан.

– Что!? – король взревел от ярости.

Следуя единственному желанию отрезать короля от его дочери, Арон сжал руку в кулак, и что есть мочи, вложился в силу удара. Толчок пришелся в защищенный латами живот короля. И сила была такова что его согнуло пополам и отбросило строну на несколько метров. Впрочем, король быстро погасил скорость крыльями и распрямился.

Арон встал. Врос стеной между своей возлюбленной и ее разъяренным отцом. Но тот не опешил. Молодой кузнец был для него лишь преградой. Цель атаки была за его спиной и рыдала на коленях.

Следующий выпад Арон сдержал уже сам. Элемент внезапности был утерян. Кое кто из крылатых бойцов уже смог встать на ноги и даже подобрал оружие. Но вмешиваться они не спешили. Безмолвно созерцали, морщась от полученных ран.

Выпады крылатого короля становились все сильнее и резче. Но вскоре и он достиг своего предела. Уклоняясь и контратакуя, кузнец, конечно, чувствовал усталость. Но привычка к длительной и изнурительной работе, как в кузнице, так и в поле, в купе с энергосистемой брони, давали ему ощутимое преимущество. Рубище привлекшее множество уже совсем не прятавшихся селян, становилось похоже на избиение. Король с остервенением колотил кузнеца, отступал на несколько мгновений, чтобы отдышаться и обрушивал меч снова.

Доспех кузнеца с честью выдерживал натиск, но от боли не избавлял в полной мере. Он же, памятуя о данном обещании, наносил удары плоскостью топора, либо по хорошо защищенным элементам позолоченного королевского доспеха. Правда элементов этих становилось с каждым ударом меньше. Пока не осталось ничего кроме плетенной из гибких стальных лент кирасы.

Хотя король и не получал ущерба, удары черного топора были ощутимы и чертовски болезненны. Особенно попадая по одним и тем же местам повторно. Когда спесь короля сменилась накатывающей усталостью в ногах, а потом и во всем теле, он наконец догадался: с ним играют, причем, не честно!

– И что дальше? – прошипел он, смахивая пот со лба израненной ладонью. – Так и продолжишь меня шлепать?

Кузнец отступил. Его топор глухо уткнулся в утоптанную землю.

– Поставим вопрос иначе: какой части тела вас лишить чтобы Сольвейг обрела покой и надежду на будущее?

– А ты вымотал меня, щенок! – король выругался, не стесняясь в выражениях. Он, опираясь на меч, встал на колено, чтобы перевести дух.

Арон пользовался моментом. Отдых тоже был ему нужен.

– Часть тела, говоришь? – усмехнулся Ангус. – Сейчас посмотрим!

– Опасность! – зазвенел голос в голове кузнеца, и он рефлекторно отскочил в сторону.

Белая молния просвистела в полуметре от него, и взвилась змеей в небо. Вороненый топор кузнеца дымился остывающим срезом, разделившим его пополам. Оружие стало бесполезно. Кнут, что до этого висел на поясе короля светился и мерцал, переливаясь снопами белых искр.

– Уклоняйся! – скомандовал голос в голове, и Арон повиновался. Король злорадствовал, почувствовав вновь свое превосходство. О более или менее честной битве можно было забыть.

– Часть тела, говоришь! – не унимался король, – Сейчас посмотрим!

Арон прыгал и уклонялся, чувствуя себя блохой на лысой голове, которую вот-вот прижмут ногтем, и она брызнет по все стороны своим содержимым. Сложность заключалась еще и в том, чтобы находиться все время на одной линии между Сольвейг и королем Ангусом. Все, что происходило вокруг слилось в одно аляпистое изображение, вращающееся по кругу то