Око силы. Четвертая трилогия (СИ) - Андрей Валентинов

Краснолицый немного подумал, кивнул.

– Пустить вас на главный пост не имею права. Но под-пустить могу. Пойдемте!

4

Возле ангара их встретила охрана в знакомых серых шинелях с черными петлицами. Пост стоял у ворот, огромных и тяжелых, словно в паровозном депо. Фраучи подошел к бойцам, отдал какой-то приказ, затем повернулся к гостям.

– Стойте на месте, отсюда все будет видно. Внутрь заходить категорически запрещено. Честно говоря, я бы и не решился. Хорошо еще, что мы здесь ненадолго, обещают скоро прислать смену. Мне эти секреты и самому не по душе.

Ворота дрогнули и начали медленно отъезжать в сторону. Внезапно Семену вспомнилась помянутая в недавнем разговоре с Вырыпаевым Большая Крокодила. А вдруг зеленая там? Пусть не она лично, а еще какое-нибудь чудище, допотопный страж Шушмора? Откроются ворота, выглянет на свет божий зубастое рыло, облизнется, предвкушая близкий обед. Острые белые зубы, длинный раздвоенный язык, глазища в желтом огне. А вокруг – красные амебы. Шипят, тянут свои загребущие ложноножки…

Он и сам не заметил, как рассмеялся. Невеликая выйдет тайна! Ради зубастой твари не стали бы звать бойцов из Стратегического резерва.

– Есть! – внезапно проговорила Ольга Зотова.

Она первой увидела свет.

* * *

…Черная тьма, белый огонь – казалось, в глубине ангара кто-то включил мощные прожектора. Но свет шел не со стороны, не сверху, а снизу, от самой земли, не растекаясь по пространству, но отливаясь в огромную мерцающую полусферу. По ее поверхности то и дело пробегали острые языки-протуберанцы, росли, тянулись вверх, опадали… Ни стука, ни шороха. Белый огонь горел беззвучно, отдаваясь лишь легким звоном в ушах и слабым, едва уловимым запахом озона. Сверкающий купол, рос, заполняя все пространство, тьма отступала в дальние углы, сжималась, таяла. Наконец, остался лишь огонь, невыносимо яркий, белый, горячий…

Вспышка! По холодной мартовской земле словно пронесся жаркий смерч. И тут все же исчезло, разом, как будто некто всесильный опустил тяжелый холодный занавес. За открытыми воротами – только безвидная черная мгла.

Уходить не хотелось, не тянуло и говорить. Стояли, молчали, думали. Наконец, Фраучи махнул рукой караульным. Те поняли и занялись воротами.

Негромкий железный лязг, грохот засовов… Семену отчего-то стало не по себе, как будто его самого оставили там, в глухой темноте, наедине с вечной ночью.

– Скрывать такое – преступление перед наукой. Нет, перед всем человечеством!

Все посмотрели на Родиона Геннадьевича, но тут же поняли – говорит вовсе не он.

– Приказы, подписки, караулы, солдатики оловянные… Мы, как лилипуты, связавшие Гулливера.

Ольга Зотова махнула рукой, резко повернулась.

– Пошли отсюда, ротный. Как в душу наплевали!

Семен нагнал свою спутницу только на проселке, где ждали телеги. Девушка молча курила, глядя в низкие тяжелые тучи. На негромкое покашливание не обратила внимания, но затем повернулась, бросила «козью ногу» прямо в грязь.

– Извини! Такую, как, я и вправду на цепи держать нужно. Но мне вдруг в голову взбрело, только не смейся…

Помолчала, дернула щекой.

– Когда мы с тобой бойцов на смерть вели, чего им могли пообещать? А ни хрена, потому что ни в ад, ни в рай не верим. Не им обещали – детям и внукам. Мы сдохнем, под траву уйдем, зато другим, потомкам нашим, всеобщее счастье выйдет. Коммунизм или как иначе оно зовется, не так важно. И вот победили, завоевали – и под семь замков заперли. А у ворот караул, собачки и «колючка», как на Перекопе.

Ответить было нечего. Конечно, ни собак, ни перекопской «колючки» в «Сеньгаозере» не было и в помине, но лиха беда начало.

– Не расстраивайтесь, Ольга!

Родион Геннадьевич Достань Воробушка определенно слышал конец разговора.

– Гулливера бечевками не удержать. Все эти запреты не прочнее гнилой пробки, поверьте. Если хотите, завтра я вам и вашему спутнику кое-что покажу, может, и понравится.

– Покажете, тогда и решим, – бывший замкомэск отвела взгляд. – Только вы уж, товарищ Соломатин, определитесь – «барышней» будете звать или по имени.

* * *

Возвращались вновь на телегах, но на этот раз кавалерист-девица предпочла ехать с сослуживцем. Спорить никто не стал. Ротный подумал было, что Зотова не хочет разговора с посторонними, но вскоре догадался: дело в чем-то ином. Где-то на полдороге девушка мягко придержала лошадь, остановила, соскочила прямо в грязь. Фраучи, ехавший на первой телеге, обернулся, но замкомэск властно махнула рукой:

– Езжайте, нагоним!

Вскоре они остались одни. Зотова достала кисет, подержала на ладони.

– Может, и вправду курить меньше надо? Семен, ты не оборачивайся и движений резких не делай. Хочешь говорить, говори тихо. Лады? А то вдруг у этих лесных героев оружие имеется?

Ротный невольно вздрогнул, представив, как за деревьями кто-то невидимый ловит его в черный прицел.

– Кстати, у меня не паранойя. Я же тебе говорила, слышу хорошо. Уже версты полторы вровень с нами бегут.

Семен хотел поинтересоваться, кто именно. Красные амебы с ложноножками? Одичавшие «мыльные люди»? И как бегут, напролом по мокрому березняку? Но заговорил совсем о другом.

– Видела, где ангар стоит? Там лес рядом, а в лесу – старая просека. Молодняк вырос, но все равно заметно. А напротив еще одна. Это же перекресток! Тот самый, который…

– …Центр аномалии, – без особого интереса кивнула кавалерист-девица. – Ге-о-маг-нит-ной. Пусть в этом профессора разбираются, а мы люди военные, к конкретике приучены… Ага, уже тут… Ты, ротный, только не пугайся.

Она запрокинула голову, прислушалась и внезапно завела хриплым басом на мотив «Среди лесов дремучих»:

– Мы долго голодали

По милости царей

И слезы мы глотали

Под тяжестью цепей.

Замолчала, повернула голову. Улыбнулась.

– Настало время, братья,

Всех палачей разбить,

Чтоб старый мир проклятый

Не мог бы нас душить.

Ответом лишь легкий шорох на лесной опушке. Девушка соскочила с телеги, взмахнула рукой:

– Народ! Хватит прятаться. Мы не вредные, мы – свои!

– А вы тетя или дядя?

Семен быстро оглянулся. Кажется там, на самой опушке, за близкими кустами. Голос молодой, звонкий. Неужели ребенок?

– Я Ольга Вячеславовна Зотова. Дядя в тоже в наличии, товарищ Тулак Семен Петрович. Ты нас не бойся.

– Вот еще! – обиделся голос. – Чего мне вас бояться? Я Четверик Наталья. Мне очень-очень нужна кварцевая лампа. У вас нет?

На этот раз даже кавалерист-девице было нечего ответить. Там, за деревьями, поняли.

– Жалко!.. А в Столицу отвезете? В городе лампы всякие есть.

Ротный решил, что пора вмешаться. Ситуация, при всей ее необычности, почти что разъяснилась. Здоровым кварцевая лампа не нужна, это раз. Два – в близлежащих деревнях о таковой никто даже не слыхивал. Раз и два – сколько будет?

Он слез с телеги, сложил ладони рупором:

– В Столицу отвезем. А куда все остальные уехали? Из «Сенгаозера» которые?

Опушка долго молчала, наконец, послышалось неуверенное:

– На Кавказ, вроде. А я от них убежала, не хочу, чтобы на мне опыты ставили. Когда уезжать будете, я вас найду. Только не отдавайте, они меня резать станут!

Легкий шелест на опушке. Невидимая гостья ушла.

– «Резать станут», – шевельнул губами Семен Тулак. – Вот тебе и амебы!

Глава 6. Фантомас и его комиссар

1

«Чекисту биография не положена, – обмолвился как-то Феликс Дзержинский, – только некролог». Потом, подумав, уточнил: «Если заслужит».

С некрологом тоже не все ясно. Для начала фамилия требуется, имя с отчеством, год рождения. А если отчеств два? Леонид Семенович Пантёлкин в военных документах числился Ивановичем, в бумагах Псковской железнодорожной ЧК – Пантелеевым. Год рождения тоже плавал. Когда молодого чекиста готовили к засылке в немецкий «концентрак», три года сами собой прибавились, на «железке» контролеру Пантелееву год пришлось потерять. А вот бандит Фартовый имел не только несколько лиц, но и целых две головы. Одна все еще принадлежала бывшему чекисту, вторая, став социалистической собственностью, лениво плавала в банке с эфиром, куда ее отправили злопамятные питерские «опера».

Если о самом себе ничего наверняка не знаешь, что сказать о ком-то ином? Особенно если этот «кто-то» – Блюмкин.