Александра Федоровна. Последняя русская императрица - Павел Мурузи

Она хотела во всем теперь действовать, лишь полагаясь на свою любовь к жениху, и с энергией, унаследованной от своей матери...В Берлине ее поезд совершил остановку, на вокзал встречать ее приехал кайзер и целый час там беседовал с ней.

— Дорогая моя кузина, — говорил он ей, — являясь гла­вой протестантской церкви я не могу одобрить твое го пере­хода в православие. Теперь, когда тебе предстоит взойти на русской трон, подумай о том, что полезного ты сможешь сделать для Германии.

Нужно сказать, что Алике ничего не отвечала, ничего не обещала, и ее ледяное молчание, прерывавшееся коротки­ми, ничего не значащими фразами, только сильнее раздра­жало Вильгельма II.

Так они и расстались в чопорной, не отличающейся сер­дечностью, натянутой обстановке. Алике продолжала вто­рой этап своего путешествия только в сопровождении одной единственной фрейлины. На русской границе ее встречала сестра, великая княгиня Елизавета, которая, проявив любез­ность, прибыла на встречу с ней во главе отряда почетной гвардии и нескольких высших чиновников, преподнесших ей букеты цветов и адресовавших ей несколько льстивых слов.

В Ливадии, на крыльце дворца, ей был оказан торже­ственный прием. Вся царская семья в полном составе, на­циональная гвардия оказывала ей почести, развивались во­енные знамена, гремела музыка.

Чинопочитание этих тщеславцев, способных причинить обиду даже самому лучшему из людей, исполняющих свою сокровенную миссию, заставляло робеть молодую путеше­ственницу, и в результате она вдруг почувствовала себя та­кой одинокой в чужой стране, где никто, ни один человек не смог бы разделить с ней дорогие ей воспоминания о ее детстве. Ее будущий муж, выражая свою сыновью скорбь по отцу, отягощенный своим новым высоким положением, испытывая тревожную неуверенность из-за блеска своей будущей короны у него на голове, не смог в этот важный момент окружить ее должной заботой, создать вокруг нее такую обстановку, которую требовало ее одиночество.

Через пять дней после своего приезда она записала в днев­нике цесаревича такие многозначительные слова:

«Дорогое дитя мое, молитесь Богу, чтобы Он укрепил Вас. Не позволяйте ломать себя. Ваше Солнышко молится за Вас и за дорогого всем нам больного. Я Вас так нежно люблю, дорогой мой! Будьте более энергичны, не отходите от док­тора Лейдена, пусть он всегда первым обо всем информиру­ет Вас. Не забывайте об этом: очень скоро Вы будете Пер­вым, ведь Вы — сын царя. Не допускайте, чтобы хоть на мгновение вокруг вас забывали, кто Вы такой, что Вы сто­ите на пороге царствования, Любовь моя, простите меня за то, что я говорю Вам все это, но я делаю это только потому, что люблю Вас».

В четверг, 20 октября, Александр III умер.

Через час после его смерти Николай запишет в своем дневнике: «Голова кружится. Господь призвал к Себе нашего горячо любимого папу. Помоги же нам, Господи, в эти ужас­ные дни. Вечером, в половине десятого, все мы молились в той комнате, в которой он испустил последний дух. Я чув­ствую себя так, словно я тоже умер».

На следующий день, в 10 часов утра, во время богослуже­ния в церкви Алике была обращена в православие. Они все вместе — Мария Федоровна, Алике, ее сестра Элла, Нико­лай причастились Святых Тайн. Николай официально стал русским императором.

Понимал ли он в эти торжественные часы, что он уже больше не влюбленный молодой человек со своей собствен­ной судьбой, но и хранитель судеб всего своего народа.

Его запись в дневнике, датированная этим днем, ниче­го не сообщает нам о его заботе. Ни слова беспокойства по поводу своего нового высокого положения, ни тени сомне­ния по поводу своей способности исполнять новые обязан­ности!

Николай оставался все таким же влюбленным, таким же вздыхателем, опьяненным своей страстью к Алике! Он толь­ко и думал о своей будущей жене. Кого же мы видим теперь перед собой? Государя, который вот-вот взойдет по ступе­ням на трон, или же все того же нежного, безумно влюблен­ного ребенка?

Его невысокий рост еще больше выдает в нем юношу, мало пригодного к управлению великим народом.

Он написал в своем дневнике 21 октября: «Провел весь день с Алике, отвечая на телеграммы. Погода испортилась, и на море разыгрался шторм».

Алике молилась, стоя на коленях, в комнате, в которой ярко горели свечи. В отличие от Николая, его реакции на происходящее, она только и размышляла о своем новом по­ложении, об императорской короне, которая очень скоро ей водрузят на голову, и она находила утешение в такой вот мысли: моя любовь к Николаю, наша взаимная любовь, но теперь она — будущее России!

IX.

Когда пушки военных кораблей, стоявших на якоре в Ялтинском порту, производили последний залп по усоп­шему монарху, на лужайке перед Ливадийским дворцом был установлен алтарь, а отец Янииев, в золотом облаче­нии, подошел к Николаю и торжественно совершил при­нятие присяги у Его императорского величества, царя Николая II.

Алике из окон своих апартаментов следила за торже­ственной церемонией. Страх придавал ее печальному выра­жению налет священнодействия. Лошади в черных попонах, тащившие катафалк, подхалимская угодливость важных вельмож, вежливое, почти безразличное отношение царской семьи, которая становилась сейчас и ее семьей, склонившей голову перед прахом Александра III, производили должное впечатление на молодую принцессу. Ее жених уже не был очаровательным принцем. Он вдруг стал императором, от- цом-батюшкой страны со ста восьмидесятые миллионами обитателей, которые были готовы теперь упасть перед ним на колени, растянуться ниц, чтобы выразить ему свое пови­новение.

Могла ли она помочь ему, помочь ему своей пылкой лю­бовью к нему, призывавшей ее к действиям? Столь стреми­тельное превращение из неизвестной маленькой немецкой аристократки в великую княгиню, а потом и в императри­цу, вызывало у нее головокружение.

Множество свидетелей, которые близко подходили к ней, обвиняли ее только в холодности, в безразличии! Но поче­му никто из них не думал, что вот эта погребальная помпа, которой оказывали почести усопшему императору, не мог­ла не произвести на нее сильного впечатления?

Сколько же пустоты, тшеты во всех этих церемониях! Она, несомненно, предпочла бы всем этим бездушным, за­ученным, как у автоматов, поклонам, свое одиночество, как и всем этим придворным, которые теперь утрачивали перед ней дар речи. Убранные в погребальный черный наряд парк и J1 ивадийский дворец заставляли ее нисколько не доверять всем этим людям, которые подходили к ней, чтобы сделать дежурный, требуемый этикетом книксен. Давным-давно представление о смерти занимало слишком значительное место в ее детских размышлениях, и оно заставляло требо­вать стыдливого, почтительного к себе отношения. А тут она приходила в ужас от всех этих кривляний, от повседневных привычных жестов, будто труп, который всех их здесь сей­час собрал, был не трупом человека, а какого-то животного; она в эту минуту испытывала определенное величие, благо­даря своему новому высокому рангу, но и тщету всех этих обязанностей, которые не воспринимало ее сердце.