Сердце и другие органы - Валерий Борисович Бочков

10

Следов мы не нашли, их засыпало снегом.

Я продолжал быстро шагать вдоль берега, изредка оборачиваясь. Рита едва поспевала. Всё вокруг казалось совершенно одинаковым, я пытался вспомнить в каком месте мы вышли из леса к реке. Оставалась надежда, что под деревьями можно будет найти нашу тропу.

– Игорь!

Я остановился, оглянулся.

– Мне кажется… – запыхавшись крикнула Рита. – Мы прошли то место… Ты точно помнишь?

Я уверенно кивнул. Я был уверен, что мы заблудились.

– Всё правильно! Пошли, пошли!

Свежий снег был лёгким, будто сахарная пудра. Мне казалось, что я чувствую как падает температура, на ворсинках шарфа белел иней от моего дыхания. Я даже не заметил, когда кончился снегопад. Небо над рекой потемнело, в ровном сером цвете проявился розоватый оттенок. Где-то там, за облаками, солнце закатывалось за горизонт.

Я знал, что нужно свернуть в лес. Что нужно идти от реки, идти на юг. Что шоссе там, на юге. Но я боялся, что в лесу мы начнём ходить кругами и окончательно заблудимся. Я боялся, что в лесу нас застигнет ночь. А ночи мы не переживём.

Когда мне было двенадцать, я провалился под лёд. Мой старший брат кормил диких уток, они почему-то остались зимовать в нашем пруду и Димка просто помешался на этих утках, на их спасении. Это стало нашей миссией. Каждый день мы ходили к полынье и бросали им хлеб. Селезень был красавец с малахитовой переливчатой грудью, утка – пего-серая, так себе. Они нас узнавали, хлопали крыльями и забавно крякали. Иногда им удавалось поймать хлеб прямо влёт. Кстати, у утки это получалось получше, если честно, селезень был слегка туповат. Он подпрыгивал невпопад, после гневливо бил крыльями по воде и громко ругался. Полынья не замерзала потому что там били ключи. Тем утром я бросал куски хлеба, подходя всё ближе и ближе к краю. Лёд проломился и я ушёл с головой под воду. Ушёл моментально, как кирпич. Не было ни треска льда, ни процесса падения.

Могу уверенно сказать, что это было самое страшное испытание в моей жизни. И дело тут не в возрасте, а в готовности, – принц Гамлет был прав на этот счёт. Ужас состоял в моментальности – у меня не было той грации умирания, о которой рассказывала Рита, мой опыт больше напоминал удар молнии. Только без вспышки. Всё моё существо превратилось в комок панического ужаса, ледяной холод и темнота парализовали меня, мысли и чувства отключились, остался лишь страх. Смертельный страх.

– Игорь! – позвала Рита. – Погоди! У тебя телефон с собой?

Я остановился, обернулся – она тянула вверх руку с телефоном. Я начал рыться по карманам, в куртке обнаружил фотоаппарат Моники. Незаметно сунул его обратно. Нашёл телефон.

– Ну что? – с надеждой спросила Рита.

Я помотал головой, сигнала не было.

– Мы заблудились? – Рита подошла и заглянула мне в глаза.

– Нет. Дорога там, – я указал в лес. – Я уверен.

– Ну, тогда пошли. Когда стемнеет, мы заночуем, а утром пойдём дальше.

– Пошли! – я быстро зашагал к лесу. Я не мог выдержать её взгляда, я не мог ей врать. Но не знал, как сказать правду.

11

В лесу оказалось светлее, чем я ожидал. Я напоследок оглянулся, небо над рекой стало лиловым, облака куда-то утянуло. На том берегу, над сиреневой кромкой соснового бора зажглась бледная звезда. Температура продолжала падать.

Я размеренно переставлял снегоступы, снег хрустел, за спиной мне в такт шагала Рита. Кончились ёлки, мы вошли в смешанный лес. Густой подлесок мешал идти, нам приходилось огибать сугробы, завалы, перелезать через упавшие деревья.

Двигаться строго на юг, повторял я, главное, двигаться строго на юг. Не начать кружить! Двигаться строго на юг! Надо сориентироваться по звёздам и двигаться строго на юг. Я поднял голову – среди веток проглядывали тусклые точки ранних звёзд. Я понятия не имел, что с ними делать, куда они движутся, в какую сторону вращается земля. Попытался вспомнить какие-то приметы – ничего кроме мха на северной стороне деревьев в голову не пришло. Я оглядел ближайшие стволы, там вообще никакого мха не росло.

Стало совсем темно. Пару раз я натыкался на сучья, теперь шагал, выставив перед лицом растопыренную ладонь. Поймав ветку, я ломал её, отбрасывал в сторону. Снег казался серым как жесть, с тусклым отливом. Серый цвет становился всё гуще и гуще.

– Эй! – позвала Рита.

Я остановился.

– Становится темно, – она говорила запыхавшись. – Может, нам сейчас устроить ночлег? Построить твой вигвам, пока хоть что-то видно?

– Ты устала? – спросил я.

Я постарался спросить это бодро.

– Нет, – неуверенно ответила она. – Нет. Я просто думаю…

– Давай ещё немного. Мы уже километра три отмахали…

– Три километра? Это сколько?

– Ну где-то мили две. Чуть больше. В одной миле…

Совсем рядом раздался вой. Даже в полумраке я увидел, как Рита вздрогнула.

– Это койот, – быстро сказал я. – Ничего страшного. Просто койот. Маленькая собака. Как пудель.

Я не видел её лица, просто пятно. Думаю, она тоже не видела испуга на моём лице.

– Всё, – твёрдо сказала Рита. – Я дальше не пойду. Давай строить вигвам.

– Рита… – я начал, но тут вой повторился. Теперь чуть левее. Мне показалось, что зверь обходил нас.

– Всё! – она рубанула рукой перед моим лицом. – Всё! Говори, что делать! Копать снег, ломать ветки – говори!

– Рита…

– Не стой истуканом! – она толкнула меня. – Надо что-то делать!

– Надо идти, – тихо сказал я. – Мы не можем ночевать тут. Мы замёрзнем.

Она застыла.

– Ну, ты же… – начала она растерянно. – Ты же сам говорил. Что вигвам, ельник и ветки… И снег. И снег сверху, да? Для тепла. Ведь говорил же…

– Надо идти.

– Так ты врал? Врал? – она ударила кулаками мне в грудь. – Ты врал! Дрянь! Сволочь! Как ты смел мне врать?

– Я хотел…

– Ах, ты хотел! – она повернулась, обращаясь к лесу. – Он хотел! Он, видите ли, хотел! Врун!

– Тебе было бы легче, если б я сказал, что мы сдохнем? – неожиданно для себя самого заорал я. – Легче? Что я не знаю, как строить этот чёртов вигвам.

– А я тебе поверила, – сказала она с жаром. – Знаешь, поверила. Ты ведь сам говорил – я русский, у нас там зима, мороз. Всё я знаю, вигвам в снегу – раз плюнуть! Что ж ты за русский такой?

Она быстро вытерла лицо рукой, задыхаясь, продолжила.

– Вот у меня в школе был русский – Боб Марголис, вот это был русский! Он из-за