Сердце и другие органы - Валерий Борисович Бочков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ланкастер, что-то заприметив, остановился и поманил нас. На снегу отпечатался странный узор, похожий на гигантскую хризантему.
– Ну что? – спросил он, оглядывая нас. – Есть идеи?
Я нагнулся, симметричный отпечаток был полметра в диаметре, я провёл пальцем по длинным заледеневшим бороздкам, напоминавшим острые серповидные лепестки. Узор походил отпечаток античного орнамента.
– Это, наверное, снежная медуза, – серьёзным тоном предположила Моника.
Если бы я не знал, что она полная дура, то мог предположить, что у неё почти английское чувство юмора.
– Что? – Ланкастер рассмеялся. – Кто?
– Ну есть же снежный человек? – Моника почти не смутилась. – Его тоже мало кто видел. А у нас – медуза…
Ланкастер захохотал, с той стороны откликнулось эхо. Мы с Ритой тоже засмеялись.
– Ну-ну! Над Дарвином тоже потешались! – Моника повернулась к нам воинственным профилем. – И над Колумбом! Когда он Америку открывал…
– Безусловно, остаётся незначительный шанс, что нам посчастливилось наткнуться на «медузас книдария унцис», – Ланкастер развёл руки. – Или смириться с фактом, что перед нами отпечаток крыльев ворона чёрного из отряда воробьинообразных.
Я не подозревал о принадлежности ворон к отряду воробьинообразных, впрочем, и в частности, и в целом, мне было плевать на всю эту зоологию. Я взглянул на Риту, она тут же отвела глаза. На её лице ещё оставалась улыбка, тусклая тень нашего общего смеха. Я хотел ей что-то сказать, но она уже повернулась ко мне спиной.
– Посмотрите, – Ланкастер наклонился. – Вот тут, видите, едва заметные отпечатки лапок, видите? Вот коготь… На берегу влажность выше, поэтому наст крепче и птичьи следы почти не разобрать. Тут ворон взлетал, а взлетают они на подскоке – делают несколько прыжков, отталкиваются и…
Ланкастер ладонью изобразил крутой взлёт.
– Ворон – умнейшая птица! У Эзопа есть басня про ворона, который чтобы напиться бросает камни в кувшин с водой, уровень воды поднимается и хитрая птица таким образом утоляет жажду. Можно сказать, ворон предтеча Архимеда, – Ланкастер улыбнулся. – Кстати, ворон в воздухе имитирует полёт хищной птицы. Для придания пущей важности, я думаю.
– Пижон! – Моника неодобрительно покачала головой, добавила многозначительно. – Попадались мне такие… Из отряда воробьинообразных. А что это за гул?
Мне тоже послышался глухой рокот, звук едва различимый и монотонный, похожий на бас гигантского мотора. Казалось, он шёл из-под земли.
– Метро, – я беспечно пожал плечом и указал на восток. – Вон там, за горкой, станция «Ведьмина Падь», следующая остановка – «Бруклинский мост».
– Нет, действительно, – спросила Рита. – Похоже на дальний гром.
– Это голос Ойате-Ду, – Ланкастер повернулся к застывшей реке. – Ведь не поверишь, что под этим мёртвым льдом несётся неукротимый поток. Исток реки у озера Шамплейн, течёт она строго на восток и впадает в Атлантический океан. Река змеится по границе и если плыть по Ойате-Ду, то попеременно будешь оказываться то в Канаде, то в Америке.
Он замолчал. Повернувшись к замёрзшей реке, мы стояли и слушали. В этом утробном рокоте мне вдруг почудилась какая-то тайная угроза. Действительно, Рита была права, звук напоминал надвигающуюся бурю. Дальнюю, когда приближающую опасность ощущаешь на уровне животного инстинкта. Небо посерело и навалилось на макушки сосен на северном берегу. Стало зябко, я достал из кармана шапку, натянул до ушей.
– Тут была земля могикан, на западе жили гуроны, – Ланкастер откашлялся в кулак. – Река представляла особую ценность – краснокожие ведь так и не изобрели колеса, поэтому передвигались пешком или на лодках.
– Могикане? – спросил я. – Это из Фенимора Купера?
– Да, «Зверобой», «Следопыт» и прочее. Не знаю как там насчёт литературы, но относительно биологии у меня к нему серьёзные претензии. К Фенимору.
– С литературой там тоже неважно. Каждая вторая сцена открывается с того, что герой слышит как «где-то рядом, в темноте, хрустнула ветка». И сразу после…
Я запнулся. До нас донёсся вой. Моника и Рита настороженно посмотрели на Ланкастера. Звук напоминал вой собаки.
– Койот, – он успокоил. – Не волнуйтесь, барышни.
Ланкастер посмотрел вверх, потом на часы.
– Ну…
– А вот там что? – перебила его Моника. – Как будто жилище чьё-то, как хижина какая-то.
Она указывала малиновой варежкой на небольшой затон, там изо льда торчала остроконечная крыша, вроде деревенской хаты.
– Бобры! – оживился Ланкастер. – Это бобровая крепость. Канадский бобёр – удивительный зверь! У него самая высокая плотность шерсти на квадратный дюйм – семьдесят тысяч щетинок, представляете? Когда он ныряет, его кожа остаётся сухой, влага не проникает сквозь шерсть.
– Смотрите, там настоящая плотина! – Моника, загребая снегоступами, кособоко побежала к затону.
– Пошли! – махнул рукой Ланкастер. – Там должно быть ручей. Бобры обычно устраивают запруды в таких местах.
Из снега, в строгом порядке, торчали остроконечные брёвна внушительного диаметра. Картина напоминала какую-то фортификационную конструкцию, варварскую, но сработанную на совесть.
– И это всё бобры? – Моника изумлённо остановилась. – Зубами?
Она достала карманную камеру, блеснула вспышкой. Отошла, сделала ещё снимок. Подошла вплотную, стала почти впритык фотографировать брёвна, похожие на карандаши, заточенные старательным, но неумелым великаном.
– Зубами! Надо же! – восторгалась Моника. – Игорь, сфотографируйте нас с Ритой!
Она протянула мне камеру.
– Там большая кнопка. Рита, иди сюда! – Моника обняла её за плечи, выставила белые зубы.
Я нажал на большую кнопку. Затвор щёлкнул.
– Давайте ещё, чтоб вот эти столбы замечательные попали в кадр. Их видно, Игорь? Столбы видно?
Я отошёл назад, захватил столбы. Сфотографировал.
– Давайте теперь с бобровым домиком! Рита! Давай с бобровым домиком!
Моника, переступая снегоступами, боком спустилась на лёд. Она обошла «бобровый домик» – сучья, собранные в конус двухметровой высоты.
– Рита, иди сюда!
Рита явно была не настроена фотографироваться. Она отмахнулась, делая вид, что поправляет ремешки креплений.
– Ланкастер! – не унималась Моника. – Идите тогда вы сюда. Бобровый домик видно? Игорь! Я вас спрашиваю.
Я мотнул головой, послушно навёл камеру.
– Погодите! – Ланкастер ловко спустился на лёд. – Моника, погодите! Туда нельзя, там…
Он не договорил, раздался треск. Гулкий, с мощным оттягом. Звук был такой, словно сломалось что-то очень важное, чуть ли не земная ось. Моника взвизгнула, снег под ней мгновенно потемнел и она, будто цирковая кукла вдруг сложилась гармошкой. Из грязно-лиловой полыньи торчала голова в остроконечном капюшоне и руки в ярко малиновых варежках. Она, словно в агонии, суетливо и бессмысленно загребала руками снежную жижу и визжала.
Меня словно парализовало, я замер, продолжая пялиться в видоискатель камеры. От этого происходящее выглядело ещё невероятней.
Ланкастер, не
