У кромки моря узкий лепесток - Исабель Альенде
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я слышал, вы берете только коммунистов… — сказал Виктор, удивляясь, что поэт не спрашивает, каковы его политические убеждения.
— Вы плохо слушали. Существуют квоты: на коммунистов, социалистов, анархистов и либералов. Мы же — Служба эвакуации испанских беженцев и я — в большей степени оцениваем личные качества человека и ту пользу, которую он может принести Чили. У меня на рассмотрении сотни анкет, когда я приму решение, то дам вам знать, не беспокойтесь.
— Если ваш ответ будет положительным, сеньор Неруда, пожалуйста, примите во внимание, что я поеду не один. Со мной в Чили отправится одна моя подруга с грудным ребенком.
— Вы говорите, подруга?
— Росер Бругера, невеста моего брата.
— В таком случае пусть ваш брат придет ко мне и заполнит анкету.
— Мы полагаем, Гильем погиб в боях при Эбро, сеньор.
— Искренне соболезную. Но вы наверняка понимаете, что в первую очередь мы принимаем членов одной семьи?
— Да, я понимаю. Я вернусь через три дня, если позволите.
— Но через три дня я еще не приму решение, друг мой.
— А я приму. Большое вам спасибо.
В тот же вечер он сел на поезд до Перпиньяна. В город Виктор приехал глубокой ночью, страшно усталый. Он остановился в гостинице, кишевшей блохами, где не было даже душа, и на следующий день появился в швейной мастерской, где работала Росер. Они вышли на улицу поговорить. Виктор взял девушку под руку и повел к маленькой площади, где усадил на одиноко стоящую скамью. Он рассказал обо всем, что произошло в посольстве Чили, опустив кое-какие детали: плохое отношение чилийских служащих и то, что положительного ответа Неруда пока не дал.
— Если этот поэт берет тебя, Виктор, тебе обязательно нужно ехать. Обо мне не беспокойся.
— Росер, есть одна вещь, о которой я должен был сообщить тебе еще несколько месяцев назад, но каждый раз, когда я пытаюсь это сделать, словно чья-то железная рука сжимает мне горло, и я молчу. Как бы я хотел, чтобы не я, а кто-то другой…
— Гильем? Что-то с Гильемом? — воскликнула она в тревоге.
Виктор кивнул, не решаясь поднять на нее глаза. Он крепко прижал девушку к груди и дал ей выплакаться; словно отчаявшийся ребенок, она сотрясалась от рыданий, уткнув лицо в его поношенный пиджак, пока у нее не кончились слезы и остались только глухие всхлипы. В тот момент Виктору показалось, что в этом плаче Росер дала выход своему долго сдерживаемому горю и что печальная новость не стала для нее неожиданностью, она давно подозревала неладное, поскольку только смертью и можно было объяснить молчание Гильема. Конечно, война разлучает влюбленные пары, рассеивает людей по свету, однако инстинкт наверняка подсказывал Росер, что отца ее ребенка нет в живых. И хотя она не просила доказательств, Виктор показал ей обгоревший бумажник Гильема и фотографию, которую тот всегда носил с собой.
— Теперь ты видишь, что я не могу оставить тебя здесь, Росер? Ты должна поехать со мной в Чили, если нас возьмут. Во Франции тоже будет война. Мы должны защитить ребенка.
— А твоя мать?
— Никто не видел ее с тех пор, как мы покинули Барселону. Она потерялась в этом водовороте, но, если бы она была жива, она непременно связалась бы со мной или с тобой. Если в будущем она объявится, мы придумаем, как ей помочь. Сейчас самое главное — ты и твой малыш, понимаешь меня?
— Понимаю, Виктор. Что я должна делать?
— Прости меня, Росер… ты должна выйти за меня замуж.
Девушка молча смотрела на него с таким ужасом, что он не смог удержаться от улыбки, которая совсем не соответствовала торжественности момента. Виктор пересказал ей слова Неруды о том, что в первую очередь на корабль будут брать семьи.
— А ведь ты даже не являешься моей невесткой, Росер.
— Я вышла замуж за Гильема без документов и без благословения священника.
— Боюсь, в данном случае это учитываться не будет. Короче, Росер, ты вдова, хотя и не официально. Мы поженимся сегодня же, если получится, и запишем ребенка как нашего сына. Я буду ему отцом; буду заботиться о нем, защищать и любить его как своего собственного, обещаю тебе. И то же самое я буду делать для тебя.
— Но мы даже не влюблены…
— Ты требуешь слишком многого. Тебе мало нежности и уважения? В такие времена, как сейчас, этого более чем достаточно. Я никогда не стану настаивать на близких отношениях, если ты сама этого не захочешь.
— Что это значит? Что ты не будешь со мной спать?
— Именно так, Росер. У человека должны быть и стыд, и совесть.
И там, на площади, сидя на скамейке, они приняли решение, определившее не только всю их дальнейшую жизнь, но и жизнь ребенка Росер. Во время поспешного бегства многие иммигранты прибывали во Францию без документов, а некоторые теряли их по дороге в лагеря, но у Виктора и Росер, к счастью, документы сохранились. Свидетелями на короткой церемонии в мэрии города выступила супружеская чета квакеров. Виктор до блеска начистил новые ботинки и одолжил галстук; глаза Росер опухли от слез, но сама она была спокойна; на ней было ее самое лучшее платье и весенняя соломенная шляпка. После церемонии Виктор с Росер зарегистрировали ребенка под именем Марселя Далмау Бругера. Именно так звали бы мальчика, если бы его отец остался в живых. Событие отметили скромным ужином в маленькой столовой родильного дома Элизабет Эйденбенц, кульминацией которого стал торт с кремом шантийи.
Как Виктор и пообещал Пабло Неруде, ровно через три дня он вновь появился в чилийском посольстве в Париже и положил на стол перед поэтом два документа: свидетельство о браке и свидетельство о рождении сына. Неруда поднял на Виктора глаза и несколько долгих секунд заинтригованно смотрел на него из-под полуприкрытых век.
— Вижу, у вас воображение поэта, молодой человек. Добро пожаловать в Чили, — сказал он наконец, ставя печать на анкете. — Вы говорите, ваша жена пианистка?
— Да, сеньор. И еще портниха.
— Портнихи в Чили есть, а вот пианисток не хватает. Приходите с женой и
