У кромки моря узкий лепесток - Исабель Альенде
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это путешествие стало для Виктора чем-то вроде приятных каникул, но Росер, которая провела несколько месяцев в уютном доме своих друзей-квакеров, поначалу страдала от людской скученности и вони. Она не говорила об этом ни слова, была сама вежливость и вскоре приучила себя не замечать ни того ни другого. Она соорудила для Марселя некое подобие рюкзака и всюду носила сына с собой на спине, даже когда играла на пианино; в свободное от работы в медпункте время Виктор помогал Росер ухаживать за малышом. Росер была единственной кормящей матерью на корабле, у остальных женщин из-за истощения молоко пропало, и своим детям, которых на борту насчитывалось около сорока человек, они давали незаменимые молочные смеси. Чтобы Росер не испортила руки, несколько женщин предложили ей стирать ее одежду и пеленки. Одна крестьянка с дубленой от тяжелой работы кожей, мать семерых детей, рассматривала ее руки до крайности удивленная, не понимая, как можно извлекать из пианино музыку, просто нажимая пальцами на клавиши, даже не глядя на них. Должно быть, у Росер руки волшебные. Муж этой женщины до войны делал винные пробки, и когда Неруда сказал, что в Чили нет пробкового дуба, тот ответил: «Теперь будет». Поэт счел такой ответ блестящим и записал этого человека на корабль вместе с рыбаками, пахарями, ремесленниками, рабочими, а также интеллектуалами, несмотря на распоряжение чилийского правительства избегать людей с убеждениями.
Жизнь кипела на палубе до позднего вечера, поскольку внизу, в трюме, вентиляция работала плохо, а помещения были такими тесными, что воздух циркулировал с трудом. Пассажиры издавали газету новостей со всего мира, из которой все узнавали, что положение европейских стран ухудшается с каждым днем, по мере того как Гитлер заглатывал их территории. На девятнадцатый день плавания, когда стало известно про пакт о ненападении между Советским Союзом и нацистской Германией, подписанный 23 августа, многие коммунисты, боровшиеся с фашизмом, почувствовали себя преданными. Политические разногласия, расколовшие республиканское правительство, проявились и на корабле; порой между противниками возникали стычки из-за прошлых обвинений и обид, но другие пассажиры утихомиривали их еще до того, как в дело вмешивался капитан Пупин, человек правых взглядов, не испытывавший ни малейшей симпатии к пассажирам, за которых он отвечал, но обладавший беспримерным чувством долга. Испанцы, не знавшие об этом качестве его характера, подозревали капитана в возможном предательстве, полагая, что он может в любой момент поменять курс и вернуть их обратно в Европу. Они наблюдали за ним так же внимательно, как и за направлением судна. Помощник капитана и большинство матросов «Виннипега» были коммунистами; они тоже старались не упускать Пупина из виду.
Вечером пассажиры слушали игру Росер на пианино, пели хором, танцевали, играли в карты и в домино. Виктор организовал шахматный клуб для тех, кто уже преуспел в этой игре, и для тех, кто хотел научиться. Шахматы не раз спасали его в минуты отчаяния, будь то военное поражение или тяготы лагерной жизни, когда казалось, больше нет сил терпеть страдания, когда хотелось упасть на землю и умереть, как последней собаке. Если в такие минуты у него не было соперника, он играл по памяти с самим собой на воображаемой доске воображаемыми фигурами.
На борту корабля возникали дискуссии на научные и разные другие темы, но о политике не говорили никогда, поскольку, по соглашению с чилийским правительством, любая пропаганда доктрин, способных спровоцировать революционные настроения в стране назначения, была запрещена. «Другими словами, сеньоры, не надо приезжать, чтобы сеять раздор в нашем курятнике» — так выразился как-то один из немногих чилийцев, находившихся на «Виннипеге». Своими рассказами чилийцы готовили беженцев к тому, что их может ожидать по прибытии. Неруда через своих соотечественников передал испанцам небольшую брошюру и письмо, где в немногих фразах описал страну, куда они направлялись:
Испанцы! Возможно, из всей огромной Америки Чили покажется вам самой далекой страной. Такой же она казалась и вашим предкам. Множество опасностей и трудностей преодолели испанские конкистадоры. Триста лет они вели непрерывную войну с неукротимыми арауканами[22]. В результате этих испытаний появился народ, привыкший к жизненным трудностям. Жизнь в Чили далека от райской. Наша земля дает силу только тем, кто не боится тяжелой работы.
Предупреждения Неруды и других чилийцев никого не испугали. Испанцы понимали одно: Чили открыла для них двери благодаря народному правительству и президенту Педро Агирре Серде, бросившему вызов оппозиционным партиям и выдержавшему целую кампанию террора со стороны правых и Католической церкви. «То есть там у нас будут те же самые враги, что были в Испании», — заключил Виктор. Это вдохновило нескольких художников нарисовать огромное полотно на холсте в честь чилийского президента.
Испанцы знали, что Чили — бедная страна, экономика которой основывается на добыче полезных ископаемых, в основном меди, но есть там и плодородные земли, и тысячи километров побережья, где можно заниматься рыболовством, и обширные леса, и почти безлюдные пространства, где можно обустроиться и наладить нормальную жизнь. Природа там волшебная, от лунной пустыни на севере до ледников юга. Чилийцы привыкли к бедности и к природным катаклизмам, например к землетрясениям, когда все вокруг рушится, а после остается множество мертвых тел и людей, лишившихся крова, однако беженцам все это казалось наименьшим злом по сравнению с тем, что они уже пережили и что ожидает Испанию в будущем под гнетом Франко. Им говорили, чтобы они готовились платить за все то, что получат в Чили; беспросветная нищета не сделала чилийцев скупыми, напротив, они гостеприимные и щедрые и всегда готовы принять беженцев в свои объятия и в свой дом. «Сегодня я тебе, завтра ты мне» — так они говорят. Холостякам советовали держаться подальше от чилийских женщин: стоит на какую-нибудь из них положить глаз — не отвертишься. Это соблазнительницы, сильные
