Южный Крест - Юрий Слепухин

Едва Дино и Полунин успели скрыться в зарослях, как проглянуло солнце. Мокрая зелень ослепительно засверкала, туман стал подниматься от быстро просыхающей земли; воздух, ненадолго очищенный ливнем, снова насыщался тяжелыми гнилостными испарениями.

— Проклятый климат, — упавшим голосом сказала Астрид, — настоящая турецкая баня. Фил, можно попросить вас исчезнуть минут на десять…

— Исчезаю, — кивнул Филипп и спрыгнул в грязь. — Я отойду, а вы посигнальте, когда будете готовы.

Переодевшись во все сухое, Астрид почувствовала себя лучше — но только физически. Ей было стыдно за недавнюю истерику. Что он теперь о ней подумает? Взбалмошная девчонка, дура, и к тому же трусиха. То говорила, как ненавидит нацистов, а то вдруг впадает в панику оттого только, что ее попросили помочь обезвредить одного из них. Должна бы радоваться, что ей дали возможность сделать в жизни хоть что-то полезное.

Вдоволь натерзавшись такими мыслями, она нерешительно выглянула из-под брезента Филипп стоял на дороге метрах в сорока от джипа, запрокинув голову, и разглядывал что-то 6 ветвях. Астрид выбралась наружу и пошла к Филиппу, с трудом вытаскивая из грязи резиновые сапоги.

— Что вы там увидели, Фил? — крикнула она, подойдя ближе. — Гнездо какое-нибудь?

Филипп обернулся.

— Обезьяны, — сказал он негромко. — Идите скорее, их тут целый выводок…

— Где, где? — заторопилась Астрид. — Покажите!

— Смотрите вон туда, вон, где толстая лиана, видите? Чуть выше и левее…

Он полуобнял ее и нагнулся к ее щеке, показывая на какой-то просвет в мокрой зелени. Астрид честно попыталась что-то разглядеть, но оказалась так близко от Филиппа, что ей уже было не до обезьян. Постояв так с неистово колотящимся сердцем, она закусила губы и отодвинулась.

— Действительно, очень интересно, — сказала она светским тоном.

— Видели, да? По-моему, это ревуны… черт, хорошо бы их сейчас телеобъективом…

— Принести камеру?

— Не надо, чувствительности пленки все равно не хватит. Там слишком темно. Бедняги, они совсем мокрые…

— Фил, — сказала Астрид.

— Да?

— Раз уж я остаюсь с вами, расскажите мне про этого немца, которого вы ловите.

— Да в общем, в этой истории нет ничего исключительного. В начале сорок четвертого года у нас в отряде появился перебежчик. Ну, естественно, полного доверия к нему сначала не было… но со временем он прошел все проверки и стал полноправным бойцом. Он по-настоящему дрался, этот Дитмар, никогда не отказывался от опасных заданий, словом придраться было не к чему. А потом выдал всю сеть. Не только отрядные базы, но вообще всё решительно — всё, что успел выведать, вплоть до системы явок среди гражданского населения…

— Кошмар… — прошептала Астрид. — Так он был специально заслан?

— Разумеется. Дино утверждал это с самого начала — ему не верили… Нельзя же, мол, подозревать человека только потому, что он родился в Германии! А как же тогда Тельман, Буш и другие? Да он и в самом деле не давал поводов для подозрений… пока не оказалось слишком поздно. Что ж, надо признать — сработал он ловко. Правда, ядро отряда пострадало не так уж сильно, но вся наша гражданская сеть погибла… связные, система явок… В общем, в результате этого предательства немцы расстреляли в Руане и его окрестностях около ста человек. К тому же Дитмару удалось провести свою операцию таким образом, что в предательстве был заподозрен мэр одного из маленьких городков… человек, который сделал для Резистанса больше, чем любой из нас. И улики были настолько серьезны, что этот человек так и умер под подозрением, не сумев оправдаться в глазах всех окружающих. Точнее, он покончил с собой… вскоре после войны. Именно из-за этого.

Астрид долго молчала.

— Действительно, ужасная история, — сказала она наконец. — Но, Фил, я не совсем понимаю… если даже после войны улики против этого мэра не были опровергнуты — откуда же вы знаете, что…

— Что он не был виновен? Потому что Фонтену я верил, как самому себе. Это был мой учитель, Ри, и я просто знаю, что он не был способен на предательство. Кроме того, его дочь слышала разговор с Дитмаром — последний их разговор, это было как раз накануне разгрома, — из которого поняла, что отец раскусил немца. Ну, свидетельству дочери значения не придали… это тоже в какой-то степени было понятно, особенно в то время…

— А сам Дитмар?

— А Дитмара один наш бывший макизар видел уже год спустя, весной сорок пятого. Этот тип спокойно жил в лагере для пленных немецких офицеров, причем даже фамилию не потрудился изменить. Наш парень поднял шум, начал требовать у американцев, чтобы того передали французским властям, но американцы с такими делами спешить не любили. Пока все это ходило по инстанциям — Дитмара в лагере не оказалось. То ли бежал, то ли был куда-то переведен, никто этого не знал.

— Да-а, — протянула Астрид. — Действительно, история… Но показания этого человека, который его видел, — почему их не приняли во внимание? Ведь если Дитмар после всей этой истории оставался в вермахте — значит, он никак не мог быть настоящим перебежчиком…

— Как сказать — не приняли, — Филипп пожал плечами. — Фонтен не был ведь осужден формально, и именно потому, что прямых доказательств его измены все-таки не нашлось… но и оправдать его не оправдали. Дело было прекращено за недостатком улик, а это, в общем, формулировка страшная своей двусмысленностью. Она-то Фонтена и убила. А насчет встречи в Мюлузе… ну, многие склонны были считать, что парень просто ошибся. Прояснить всю эту историю могло только появление в зале суда самого Дитмара, но Дитмар-то как раз и исчез. Исчез и пропадал до тех пор, пока Мишель не обнаружил, что он перебрался в Аргентину…

— Каким образом?

— Да просто случайно: в старом журнале увидел снимок группы только что прибывших из Европы иммигрантов и там красовался наш Дитмар. У него характерная морда — со шрамом во всю щеку.

— Нет, но какое совпадение! Просто чудо…

Продолжая разговаривать, они вернулись к машине. Филипп опустил тент и перегнал джип на открытое место, чтобы солнце высушило сиденья. Прошел уже почти час, как ушли Дино с Полуниным.

— Пора бы им возвращаться, — заметил Филипп, посмотрев на часы. — Неизвестно, сколько еще ехать… боюсь, нам сегодня придется спать в палатках.

— Это даже интересно, — сказала Астрид. — Ночлег в палатке в глубине парагвайской сельвы — такое не часто бывает.

— Лиха беда началом… Хорошо, если Лернер знает что-нибудь о Дитмаре, а если нет — ума не приложу, где его еще искать.

— Должен знать, вероятно, — сказала Астрид. — Наверное, после той истории он стал известной фигурой, по крайней мере среди сослуживцев.

— На это-то мы и рассчитываем. Но захочет ли Лернер сказать, вот вопрос…

Было уже около полудня, тяжелый влажный зной становился нестерпимым. Вокруг стояла особенная тишина сельвы, наполненная — если прислушаться — мириадами звуков, в большинстве своём совершенно непонятных, загадочных и поэтому пугающих. Астрид испытывала какое-то странное беспокойство, настроение ее становилось все более подавленным — и не только из-за этой рассказанной Филиппом истории с предательством. Скорее, дело было в самом Филиппе, — у Астрид была достаточно трезвая голова, чтобы безошибочно разбираться в причинах своих настроений. Как жаль, подумалось ей, вот уж об этой причине было бы куда приятнее не догадываться…

Как просто и хорошо чувствовала она себя с Филиппом еще две-три недели назад! Тогда это была просто привычная и забавляющая ее игра, старая как свет, игра в соблазнительницу и соблазняемого; игра, в которую — сознательно или бессознательно — спокон веку играет всякая молодая и свободная женщина, заполучив более или менее подходящего партнера Астрид всегда считала, что в этом вопросе она ничуть не лучше и не хуже других, и вела себя так, как было принято в ее кругу Впрочем, некоторых вещей она себе никогда не позволяла: например, отбить друга у приятельницы или соблазнить женатого приятеля. Секс был для нее спортом, и она придерживалась правил честной игры — развлекайся сколько угодно, но не порти жизнь другим.

Взять, например, ее последний роман — с Лагартихой Они чудесно провели время, целое лето прожили почти как муж и жена, разве что на разных квартирах, и расстались вполне мирно. Ну, конечно, Освальдо устроил сцену, на то он и аргентинец: тряс ее за плечи, швырнул на постель, угрожал громадным пистолетом — все это ей очень понравилось, она впервые испытывала на себе знаменитые южноамериканские страсти; впрочем, отвергнутый любовник скоро успокоился, пистолет спрятал, а ее попросил перепечатать в пяти экземплярах полученное из Буэнос-Айреса циркулярное письмо.

Примерно так же представлялся ей с самого начала и будущий роман с шефом. То, что Филипп был явно не бабник, делало предстоящий матч еще более интересным; невелика заслуга, скажем, забраться в постель к тому же Дино — тот и сам не пропускает ни одной юбки. Филипп же был дичью, достойной охотника.