Фея придёт под новый год (СИ) - Лакомка Ната

— Хочешь игрушку? — догадалась я, и Логан даже покраснел, взволнованно шмыгнув носом. — Думаю, старший брат просто обязан купить свистульку младшему брату, — сказала я нарочито громко.

Эйбел поморщился, но я безжалостно закончила:

— Свистулька стоит гораздо дешевле, чем шапка для служанки.

— Ну всё, уела, — хмыкнул Эйбел и достал кошелёк, а потом сказал Логану: — Выбирай, какая понравилась. Пока я не передумал.

Логан захлопал глазами и открыл рот, задышав осторожно и прерывисто. Я легонько подтолкнула его к прилавку, и ребёнок пошёл маленькими шажками, словно боялся, что эти великолепные разноцветные игрушки сейчас разбегутся.

Пока он выбирал, мы наблюдали за ним, и Эйбел подошел совсем близко ко мне, почти соприкоснувшись плечом.

— Дома поговорим, — сказал он вполголоса. — Таких дерзких служанок я ещё не видел.

— А я не видела таких щедрых молодых господ, — ответила я, не желая замечать его намёков.

Что он там поговорит со мной дома? Нажалуется тётушке Боните? В этом я очень сомневалась.

— Да ладно, — небрежно бросил Эйбел, но я видела, что ему приятно ощущать себя щедрым господином. — Эти безделушки стоят сущие грошены. Пусть задохлик порадуется.

— И Черити тоже пусть порадуется, — продолжала я. — Вы же купите игрушку и младшей сестренке? Радовать — так радовать по полной. Иначе ей будет обидно, что про неё забыли.

Он засмеялся и бросил торговцу пару монет, потому что Логан выбрал красную лошадку с развевающимся чёрным хвостом, где была запрятана хитрая пищалка.

— Выбирай игрушку для Черити, — велел Эйбел мне, но я покачала головой.

— Выберите сами, мастер. Гораздо приятнее получить подарок от родного человека.

— И тут уговорила, — он передал мне корзину с покупками и шагнул к прилавку, наклонившись над свистульками, и рассматривая их с не меньшим удовольствием, чем Логан. — Тогда возьму три, — объявил он, выбирая ещё одну лошадку и птичку с полосатыми крыльями, как у кукушки.

— Мне не нужно! — поспешила отказаться я.

— Это не тебе, — он опять засмеялся и дунул в свистульку, которая тут же зашлась весёлым светло-радужным переливом. — Это я себе взял. В детстве всегда такую хотел, но тогда денег не было.

Он задумчиво дунул ещё раз и отправил игрушки в карман куртки, взяв Логана за руку.

Я навострила уши, не совсем понимая, как могло получиться, что у богатого сыночка богатого папочки не было денег на свистульки.

— Что ещё надо купить? Что у тебя там по списку? — Эйбел забрал у меня корзину. — Надеюсь, не слишком много? А то я точно надорвусь.

— Осталось купить полотна, — ответила я. — Четыре локтя, примерно.

— Зачем? — изумился он.

— Сразу видно, что вы и понятия не имеете, как пекут рождественские пудинги, — упрекнула я его. — А раз ничего в этом не смыслите, то извольте подчиняться.

— Вот, раскомандовалась, — проворчал он, но послушно свернул в ряды, где торговали ткачи.

— Эйбел, — осторожно сказала я, когда мы уже шли в сторону набережной, — почему твой отец не мог купить тебе свистульку? Вед ваша семья — одна из самых богатых в Монтрозе?..

Логан бежал впереди и самозабвенно насвистывал какой-то бравурный марш, сжимая красную лошадку в ладонях, и Эйбел, тащивший нагруженную выше краёв корзину, посматривал на мальчика с доброй насмешкой.

— Мы же не всегда были богатые, — равнодушно ответил он, перекладывая корзину из одной руки в другую, — пока отец не разбогател, мы жили в бараке на берегу. Голодными, конечно, не сидели, но репу и капусту я с того времени возненавидел. Да и Нейтон тоже, и Ванесса.

Семья де Синдов — в бараке?! Вот так новость! Я даже распустила вязки шапки, чтобы лучше слышать.

— Вы жили в бараках? Были бедными? Но почему? Ведь нуждающиеся семьи получают королевские дотации. Не золотые горы, но точно не надо жить в бараке…

— С чего ты взяла, что нам полагались какие-то дотации? — в свою очередь изумился Эйбел. — Королевская поддержка — она только для аристократов. Мы же не аристократы, чтобы нас поддерживал король.

— А-а… — промямлила я, не в силах сказать ничего вразумительного, потому что в голове словно кто-то начал играть в пинг-понг — мысли бестолково прыгали и летели вразноброс.

— Отец служил матросом, — сказал Эйбел, — мать была дочерью дровосека — нам точно ничего не полагалось.

— А как же фамилия! — наконец-то обрела я дар речи. — Вы же — де Синд!

— И что? — сначала не понял Эйбел, а потом просиял хитрющей ухмылкой. — Ты думала, что мы — де Синд? Что «де» — это аристократическая приставка? Нет, дорогуша, я, мой отец, и его отец, и отец его отца — мы Десинды. Никакой приставки, всё одним словом. Греховодники, значит. Говорят, мой прапрапрадед был завсегдатаем борделей. Просто пройти не мог мимо красивеньких цыпочек. Понимаешь, в кого я такой? — он подмигнул мне и притёрся плечом.

Я машинально отступила в сторону, но даже не обиделась на эти вульгарные слова и на не менее вульгарное прикосновение, потому что сейчас думала совсем о другом — о письме, которое отправила в монастырь, подписав его «де Синд». Теперь мне стали понятны инициалы на перстне госпожи Бониты — «ВD». Бонита Десинд. А не Бонита де Синд.

Когда настоятельница получит письмо с отказом от услуг служанки, ошибку в фамилии можно будет объяснить или катастрофической забывчивостью или сумасшедшим самомнением…

— Что притихла? — спросил Эйбел, снова притираясь ко мне.

Пришлось оттолкнуть его, и это показалось ему очень забавным.

— Думала, что служишь у аристократов? — поддразнил он меня. — А как узнала, что мы из простолюдинов, сразу нос начала воротить? Но вот ты-то оказалась в монастыре не просто так, верно? Таких хорошеньких в монастырь отправляют только за самые страшные грехи. Наверное, совратила какого-нибудь графа? А?

— Не говорите глупостей, мастер Эйбел, — отрезала я.

— Так почему ты там оказалась? — допытывался он. — Только не ври, что ты — дочь крестьянина. От тебя за милю несёт дворянской кровью. Или твоя матушка покувыркалась с кем-то из благородных господ, и папаша поспешил от тебя избавиться?

Тут я очнулась окончательно. Ладно, ты совершила оплошность, глупенькая Миэль, и потом будешь решать, как это исправить. Но сейчас один наглый юнец болтает непристойности, и это слышит ребенок. А ещё юнец оскорбляет твою семью…

— К вашему сведению, — сказала я негромко, но четко и раздельно, — в монастырях оказываются ещё и сироты, о которых некому позаботиться кроме Господа Бога. И вы ничего не знаете о моей матери, чтобы оскорблять её.

Ужасно хотелось добавить, что несмотря на сплетни о покойной госпоже Карине, я не обвиняла матушку Эйбела в прелюбодеянии, но это было бы слишком жестоко, и я промолчала, поплотнее сжав губы, чтобы не вырвались неосторожные слова.

— Не только злюка, но ещё и гордячка, — буркнул он, но мы уже добрались до дома Десиндов, и это избавляло меня от дальнейших разговоров.

Оказавшись дома, я быстренько передала продукты и Логана на попечение Джоджо, сказав, что мне срочно нужно отправить письмо настоятельнице.

— Хорошо, бегите, — сказала служанка, любовно раскладывая на столе продукты для пудинга. — Я как раз замочу сухофрукты и просею муку.

— Может, лучше подождете меня? — спросила я с сомнением.

Совсем не хотелось, чтобы прекрасный изюм и свежайшее сливочное масло были превращены в неаппетитное месиво вроде рагу из репы.

— Э-э, не беспокойтесь, милочка, — со смехом заверила меня служанка, которая пришла в самое прекрасное расположение духа, словно запах рома, заполнивший всю кухню, и Джоджо напитал своими дурманящими парами. — Может, я не могу приготовить сто и одно вкусное блюдо для постного стола, но уж с рождественским пудингом справлюсь. Ещё и вас поучить смогу. А уж когда приготовлю на рождество жаркое из баранины…

Я предпочла поверить ей на слово и помчалась, как заяц, в почтовое отделение.

Почтовый смотритель отсутствовал, но его жена — милая старушка в чепчике с тремя рядами кружевных оборок — приняла меня очень любезно и долго копалась в ящике с письмами, приготовленными к отправке.