Фея придёт под новый год (СИ) - Лакомка Ната

Про себя я отметила, что в отличие от сестры он назвал служанку настоящим именем, а не уменьшительным прозвищем. Но даже это не слишком извиняло его в моих глазах.

— Не утруждайте себя, — сказала я, не двигаясь с места. — Прекрасно справлюсь без вашей помощи. Уборкой занимается прислуга, а вы — хозяин дома, глава семьи. У вас другие обязанности. Например, по воспитанию детей. Вы уделяете этому так много времени, а тут ещё и порка отняла столько сил… Так что не смею вас задерживать.

Я сделала паузу, ожидая, что он что-нибудь скажет, но господин Тодеу молчал. И смотрел на меня, будто собирался писать мой портрет по памяти. Я занервничала под этим взглядом, но старалась держаться уверенно.

— Что-то я не понимаю, — произнес он, наконец, — вас обидел Эйбел, но злитесь вы, как будто, на меня.

— Меня обидела невоспитанность Эйбела, — подсказала я ему, — но в ответе за воспитание не дети, а их родители.

— Намекаете, что мои воспитательные меры никуда не годятся? — спросил мужчина, по-прежнему держа светильник.

— В догадливости вам не откажешь.

— Не претендую на особую догадливость, — он поставил светильник на стол и скрестил на груди руки, — но мои меры воспитания действенны. Больше Эйбел никогда не посмеет к вам подойти.

— Но добавит ли ему это любви к вам? Уважения ко мне? — спросила я, начиная горячиться. Хотела разговаривать с ним холодно, с высокомерной вежливостью, но не получалось — совсем не получалось. — Удержит ли это его от нападения на другую девицу, показавшуюся ему доступной и смазливой?

Он слушал меня, не перебивая, и я осеклась, вспомнив, что живу в доме этого человека нелегально, прячась от королевской гвардии, а этот человек знает, что я — лгунья. И о причинах лжи можно домыслить что угодно.

— Что замолчали? — спросил Десинд, и голос у него был почти вкрадчивым. Так мог бы говорить лев, спрашивая у пойманного зайца, который час. — Продолжайте, не стесняйтесь. Вы так мило поучаете меня… Но у вас ведь есть на это право. Вы ведь из монастыря, а там обитают почти святые. Вы считаете себя почти святой, Элизабет?

Я вздрогнула, внимательно вглядываясь ему в лицо. Он смеялся надо мной… Нет, не так. Не смеялся, но было что-то в его тоне… В его словах…

— Эйбел рассказал мне, зачем вы ходили на рынок, — продолжал тем временем Десинд. — И о чем вы говорили — тоже рассказал. Полагаю, на почту вы уже наведались.

— Мне сказали, это вы забрали письмо, — пробормотала я, мигом растратив всю свою браваду. — Что вы с ним сделали?

— С письмом? — уточнил он, усмехнувшись.

Я только кивнула, не в силах произнести ни слова.

— Сжег его, — сказал он, и я с облегчением выдохнула, но тут же снова уставилась на него настороженно.

— Послушайте, — сказала я, кашлянув, чтобы вернуть голос, — я попытаюсь объяснить…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Но Десинд перебил меня:

— Ничего не надо объяснять, — сказал он немного торопливо, будто боялся, что сейчас я и в самом деле скажу правду. — Я понял, вы хотите остаться. Причины и сроки меня не интересуют. Считайте этот дом своим убежищем. Остальное — неважно.

— Но вы… — я была потрясена, услышав это. — А я…

— Мне же не хочется, чтобы вы сдали меня полиции, написав донос про контрабанду, — сказал он, таинственно.

Я залилась краской до ушей, и мне было нестерпимо стыдно — ещё хуже, чем когда думала, что господин Тодеу посчитает меня виновной в соблазнении Эйбела.

— Уверяю вас, — быстро сказала я, пряча глаза, потому что не могла сейчас посмотреть ему в лицо. Если бы посмотрела, то случилось бы… что-то странное случилось бы. В этой кухне, где горел один только светильник, в этом доме, где жил мужчина, который умел удивить, испугать и… успокоить. — Клянусь… я не сделала ничего дурного… Вернее…

Наверное, в тот момент я рассказала бы ему, кто я и почему оказалась в Монтрозе, и чем закончилась моя брачная ночь, но он вдруг прижал указательный палец к моим губам, запечатывая все признания.

— Не верю, что вы можете совершить что-то ужасное. Не верю и знать ничего об этом не хочу.

Прикосновение жгло меня, но я не отстранилась, а мужчина не торопился убирать руку. Светильник вдруг зашипел и погас, погрузив кухню в кромешную тьму.

Я вдруг подумала, как легко сейчас отступить назад — это не оскорбит господина Тодеу, и позволит мне соблюсти приличия. Подумала и… не отступила, продолжая стоять, продолжая ощущать прикосновение руки. Потом я подумала, как легко сейчас господину Тодеу продолжить то, что начал Эйбел. В темноте, когда мы только вдвоём… Но тут прикосновение закончилось, и я услышала, как хозяин идёт вдоль стола, потом шарит по столешнице, нащупывая кремень и кресало.

— Со светильниками всегда эта беда, — услышала я голос Десинда. — Раз — и гаснут. Сейчас я снова его подпалю, этого негодника…

Чиркнули кремень и кресало, брызнули искры, и вот уже затеплился огонёк, освещая резкий мужской профиль и спутанную гриву волос.

— Свечи были бы лучше, — сказала я, чтобы хоть что-то сказать. — От них нет запаха, и свет ровнее.

— Наверное, вы правы, — ответил мужчина, зажигая второй светильник.

— Совершенно права. У вас такой красивый дом, а в нем так неуютно воняет рыбьим жиром. Тем более, вы берёте самый дешёвый, а он ещё и коптит немилосердно. Через пару лет у вас на стенах и потолке будет слой сажи на фут. Не говоря уже о том, что мебель придёт в негодность. Замена мебели не способствует… экономии.

Я умышленно сделала акцент на последнем слове, и Десинд прекрасно меня понял. Поднял глаза и усмехнулся:

— Упрекаете меня в скупости?

— Не могу иначе объяснить, почему один из самых богатых людей города живёт хуже какого-нибудь трубочиста.

— Купите свечи в свою комнату и кухню, — сказал он необыкновенно мягко. — Я не подумал, что вы не привыкли к запаху жира.

— Но я не о себе! Лучше поставить свечи в детскую комнату и по второму этажу…

— Это лишнее, — резко перебил он меня.

Куда только девалась мягкость!

— Я уже объяснял вам причину, Элизабет. Хватит об этом.

— Странный вы человек, — произнесла я задумчиво. — Не понимаю, как можно больше заботиться о служанке, а не о собственных детях.

— Не понимаете? — он опять заговорил со мной мягко, но я почувствовала, что это — обманчивая мягкость. — Я вот тоже кое-чего не понимаю…

Лев ступал бесшумно, спрятав когти, но они всё равно никуда не делись, как и острые зубы.

— Возьму ведро, — быстро сказала я, потому что перепугалась в этот момент больше, чем когда столкнулась с Десиндом в коридоре. — Вы правы, надо поскорее убрать…

Но хозяин дома не пожелал прекращать этот разговор.

— У вас манеры знатной дамы, — сказал он, наблюдая, как я бегаю по кухне, наливая воду и доставая тряпки, — а готовите вы как заправская кухарка. Причем, прекрасно разбираетесь в ценах и знаете, какие продукты дешевы. Этому обучают в монастыре?

Я сразу оставила суету. Он что-то подозревал, и я должна была объясниться. Но не про убийство… нет. Миэль, ты размякла настолько, что чуть не выдала свою тайну. Каким бы ни был твой хозяин, держать в доме, при детях, убийцу и королевскую преступницу он не станет. И в этом случае, когда не хочешь открывать правду, лучше не лгать.

— Нет, в монастыре этому не обучали, — сказала я то, что произошло на самом деле. — Мне повезло — у меня было прекрасное детство. Папа состоял на королевской службе, получал хорошее жалование. Мы жили на центральной улице, в огромном доме — почти таком же, как ваш, и меня обучали лучшие учителя, потому что в нашем доме считалось, что образование — это самое богатое приданое. Но потом папа заболел и умер, и всё сразу изменилось. Я была старшая, братья — совсем малыши. Мне и маме пришлось очень быстро учиться, как выживать, когда денег очень мало. Тогда мы и научились готовить вкусно и дёшево, и экономить каждый медячок. Но у нас никогда не было плошек с вонючим жиром. Только свечи. И, как видите, они меня не испортили. Не превратили в развратницу или эгоистку.