Путь солдата - Борис Малиновский

Только убитыми 16-я немецкая армия потеряла до 90 тысяч человек. Добрая половина этой цифры приходится на потери от артиллерийского огня. Бои за Демянский плацдарм бывший начальник штаба 16-й армии генерал-лейтенант Бек-Баренц назвал "мельницей" – уменьшенным "Верденом первой мировой войны"[15]. Северо-запад был единственным участком вражеского фронта, за пребывание на котором каждый фашистский солдат получал памятную медаль.

Да, мы научились воевать! Когда я говорю – мы, я имею в виду, в первую очередь, мое поколение.

В войне участвовали все поколения советских людей. В первые дни и месяцы войны основная тяжесть легла на тех, кто проходил в это время службу в армии – на молодое поколение и кадровый костяк армии. Самоотверженное выполнение воинского долга при отсутствии в начале войны достаточного опыта привели к большим потерям в кадровом составе армии. И позднее, все четыре года война безжалостно перемалывала двадцатилетних, не щадя и тех, кто снова и снова возвращался на передовую из санбатов и госпиталей. Не случайно, когда я вернулся в Иваново, то смог найти всего лишь несколько товарищей, закончивших вместе со мной десятый класс.

При мобилизации в армию пришли люди взрослого поколения, "приписники". Часть из них участвовала в боях с белофиннами, на Халхин-Голе и озере Хасан, в освободительном походе в западные области Украины и Белоруссии, имела определенный боевой опыт. Другая часть обладала политической и военной закалкой, полученными в армии в мирное время. Третья – основная часть – просто имела большой жизненный опыт и умение работать – у станка, в поле, в школе, в институте. Оно помогло им быстро освоить науку войны. Они внесли в боевые действия армии основательность и деловитость взрослых, отношение к войне как и к работе – тяжелой, страшной, но необходимой. "Приписники" уходили на войну от своих семей, от своего дела, преодолевая горечь расставания, не зная, сумеют ли вернуться к привычному родному делу.

Позднее в армию и партизанские отряды влилось старшее поколение, уже обремененное возрастом, часто с подточенным здоровьем. Многие из них участвовали и в первой мировой войне и в гражданской.

Война стала всенародной.

Моему поколению было и легче, и труднее. Легче потому, что у нас не было семей, не было мыслей о смерти. В двадцать лет собственная смерть кажется невозможной, даже если она ходит рядом и даже тогда, когда на твоих глазах осколок или пуля лишают жизни твоих товарищей. В двадцать лет, еще только приглядываясь к жизни, на все смотришь широко открытыми глазами и постоянно ищешь новое, пусть очень трудное. Вначале, когда мы еще не представляли жестокости войны, мы так и смотрели на нее, стараясь все запомнить и не забыть, не задаваясь мыслью – а понадобится ли это нам? Выйдем ли мы из великой битвы живыми? Наконец, нам легче было потому, что рядом с нами находились старшие товарищи, глядя на которых, мы учились жить на войне.

На фронте наше поколение быстро повзрослело. На собственном опыте увидели, что несет людям фашизм. Военный опыт дополнился политическим. Теперь мы были готовы бить врагов с удвоенной силой!

НАГРАДА ВСЕМ – ПОБЕДА!

На Курской дуге

Степной, Центральный, 1-й Белорусский, 3-й Прибалтийский фронты. Порккала-Удд – таким был дальнейший боевой путь дивизии. На моем пути добавился еще и эвакогоспиталь в городе Мозырь.

В первых числах мая эшелон остановился в голой степи у станции Быковка под Касторной. Вручную, используя солдатскую смекалку и канаты, спускали орудия вниз с десятиметровой насыпи. Маршем, с длительными остановками двинулись по курской земле. В пути получили пополнение – людей, боевую технику, автомашины В стрелковые полки и к нам в артполк пришли моряки с Дальнего Востока – молодец к молодцу. Они как-то очень быстро освоились и стали неотличимы от наших ветеранов. Пушки и гаубицы тащили машины. Сначала это были американские "шевроле", но они почему-то очень быстро вышли из строя, потом – мощные "студебеккеры". Лошади у нас все же остались, но только кавалерийские. Тяжеловозов отдали почти всех, оставив по одной упряжке на дивизион.

Все бы хорошо, но две недели пришлось сидеть без соли. Обидно: суп густой, каша сочится маслом, а начинаешь есть – назад, выворачивает…

Хорошо поют курские соловьи! Чаще всего мы останавливались в оврагах, иногда в деревнях. Соловьи заливались тут вовсю, отстаивая свою честь называться курскими.

На окраинах деревень вечером собирались девушки. Пели очень звонкими голосами под стать соловьям, танцевали с красноармейцами и офицерами, вспоминая, наверное, своих парней, ушедших на войну.

Но так продолжалось недолго. Дивизия получила задание построить линию обороны. Началась тяжелая повседневная работа. Стрелковые подразделения рыли окопы полного профиля, строили дзоты, траншеи. Артиллеристы готовили огневые позиции, снарядные погреба, наблюдательные пункты, данные для стрельбы. Фронт был очень далеко от нас, а делалось это как на войне.

Когда все было завершено, ночным маршем прошли вперед и снова занялись тем же самым. Почти всех солдат и офицеров дивизии "обкатали" танками. На специально подготовленном поле танки утюжили траншеи, заполненные бойцами, а те, пропустив машины над головой, забрасывали их "гранатами", отсекали "огнем" бегущую за ними "пехоту".

В начале июня мы сделали еще один бросок вперед и снова построили мощную линию обороны. Впереди, в 20-25 километрах от нас, была станция Попыри. Теперь между врагом и нами остались только наши фронтовые части.

Начальник разведки полка, ездивший на рекогносцировку к Поныряй, сказал мне, что видел там Жукова вместе с каким-то генералом. В 1941 году, под Москвой, это имя мне еще мало что говорило. Теперь, в 1943-м, я уже знал: врагу не поздоровится! Так утверждала всезнающая и мудрая солдатская молва!

Близился день начала великой битвы на Курской дуге. 5 июля впереди загремела канонада. Мимо нас прошли танковые части. Артполк подняли по тревоге, и мы выступили к станции Поныри. К полудню дивизионы сосредоточились в лесистом овраге невдалеке от железной дороги Москва – Курск. Впереди, километрах в десяти, грохотал бой. К нашему расположению подъехал бронепоезд. Остановившись у группы деревьев, тянувшихся вдоль насыпи, он сделал сильнейший огневой налет в сторону Понырей. Никогда раньше я не видел бронепоезда и только сейчас почувствовал огромную мощь его многочисленных орудий. Бронепоезд сделал три огневых налета и укатил обратно.