Еще не вечер - Алекс Норк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Володя?.. Устал?
— Нет, Виктор Сергеевич, обдумывал, пока вы разговаривали, то есть — что касается дьякона.
— Делись.
— Парень он честный, истинно верующий. Про икону псковскую действительно ничего не знал, хотя и полагал, что она какой-то старой работы, ну, семнадцатый-восемнадцатый век, например. У них в семинарском обучении история иконописи проходится на четвертом или пятом году.
— И то, полагаю, поверхностно.
— Вот именно! Настоятель собора мне рассказывал, что в иконописи даже не все профессиональные художники хорошо разбираются.
— Я в курсе. По иконам художественная экспертиза особая, настоящих специалистов очень немного.
— Парень, ну по всему, честный. Заметьте, сам сразу сказал про рецидивиста-отца.
— Тогда еще заметил.
— Информация о псковской иконе от дьякона, таким образом, ни к кому не уходила.
— Ладно, с дьяконом всё?
— Всё.
— О’кей. Слушайте теперь, коллега, мою информацию.
Он потянул на себя ящик, извлек помятый разграфленный листок со словами и цифрами и подвинул его к Владимиру — тот заметил синий штампик какой-то фирмы, сверху слово «Квитанция», номер.
— Сестра покойного разбирала бумаги и нашла оригинальный такой документ. Ты попробуй в нем разобраться, я чашки пока пойду сполосну.
Владимир взял бумажку и уловил поначалу, что слева идут, начерканные от руки, названия под номерами — всего их восемь, а справа — такой же столбик из цифр, цифры однозначные, и с десятичными значениями после запятой. Внизу, тоже рукой, написано какого числа принято и от кого — фамилия и инициалы покойного батюшки.
Почерк торопливый, не очень разборчивый… под первым номером значится «Графит», цифра справа — шесть с чем-то; «Кварцит» стоит вторым номером; третьим… Владимир не разобрал сразу названия и перешел к следующему, четвертому — «Горный хрусталь»… снова не разобрал…
Не стал читать дальше, посмотрел с задней стороны бумажку и положил на стол.
Через минуту вернулся шеф.
И радостно, от двери вопросил:
— Как тебе?
Владимир пожал плечами и честно, хоть может, не очень вежливо, ответил:
— Я без понятия.
— До чего у нас с тобой схожие впечатления.
Неясно, по какой это вдруг причине у шефа улучшилось настроение — бумажка явно ерундовая.
— Адрес на штампе квитанции, обратил внимание?
Владимир снова приблизил листок…
— Губернский.
— Разберись завтра с утра, что это был за заказ.
Такой поворот ему не понравился — а если ночью возьмут церковных воров? Выпадать из главных событий, из первого допроса преступников совсем не хотелось.
— Виктор Сергеевич, да церковное украшение заказывали, скорее всего. Я сейчас дьякону позвоню, он должен быть в курсе.
— Позвони.
Равнодушие в голосе шефа даже слегка разозлило — будто знает заранее результат.
…
Черт возьми, так и вышло — дьякон удивился сначала вопросу про какое-то непонятное украшение, а еще больше, когда услыхал названия: графит, кварцит… испуганно возразил — оно к геологии, а не к церкви.
Шеф, тем временем, сам всё взвесил:
— Завтра посмотрим, как события будут складываться. Можно кого-нибудь из сотрудников в ту мастерскую послать.
— По обстановке?
— Да.
Делать в прокуратуре уже было нечего.
Через пять минут вышли на улицу.
Владимир заторопился смотреть какой-то международный футбол.
Если душа не сломана, не искалечена служением злу, в ней живет инстинкт жертвенности: спасенье любою ценой многих себе подобных — истина исключает выбор.
Официант обрадовался, заметив, клиент, наконец, уже ест. Чаевые, прочие выгоды от работы в дорогом ресторане — большое, по теперешней жизни, благо, но не от этого к людям родится тепло. Вот богатый, видно, человек, многое для него доступно, а в глазах, как поглядел, беспомощность, пустота от потерянного чего-то.
Но почему маршал лишился этого природного чувства, почему не пристрелил гада?.. И апатия, охватившая Глеба, — сильного, совершенно бесстрашного… Он даже называл ему точную дату встречи маршала с гадом, говорил — всё так просто, сразу поддержат другие… хотя вдруг нашла муть-пелена, на такой близости ее не было раньше… ну и что, даже если посмеет убить охрана — для чего еще жизнь, если не бросить ее против зла?.. Сгустки зла, они есть… каплями попадают в каждого человека — мало совсем, или больше, или целиком заполняют его, рождая дьявола во плоти.
Они могли убить самого дьявола!
И Нина — «таков удел… назначено Божьей волей…», а может быть, Бог тогда обливался слезами от вашей покорности злу…
И сейчас, смотрит сюда на помойку человеческих душ и не грустит?
Виктор еще час назад отпустил шофера и тогда еще подумал, что с большим удовольствием прогуляется по городу вечером, хотя вечер в июне, когда сумерки являются лишь в одиннадцатом часу, почти перестает существовать.
Свет — как замечательно, когда его много!
Некуда спешить, никто не ждет — мир отдан ему во всей полноте.
В безветренных воздушных пространствах улиц, отдыхающих ото дня, отдыхало и время; застывая мгновеньями посылало ощущение неуходящего. Редко, но бывало так в его жизни: исчезают границы этого мира, исчезает его окончательность и всё становится в один ряд бытия; вот не странным кажется, что сейчас его видят отец и мама, радуются, что еще в середине жизни он немаленький уже человек, незапачканный, помогавший многим, и что будет дальше таким. И еще, в единстве миров исчезает то всё случайное, что накапливает личное «я», — и нескованное, оно чувствует не только себя, но и огромное общее, с которым, стало быть, окажется в конце концов вместе.
VI
Утро.
Виктор проснулся и сел на кровати.
Нет… сначала сел, потом только проснулся…
И чего-то важного не может понять.
Чего-то он сделать должен?
Или просто опаздывает?
На часах обычное для вставания время.
И сегодня ведь суббота, сегодня…
Сегодня ночью была засада! У него включены и городской и мобильный — звонка, не было звонка!
Значит, мимо…
Шанс, зыбкий, но такой привлекательный — развязался бы очень скверный клубок.
Договаривались, Игорь Петрович позвонит в любое время при случившемся задержании.
Не случилось.
Ладно, он спокойно отдохнет на озерах; время сбора назначено на одиннадцать часов.
Прокурор сбросил тонкое одеяло и отправился по-обычному начинать новый день.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});