Африканская ферма - Оливия Шрейнер

Г. Н. Р.»

Дописав письмо, Грегори перечитал его и остался чрезвычайно доволен. Он вложил письмо в конверт, надписал адрес и, чувствуя явное облегчение, задумчиво уставился на чернильницу.

Жаркий день сменился прохладным и ветреным вечером. Еще издали, подъезжая к ферме на своем гнедом пони, Грегори разглядел у ворот крааля небольшую фигурку в короткой красной накидке. Облокотясь о жердь, закрывавшую вход в загон, Эмм наблюдала, как молоко, пенясь, струится между черными пальцами пастуха, в то время как корова упрямо мотает головой, силясь освободиться от привязи. Эмм прикрыла голову накидкой и придерживала ее краешек, оберегая уши от порывов ветра, игравшего красной материей и выбивавшимися из-под накидки прядями золотистых волос.

— Вам не холодно стоять на таком ветру? — спросил Грегори, тихо подойдя к ней.

— О нет, напротив, очень приятно. Я всегда прихожу смотреть, как доят коров. Вот эта рыжая, с короткими рогами, кормит теленка павшей белой коровы. И любит его как своего собственного. Вы только посмотрите, как она лижет ему ушки!

— Какие темные тучи! Похоже, ночью будет дождь, — сказал Грегори.

— Вероятно, — согласилась Эмм, глядя на небо из-под бахромы ниспадающих волос.

— Но ведь вы озябли, — сказал Грегори, и, пододвинувшись, нащупал под накидкой маленький кулачок, мягкий и горячий, и сжал его в своей руке. — Ах, Эмм, я люблю вас больше всего в жизни. А вы хоть немножко любите меня?

— Да-а, — промолвила Эмм, запинаясь, и попробовала высвободить руку.

— Больше всех, больше всего на свете, да, дорогая? — наклонясь к самому ее лицу, так что глаза его коснулись золотистых волос, спросил Грегори.

— Не знаю, — серьезно сказала Эмм. — Я очень люблю вас, но я очень люблю и мою кузину, она сейчас в пансионе, и Вальдо тоже очень люблю. Ведь мы всегда были вместе.

— О Эмм, от ваших слов веет холодом, — воскликнул Грегори, порывисто схватив ее руку, да так сильно, что девушка невольно отстранилась.

Пастух с подойником ушел на другой конец крааля, а коровам, занятым своими телятами, было совсем не до маленькой человеческой комедии.

— Эмм, если вы будете так говорить со мной, я сойду с ума. Вы должны полюбить меня, — и любить больше всех! Вы должны стать моей. Я люблю вас с той минуты, как увидел возле этой каменной стены с кувшином в руках. Вы созданы для меня, вы предназначены мне свыше, я буду любить вас до последнего вздоха! О Эмм, не будьте так холодны, так жестокосердны ко мне!

Он больно сжал ей локоть, Эмм разжала пальцы, накидка соскользнула у нее с головы, упала к ногам, и ветер тотчас же растрепал ей волосы.

— Я очень люблю вас, — призналась она, — но не знаю, смогу ли согласиться быть вашей женой. Я люблю вас больше, чем Вальдо. Вот только вряд ли больше, чем Линдал. Дайте мне неделю срока, тогда я смогу сказать Вам наверное.

Грегори поднял накидку и бережно прикрыл ею плечи Эмм.

— Если б вы могли полюбить меня так, как я вас люблю! — сказал он. — Но нет, женщина не способна любить так, как любит мужчина. Я подожду до субботы. А до тех пор ни шагу не сделаю к вам. До свидания. Ах, Эмм, — проговорил он, снова поворачиваясь к ней. Он обнял ее за талию и запечатлел на ее губах неожиданный поцелуй, — я не смогу жить без вас. Я никогда не любил другую женщину и никогда не полюблю! Никогда, никогда!

— Вы меня напугали, — сказала Эмм. — Идемте же, я налью вам молока.

— Нет, не надо мне никакого молока. Всего хорошего. До субботы вы не увидите меня.

Поздно вечером, когда все на ферме давно спали, маленькая женщина с золотистыми волосами пришла на кухню, чтобы наполнить большой медный кофейник. Забыв, за чем пришла, она стояла посреди кухни, и догорающий в очаге огонь освещал ее необычно задумчивое, серьезное, как у пожилой женщины, лицо.

— Больше всего на свете, больше всех… Он любит меня больше всех! — проговорила она громко, словно так ей легче было поверить в истинность своих слов. Всю свою короткую жизнь она щедро одаряла чувствами других, но никто ни разу не отплатил ей тем же. Никто еще не говорил ей: «Я люблю вас больше всего на свете», никто не любил ее больше, чем она могла бы любить. Она не верила собственному счастью. Такие чувства, должно быть, испытывает промокший и голодный нищий, уснувший на мостовой и оказавшийся в ярко освещенном дворце, за уставленным яствами столом. Конечно же, нищий сознает, что это лишь сон. Но сон становится реальностью.

Разве Грегори не сказал ей: «Я буду любить вас до последнего вздоха»? Она повторяла его слова как песню.

Завтра утром она позовет его и скажет, что и она любит его. До последнего вздоха.

Но Эмм не пришлось посылать за Грегори. Вернувшись к себе, молодой человек вспомнил, что в кармане у него лежит письмо к сестре. И потому, при всей его нелюбви к проявлениям нерешительности и слабости, пришлось ему еще до восхода солнца отправиться на ферму, чтобы отослать письмо с утренней почтой.

«Если мы встретимся, — решил Грегори, — я поклонюсь, и только. Пусть знает, что я мужчина и умею держать слово».

Что до самого письма, то он загнул было уголок, как и условился, но затем снова расправил лист, так что осталась только глубокая складка. Джемайма поймет, что ему не отказали, но и не приняли еще предложения, и его судьба, таким образом, еще не решена. Это было даже поэтичней, чем если б он объяснил все на словах.

Грегори успел в последнюю минуту, Вальдо как раз собирался в путь. В дверях дома стояла Эмм. Она вышла проводить Вальдо. Грегори отдал письмо, отвесил Эмм церемонный поклон и хотел уже сесть на своего пони, но немного замешкался. Только еще занимался рассвет, и никого из слуг не было видно. Эмм сама подошла к нему и нежно коснулась его руки.

— Я люблю вас больше всего в жизни, — призналась она.

Он стал осыпать ее поцелуями, и Эмм не чувствовала никакого страха, а когда он прижал ее к груди, она сказала:

— Как мне хотелось бы быть красивой и обворожительной.

— Дорогая, вы для меня прекрасней всех женщин на земле, дороже всех сокровищ мира. Я готов пойти за вами хоть в самый ад! Если бы вы умерли, а я остался жить, мое сердце было бы с вами в могиле. Будь вы в моих объятиях, жизнь моя стала бы сплошным праздником, она была бы озарена солнечными лучами.

Глядя на него снизу вверх, Эмм думала, как красиво и мужественно его лицо. Она легонько коснулась рукой его лба.

— Вы так молчаливы, так холодны, моя Эмм, — воскликнул он. — Вам ничего не хочется мне сказать?

В ее глазах мелькнула тень недоумения.

— Я готова исполнить все, что вы мне велите.

Что еще могла она сказать? Свою любовь она умела выражать только покорностью.

— Тогда, моя любимая, обещайте никогда больше не целовать этого парня. Сама мысль, что вы можете любить кого-то еще, кроме меня, невыносима. Я не могу, не хочу допустить этого. Пусть завтра же сойдут в могилу все мои родственники, я останусь счастлив, если вы будете со мной! Ну почему вы так холодны, любовь моя? Обещайте же никогда больше не любить его. Если б вы попросили меня, я бы сделал все, пусть даже ценою своей жизни.

Эмм обняла его.

— Никогда больше не стану целовать его, — обещала она, — и постараюсь не любить никого другого. Но я еще не знаю, смогу ли.

— О моя дорогая. День и ночь мои мысли о вас, только о вас, — твердил он, сжимая ее в своих объятиях. Эмм слегка смутилась, осознав, что как раз подсчитывает, сколько еще дней осталось кузине жить в пансионате, и тревожится, как бы Вальдо не забыл купить себе таблетки от кашля.

— Не знаю почему, — со смирением проговорила она, прижимаясь к нему, — но я никогда не смогу любить так, как вы. Вероятно, потому, что я всего лишь женщина. Но я люблю вас, как только умею любить.

Из хижин стали выходить служанки, и Грегори, в последний раз поцеловав ее глаза, губы и руки, вскочил на своего пони и уехал.

Тетушка Санни была очень довольна предстоящей помолвкой. Сама она располагала до конца года выйти замуж за кого-нибудь из своих многочисленных поклонников и подала мысль сыграть сразу две свадьбы.

Эмм с головой ушла в заботы о приданом. Подрубала постельное белье, шила себе наряды. Грегори неотлучно находился при ней, и полгода, остававшиеся до возвращения Линдал, пролетели, по его же меткому замечанию, «как летняя ночь в мечтах о любимой».

Как-то поздним вечером Грегори, сидя возле своей невесты, крутил ручку швейной машины, и они разговаривали о тех временах, когда тетушка Санни съедет и они останутся единственными хозяевами. Здесь они сделают новую пристройку, там построят ограду для крааля… под наплывом чувств Грегори перестал крутить швейную машину и прижался губами к пухленькой ручке, направившей строчку на полотне.

— Как ты прекрасна, Эмм! — восторженно выпалил влюбленный. — Я просто задыхаюсь, когда думаю о нашей любви.