Вся ваша ненависть - Энджи Томас

– А вообще, что ты забыл в парке в такую рань? – интересуется Сэвен.

Ванте засовывает руки в карманы и пожимает плечами.

– На точке стою. Сам знаешь, как это делается.

Значит, он барыга. Блин, Кения как будто их специально выбирает. Если тебе нравятся одни драгдилеры и гангстеры – это плохой знак… Впрочем, оно и понятно, ведь Кинг – в прямом смысле ее папочка…

– Я слышал про твоего брата, – говорит Сэвен. – Мне жаль, чувак. Дэлвин был отличным парнем.

Деванте откидывает носком камешек на площадке.

– Спасибо. Маме сейчас совсем тяжко. Потому я и здесь. Пришлось уйти из дому.

Дэлвин? Деванте? Я качаю головой.

– Вас что, назвали в честь чуваков из той старой группы, Jodeci?[63] – Я знаю Jodeci, потому что их любят наши предки.

– Ну да, и че?

– Да просто спросила. Чего ты так напрягся?

По другую сторону забора со скрипом тормозит белая «тахо». Папина «тахо». Окно опускается. За ним – папа в белой борцовке; на лице у него отпечаталась подушка. Надеюсь, он не будет выходить из машины: я папу знаю – на его бледнющих ногах будут найковские сланцы поверх носков.

– Вы что, думаете, можно уйти из дому и никому ничего не сказать? – орет он.

Короли по другую сторону улицы начинают ржать; Деванте кашляет в кулак – ему тоже смешно; а мы с Сэвеном усердно стараемся не смотреть на отца.

– Делаете вид, что не слышите? Отвечайте, когда я с вами разговариваю!

Короли уже рыдают от смеха.

– Пап, да мы просто пришли немного побросать, – начинает Сэвен.

– Мне плевать! Тут такое происходит, а вы уйти решили? А ну-ка быстро в машину!

– Вот черт, – бурчу я. – Вечно он ведет себя как дурак.

– Что ты сказала? – рявкает папа.

Короли хохочут так громко, что мне хочется провалиться под землю.

– Ничего, – говорю я.

– Не, ты что-то сказала. Знаете, через забор вы не полезете. Идите к выходу. И чтобы я вас там не ждал.

Он уезжает.

Черт.

Я беру мяч, и мы с Сэвеном несемся через парк. Последний раз я бегала так быстро, когда тренер мучила нас челночным бегом. Мы добегаем до выхода как раз тогда, когда подъезжает папа. Я забираюсь на заднее сиденье, а тупица Сэвен садится на переднее.

Машина трогается.

– Вы что, совсем с ума посходили? – продолжает папа. – Народ бунтует, сюда вот-вот прибудет национальная гвардия, а вы мячик пошли побросать.

– Зачем ты нас так позоришь? – срывается Сэвен.

Как же я рада, что сижу сзади. Папа поворачивается к Сэвену и, даже не глядя на дорогу, ревет:

– Позорю? У тебя молоко еще на губах не обсохло!

Сэвен смотрит перед собой. Еще чуть-чуть, и у него из ушей повалит дым.

Папа переводит взгляд обратно на дорогу.

– Хватает же у тебя наглости так со мной разговаривать! И из-за чего? Из-за того, что над тобой посмеялись какие-то Корольки? Ты что, связаться с ними вздумал?

Сэвен не отвечает.

– Я с тобой говорю, пацан!

– Нет, сэр, – цедит он.

– Тогда какая тебе разница, что они думают? Ты, черт возьми, очень хочешь стать мужчиной, но мужчинам плевать, кто и что о них думает.

Папа поворачивает на нашу подъездную дорожку, и меньше чем на полпути к дому я замечаю на крыльце маму в ночнушке, притопывающую босой ногой со скрещенными на груди руками.

– Быстро в дом! – кричит она.

Когда мы заходим, она принимается мерить шагами гостиную. Вопрос не в том, взорвется ли она, а когда она это сделает.

Мы с Сэвеном опускаемся на ее любимый диван.

– Вы где это шатаетесь? – спрашивает она. – И только попробуйте соврать.

– На баскетбольной площадке, – бормочу я, уставившись на свои джорданы.

Мама наклоняется ко мне и приставляет руку к уху.

– Где-где? Что-то я не расслышала.

– А ну-ка говори громче, – добавляет папа.

– На баскетбольной площадке, – повторяю я громко.

– На баскетбольной площадке. – Мама со смехом выпрямляется. – Она сказала, на баскетбольной площадке. – Ее смех прерывается, а голос с каждым словом становится громче: – Я тут с ума схожу, волнуюсь за вас, а вы на чертовой баскетбольной площадке?!.

Кто-то хихикает в коридоре.

– Секани, живо в свою комнату! – рявкает мама, даже не глядя в его сторону. Из коридора доносится поспешный топот.

– Ну я же крикнула вам, что мы уходим, – говорю я.

– Ой, крикнула она, – передразнивает папа. – Любимая, ты слышала, как кто-нибудь кричал? Я вот нет.

Мама облизывает зубы.

– И я нет. Как надо денег поклянчить – так она нас мигом разбудит, а вот подняться сказать, что собирается в зону военных действий, – нет!

– Это я виноват, – вздыхает Сэвен. – Я просто хотел, чтобы она вышла из дому и занялась чем-нибудь обычным.

– Малыш, сейчас об обычных делах не может быть и речи! – говорит мама. – Ты же видишь, что творится. А у вас хватило ума просто взять и уйти!

– Да тут много ума не надо, – добавляет папа.

Я продолжаю смотреть на свою обувь.

– Давайте сюда телефоны, – велит мама.

– Что? – взвизгиваю я. – Это нечестно! Я же вам крикнула и сказала…

– Старр Амара, – цедит сквозь зубы мама. Поскольку в моем первом имени только один слог, ей приходится добавлять второе, чтобы было что произносить по слогам. – Если не отдашь мне свой телефон, богом клянусь…

Я открываю рот, но она перебивает:

– Скажи еще хоть что-нибудь! Только попробуй, и я еще и все джорданы у тебя заберу!

Нет, это бред. Полнейший.

Папа за нами наблюдает; он мамина бойцовская собака – смотрит и ждет, когда кто-нибудь из нас сделает неверный шаг. Они работают в паре: за мамой первый раунд, и, если он проходит неудачно, на ринг выходит папа и нокаутирует. Но папиного нокаута никто из нас дожидаться не хочет.

Мы с Сэвеном отдаем телефоны.

– Вот и славно, – говорит мама и вручает их папе. – И раз уж вы хотите, чтобы все было «как обычно», – собирайте вещи, погостим денек у Карлоса.

– Нет, он не поедет. – Папа жестом велит Сэвену подняться. – Сегодня он пойдет со мной в магазин.

Тогда мама смотрит на меня и кивает в коридор.

– Иди давай. И душ прими, а то вся пропахла гарью.

А когда я ухожу, кричит вдогонку:

– И никаких откровенных нарядов!

Ух, как же она меня бесит. Впрочем, я рада, что она сказала при папе только это. Дело в том, что по соседству с дядей Карлосом живет Крис.

Кир встречает меня у входа в спальню и, прыгнув мне на ноги, пытается лизнуть в лицо.