Расписание тревог - Богданов Евгений Федорович

Инструмент Алевтина принесла, как и обещала, но поговорить еще раз им не удалось: не дала дежурная. С тем же чувством глухой тревоги он и остался.

Утром, после обхода, Зуев позвал сопалатников на работу. Сашка собрался тотчас же, Ягодку решили по состоянию здоровья не брать — всю ночь пел украинские песни и проводил оперативные совещания.

Неожиданно заартачился Горохов:

— Идитя, мужики, идитя. Работа дураков любит.

— Значит, Яклич, подрастрястись не желаешь? — уточнил Сашка.

— Не желаю, Сашечка.

— Вы извините, Пал Яклич, — сказал Зуев. — Но идти надо. Мы вас ничего тяжелого делать не заставим. Подержать там что-нибудь, подать.

Горохов засопел, стал надевать куртку.

— Эй, камнерез! — сердито окликнул он Ивана Никифоровича. — Тебе отдельное приглашение?

— Я, видите ли, не лимитчик, — ответил Иван Никифорович. — Я москвич.

— Это как же так? А говорил, с деревни!

— Правильно, из Выхино я. А Выхино, как черту города до кольцевой додвинули, стало Москвой. Волгоградский район столицы.

— Ну, как хочешь, — помрачнел Сашка. — Ешь опилки, я директор лесопилки.

— Это в понятии чего? — насторожился Иван Никифорович.

— Того, что нам с Вектором не с руки ссориться, а тебе — с нами. Сегодня ночью сделаем тебе велосипед. Жить будешь, но нервную систему расшатаем на пять шаров.

— Кончай, Саша, — поморщился Зуев. — Человек в самом деле чего-нибудь подумает. Он шутит, Иван Никифорович. Но вообще-то заведующий вас тоже имел в виду.

— Нравишься ты мне, Ярослав, — уважительно сказал Горохов. — Как-то все у тебя овально выходит.

— Ну что, идем? — спросил Зуев.

— Пошли, — вздохнул Иван Никифорович. — Подчиняюсь большинству голосов.

— А ты как думал? — Горохов снисходительно посмотрел на него. — У нас коллектив что надо!

— Ты, Яклич, не дави на него, — сказал Сашка. — А то не видать твоей теще памятника.

— Да, это очень сомнительно, — подтвердил Иван Никифорович. — В свете вашего поведения.

— Ладно, разберемся, — пробурчал Горохов.

Работы оказалось куда больше, чем Зуев предполагал. Взялись за дело с наскоком, разметили стены под пробки, но бетон оказался неприступен. Сверла с победитовой напайкой крошились, как стеклянные. И не то чтобы выгрызали, а буквально выжевывали миллиметр-другой. Сашка психанул, бросил дрель и слез со стремянки.

— В гробу я видел такую работу!

— Давай шлямбуром, — предложил Зуев.

— Пускай каменщики долбят, они привычные!

— Если ты обо мне, — обиделся Иван Никифорович, — то ошибаешься. Я не каменщик и не бетонщик. Я камнерез. Без пяти минут скульптор. Разницу улавливаешь?

— А я шофер, а не плотник! Тоже две большие разницы!

Горохов, ссылаясь на задышку, отсиживался на диване, делился соображениями о своем хозяйстве, оставленном на попечении квартирантов. По мысли Горохова, корову следовало продать, так как квартирантам не справиться с заготовкой сена.

— Что ж ты сразу ее не продал?

— А вишь, какое дело, Зуев. У этих квартирантов ребятишки малые. Им молоко полагается по рациону питания.

— Заботливый какой, — сказал Сашка. — Лучше взял бы да подолбил для разнообразия! Сидишь тут мертвым капиталом.

— Я не сижу, я думаю.

— Ну тогда думай про себя!

— Я про себе и думаю. Про свою корову. И между прочим, про вас.

— И что же вы придумали? — поинтересовался Иван Никифорович.

— Тута машину надо!

— А вы правы, Яклич, — сказал Зуев. — Нужен пистолет. И пристрелять продольные рейки дюбелями. А? Что скажете?

— Золотая у тебя головушка, Ярослав, — сказал Горохов. — Поговори с Вектором, пущай запросит со стройки. Мы ему не мамонты.

Вектор Петрович заглядывал к ним довольно часто.

Больше года тому назад больница заключила договор со стройконторой на облицовку пресловутого кабинета. Дело застопорилось по непонятным причинам: материал строители завезли, а рабочих не выделили. Вектор Петрович, обретя временную власть, решил произвести работы своими силами. Договор же по истечении срока расторгнуть. Это давало ощутимую экономию на текущем ремонте и тем самым приподнимало бюджет больницы. Кроме того, это давало также возможность подчеркнуть административную слабость главврача и административную хватку Вектора Петровича, исполняющего его обязанности. Поэтому, начав работы силами своих больных, Вектор Петрович перестал домогаться начальника стройконторы, к вящей радости последнего, обходил щекотливую тему во время встреч в исполкоме и был вообще чрезвычайно собой доволен.

Вот почему предложение Зуева о пистолете было им отвергнуто категорически.

Кляня все на свете, сопалатники гвоздили стены три дня, с грехом пополам навесили несколько продольных реек.

А вскоре пришел в себя Ягодка. Когда сбили температуру, он успокоился, не заговаривался больше, лежал в сухом белье, в сухой свежей постели — тихий и благостный. Выяснилось, работал он в той самой стройконторе, которая заключила договор с больницей, инженером по технике безопасности. Когда его спросили, как вышло, что материал завезли, а рабсилу не выделили, Ягодка ответил с улыбкой выздоравливающего:

— Почему не выделили? Я же тут!

Позже уже объяснил:

— Где ее взять, рабсилу-то? На основных объектах людей некомплект.

— Ты сам-то откудова? — чуть погодя спросил Горохов.

— С Полтавы я буду, хлопцы.

— Это же надо! — подивились сопалатники. — Из каких далей!

— Ладно, лежи, Полтава, — разрешил Сашка. — Мыльницы сторожи!

— Меня Николай Семеновичем зовут, — сказал Ягодка.

Зуев спросил:

— Пистолет сможете достать, Николай Семенович?

— Это сложно…

— А ежли подумать? — надавил Горохов.

— Я подумаю, — сказал Ягодка.

— Держи кардан! — повеселел Сашка.

Пистолет привезли в субботу, когда Вектора в больнице не было. Пристреляли рейки за какие-нибудь два часа. А дальше работа пошла уже не работа, а развлечение: знай, гони шпалеры, стыкуй на хлорвиниловые прокладки.

Фанерованные под ясень панели в ширину были стандартные, в высоту же разнились: приходилось подпиливать. Зуев не успевал заправлять ножовки.

Сашка захандрил опять.

— Это что ж такое получается, мужики? У меня жена без присмотра, а я тут ошиваюсь!

— А чем тебе здесь не глянется? — спросил Горохов.

— А тем, — вскипел Сашка, — что я тут лежу, а она там…

Сев в кресло, он снял трубку и стал звонить в общежитие.

— Але! Тетя Дуся? Привет, это я, Брагин! Ага, выписывают! Передай Людке, как с работы явится, пусть мне одежду тащит! Какую, какую! В какой по улице ходят! Ну! Да пусть пузырь прихватит! Скажи, на проводы, мол! Сама-то не догадается! Ну будь! Будь, говорю!

Положив трубку под испытующими взглядами товарищей, прошелся по кабинету, тоном Вектора Петровича произнес:

— Думаю, с оставшимися недоделками вы справитесь без меня. Н-вот! — И уколол пальцем Ивана Никифоровича.

— А ты? — спросил Зуев.

— А я к Ирине Леонидовне. На выписку.

Злиться и сердиться Зуев не умел, и, когда злился и сердился всерьез, это выглядело смешно. Сашка рассмеялся ему в лицо. Вернулся он минут через десять.

— Как она тебе скоро выписала! — съехидничал Горохов.

— Где справедливость?! — прорвало Сашку, — Без личного разрешения Вектора Петровича она, видите ли, не может! Дура толстомясая!

— Да, бульонки у нашей Ирочки что надо, — согласился Горохов.

— Уйду! Вот принесут одежду, и смоюсь!

— Не советую, Брагин, — сказал Ягодка. — Дурака сваляешь.

— Я им не карла!

— Самовольно уйдешь, впаяют нарушение режима! — заметил Горохов!

— Пускай! Плевать мне на их больничный! В парке водителей не хватает, а они что делают?!

— Серьезно, Саша, — сказал Зуев. — Зачем тебе эти приключения? Билютень не оплатят, стал быть, запишут прогул. Тринадцатая накрылась. Прописку и ордер от тебя отодвинут. Ты ж не пацан уже. Придет Вектор Петрович, подпишет, и пойдешь как положено.