В слепой темноте (СИ) - Янг Энни

Наверное, я под впечатлением. Хотя, казалось бы, я всё вчера тут рассмотрела, знаю, что и где находится. Вон за той дверью, например, тренерская, а там, слева от площадки, где на цепях висят гигантские цилиндрические груши, дверь в мужскую раздевалку, справа — в женскую.

— Привет, — встречает меня с улыбкой Миша, выходя из тренерской. На нем черная майка и шорты на тон светлее.

— Здравствуй. Вот, как и обещала, я тут, и готова к бою, — говорю я с каким-то несвойственным мне энтузиазмом. Удивительно, но я действительно горю желанием кого-нибудь побить. Немедленно.

— Рад, что ты пришла. Где раздевалка, ты знаешь. Иди готовься, через десять минут начинаем.

— Миш, а где все остальные? — Я который раз обвожу взглядом пустой спортзал.

— А кто еще тебе нужен? — выразительно приподняв брови, спрашивает он.

— Да никто, — дернув плечом, говорю я, — просто думала, я буду заниматься в шумном мужском обществе, но так даже лучше. Не выношу толпу.

— Я сегодня специально открыл зал пораньше, — поясняет Миша, надевая боксерские перчатки. — Через сорок пять минут здесь и вправду будет толпа, так что, Алекс, если не хочешь ни с кем пересекаться, советую поторопиться. У тебя, — он, нахмурившись, смотрит на часы над тренерской, — осталось девять минут.

— Не предполагала, что ты такой строгий тренер, — хмыкаю я, направляясь в женскую раздевалку.

— Я тренер, Алекс. В моей работе нет места соплям.

— Соплей от меня не дождешься! — невозмутимо восклицаю я, не оборачиваясь. Решительно толкаю дверь и вхожу в небольшую комнату.

Все-таки учеников женского пола у него куда меньше, чем мужского. Будь это не так, раздевалка выглядела бы не такой крошечной. И шкафчиков можно насчитать от силы два десятка, не больше. Интересно, сколько всего девушек в его группе по обучению самообороне?

Переодевшись в черный короткий топ и темно-зеленые удобные, а главное — скрывающие мой безобразный шрам на бедре шорты, я выхожу к тренеру.

— Напомни мне в следующий раз, что ты не нуждаешься в десяти минутах. Пяти будет достаточно, — заявляет Миша с лукавой улыбкой. Наверное, про себя удивляясь, что девушке, коей я являюсь, хватило всего каких-то четырех минут, чтобы привести себя в порядок.

— Как-нибудь запомнишь, не маленький, — фыркаю я, принимая из его рук красные перчатки.

Усмехнувшись, он в последний раз уточняет:

— Уверена, что не хочешь начать с самообороны?

— Нет, мне по душе бокс, — уверенно произношу я. — Уж дней так… семь во мне кипит огромный котел нестерпимого такого желания — побить кого-нибудь. Тебя, например. Можно? — встав в нелепую боевую стойку и нацелившись на тренера, я делаю убийственным взгляд.

— Эй, давай сбавим обороты. — Он осторожно опускает вниз мои руки. — Для начала бить будем грушу. Нам туда, — и указывает на противоположный конец зала, — следуй за мной.

— Ладно, мешок, набитый песком или опилками тоже сойдет, — пожав плечами, я иду за ним.

— На меня смотри, на положение рук и ног. Видишь? — и уверенными четкими движениями показательно бьет в мешок, останавливается и приказывает: — Выполняй… Нет, руку не задирай. — Миша встает сзади и показывает, какое положение является единственно правильным. — Вот, поверни руку. Смотри, твои пястные кости должны быть строго перпендикулярны груше. Ориентируйся на головки суставов, хорошо? — (Я киваю.) — А теперь бей! — и отстраняется от меня.

Я и бью, но груша отлетает от меня аж на полметра и, раскачавшись, чуть не прилетает мне в лоб. Миша вовремя притормаживает это маякообразное "убийственное оружие" и терпеливо объясняет:

— Толкать не надо, нужно бить! Резко и четко! Гляди. — Он в красивом танце выполняет четко выверенные движения. Удар прямо. Вниз. Вбок. Суставы перпендикулярны мешку. — Давай, попробуй.

— Ладно, — со вздохом принимаю я правила игры и стараюсь в точности повторить его же движения.

— Молодец, уже лучше. Над техникой нужно будет поработать. Алекс, ты же говорила, что мечтаешь кого-то сильно отметелить? — со смешком уточняет Миша.

— Типо того.

— Ну так вперед! Не жалей этот игрушечный наполнитель! Бей! Решительнее! Да, вот так! Получается же!

Выбросив все мысли из головы, я сосредотачиваюсь лишь на одном предмете — на этом ненавистном, вражеском мешке. Бью без жалости, без колебаний, без остановки, не чувствуя усталости.

— Всё, достаточно, выдохни, — доносится голос тренера сбоку.

Но я, не обращая внимания на его слова, продолжаю яростно колотить "противника", не могу остановиться, не хочу. Удар, еще один, и еще. Всё мое тело дышит силой, в плечах неистовое напряжение. Пот течет по лицу, шее, волосы прилипли ко лбу. Я готова разорвать этот чертов мешок! И мне никто не помешает!

— Остановись, — тихо шепчет мужчина, положив мне на плечо свою ладонь. — Я понимаю, ты хочешь выпустить наружу всю свою боль, но… не получится. Я когда-то уже пробовал: не помогает. Так ты только себя истязаешь.

Я не знаю, почему так спокойно и без раздражения воспринимаю слова Михаила, почему позволяю себе вслушиваться, внимаю, пропускаю через себя, фильтруя каждое оброненное мужчиной слово. Когда как дома меня не так-то просто вывести на нормальную беседу, почти каждый вызывает злость где-то глубоко в груди, уже привычную реакцию — бешенство. Наверное, это потому, что Миша для меня человек посторонний, новый — он не знает моей истории, не знает и сотой доли из того прошлого, которое и я отчаянно желаю не знать, не помнить…

Поддавшись его тихим, успокаивающим речам, я застываю, глупо сверля черную точку на черной боксерской груше, медленно опускаю вниз вмиг ослабшие руки. Я устало приземляюсь на пятую точку и закрываю глаза ладонями, тихо сижу, не шевелясь.

Тренер пристраивается рядом, плечом к плечу.

— Слепая ярость — последствия невыплаканной боли, намеренно спрятанной глубоко-глубоко внутрь себя, не выпущенной на свободу. Отпусти, — шепчет тихо.

"Я ведь давно отпустила", — хочется сказать, но я молчу.

— Скажи, ты ведь не из-за погибшего друга запрещаешь себе быть счастливой? Есть другая причина, верно?

Я наконец поднимаю лицо — нет, не заплаканное и даже не помятое, — и встречаюсь с его печальными умными глазами. Он чем-то на Евгения похож, замечаю я.

— Есть… то есть была.

— Ошибаешься, она и сейчас есть. Это причина не позволяет тебе полноценно жить, незаметно выкачивает из тебя все соки. Если продолжишь в том же духе, в скором времени от тебя ничего не останется. Не глуши внутренний крик, не надо… А знаешь что, — он в задумчивости закусывает губу, — завтра после работы я отвезу тебя в одно очень красивое место, тебе там понравится.

— Что за место?

— Завтра и узнаешь.

— Ладно. А во сколько?

— После трех я заеду за тобой. Ты мне только адрес скинь, хорошо?

— Ладно, — киваю я, понятия не имея, на что соглашаюсь. Да в принципе, куда угодно, лишь бы не домой.

Телефонный звонок разрывает ненадолго образовавшуюся тишину, и я, вставая и на ходу снимая перчатки, отхожу к рингу, принимаю вызов.

— Ты снова сбежала? — не то вопрос, не то констатация факта.

— Да, деда, стены дома меня душат.

— Сокровище мое, твоя мать снова места себе не находит, — слышу, как он вздыхает там, на том конце линии. — И вчера ты, внучка, довольно припозднилась, — с легким укором замечает дед, который вчера не стал со всеми дожидаться моего возвращения за полночь, чтобы потом коллективно выносить мне мозг, лег спать. — Я, конечно, верю, что ты у меня самостоятельная девочка, неглупая, всё прекрасно понимаешь, но, прошу тебя, побереги нервы матери, не заставляй ее волноваться.

— Хорошо, деда, впредь этого не повторится, обещаю.

— Вот и хорошо, — с одобрением в голосе. — А кстати, куда ты с утра пораньше ускакала, если не секрет? — спрашивает с ехидным любопытством.

Подумав немного и бросив мимолетный взгляд через плечо на тренирующегося Михаила, неохотно отвечаю: