В слепой темноте (СИ) - Янг Энни

— Алекс, раскрой ладонь, пожалуйста, — просит спокойный, теплый голос Игоря, его горячая ладонь на моем плече.

Я растерянно, словно в замедленной съемке, поворачиваю голову к мужчине и смотрю ему в глаза. В них смесь испуга и беспокойства. За меня? А что со мной? Я ведь в порядке.

— Прошу, разожми кулак. Твоя ладонь вся в крови, — тихим шепотом добавляет он.

Перевожу внимание на свою руку, яростно и жадно сжимающую осколок стекла, и от ужаса округляю глаза при виде окровавленной кисти. Тошнотворная картина отрезвляет мгновенно, во многом благодаря внешнему, закадровому голосу. Именно голос Игоря выводит меня из оцепенения и странного, необъяснимого состояния безразличия и пустоты.

Я осторожно распрямляю согнутые пальцы, и слегка нервно переворачиваю руку ладонью вниз, сбрасывая тем самым ставший красным осколок. И только сейчас меня пронзает внезапная, запоздалая боль, острая и жгучая.

— Я… не понимаю, как я… не понимаю, что на меня нашло, — сбивчиво объясняю я, после чего резко встаю, в непонимании уставившись на глубокие порезы.

— Всё хорошо, не волнуйся, — успокаивает Игорь, — давай мы сейчас это промоем под холодной водой, а потом обработаем и перевяжем. — Он встает со спины, одной рукой обхватив меня за талию, другой поймав раненую руку, ведет меня к раковине. Включает воду и подносит мою ладонь к ледяной струе. Морщусь от боли, из уст вырывается слабый стон.

— Прости, сейчас станет легче, — говорит Игорь, продолжая держать мою уродливую ладонь под водопадом.

За что он извиняется? Не он же в данный момент сходит с ума. Это со мной что-то происходит. Я словно отключилась в один момент, а уже в следующий — очнулась с окровавленной кистью.

— Кажется, немеет, — отзываюсь.

— Немного еще подержим, — решительно заявляет мужчина за спиной. Его грудь тесно примыкает ко мне, дыхание щекочет шею. Я, вроде, чувствую знакомый трепет, знакомую близость, но в то же время не чувствую ничего. Показалось, я точно ничего не чувствую.

— Онемело, — подаю я голос, нарушая образовавшуюся тишину. — Можешь отпускать, — слегка раздраженно велю я. Какого черта Игорь стоит так близко? Зачем по-прежнему добр ко мне? Почему от него так и веет заботой? Ни холодное равнодушие, ни мой яростный гнев не действуют на него, ни разу не выводят его из себя. Он всё такой же, не привык сдаваться и сворачивать с пути. Терпеливый и правильный. Чертов идеальный мужчина!

Почему мне так легко даются такие эмоции, как раздражение и гнев? Всё остальное отключено, а эти время от времени поднимают свои головы и неистово бесят меня. Ух, как же ненавижу себя за слабость! Вдох, выдох — и я это снова я, равнодушная, холодная, остывшая и лишенная лишних, реально бесполезных эмоций. Ни к чему они. Лишний балласт жизни.

Высвобождаюсь из мужских объятий и встаю поодаль от бывшего парня, прислонившись к барной стойке.

— Дальше я сама, — заверяю я голосом, не выражающим ничего, абсолютно ровный, спокойный тон. — Спасибо, что помог.

— Алекс, не глупи, позволь перевязать рану. Она кровоточит, кровь не остановилась, Алекс, — пытается он до меня достучаться и внушить необходимость в его помощи. Однако я в ней не нуждаюсь. Сама справлюсь, не маленькая.

Но опустив любопытный взгляд на руку, обнаруживаю ее красной; капли крови бесшумно достигают пола и моих плюшевых тапочек с вышитым рисунком розовой панды. Боль исчезла, а вот кровь течь не перестала. Покусывая губу, озадаченно рассматриваю алые пятна сначала на ладони, затем на голове панды. Некрасивое и отвратительное безобразие.

— Я за аптечкой, — хмуро сообщает Игорь и оставляет меня одну. Вздохнув, я вновь спешу вымыть руку, залпом выпиваю стакан воды, после сажусь на высокий табурет и сосредоточенно начинаю изучать рваную кожу и ужасные борозды на ней, что так неаккуратно пересекают линию жизни и другую, ближайшую с ней линию. Понятия не имею, как та называется. Еще несколько беспорядочных царапин на пальцах — маленькие, но глубокие, алеющие точки, — дополняют картину под названием "Сумасшествие в чистом виде". Как так вышло вообще? Как я потеряла контроль над собой?

Обнаруживаю крошечный осколок, застрявший в порезе. Потом еще один. И еще. Аккуратно цепляю ногтями и извлекаю каждый, кладу на стол. Терпимо, почти не больно.

Игорь возвращается, ставит аптечку на столешницу, открывает крышку и с профессиональным видом принимается за работу. Думаю, из него вышел бы неплохой доктор. Талантливый человек талантлив во всем.

Когда он бережно проводит ватным тампоном по самому страшному порезу, я морщусь, но руку, вопреки своим же речам, не отдергиваю, позволяя ему молча делать то, что полагается в таких случаях — продезинфицировать раны и после аккуратно перевязать. Эти жесты заставляют меня вспомнить о былых событиях, в частности, как он когда-то обрабатывал мне ссадины и царапины после того, как меня сбила машина.

Его грустный взгляд встречается с моим и задерживается, пытаясь сквозь мои глаза проникнуть в мой разум, понять, что творится в моей голове, почему я стала такой, почему не выхожу на контакт, разглядеть истоки моего поведения и пустоты. Хм, невероятно, как хорошо я его знаю. Каждый жест, каждый взгляд. Его эмоции как на ладони, всегда распознаваемы и понятны. Я его изучила и помню до сих пор. И это очередной раз выводит меня из себя, жутко бесит. Я тут стараюсь всё забыть, прошлое оставить в прошлом, а память, как назло играет со мной, подбрасывая в сознание такие незначительные мелочи, тонкие, мельчайшие детали. Глядя, например, на белую рубашку Игоря, я вспоминаю каждый наш день, прожитый вместе. Как же они, рубашки, ему идут. Какой он в них красивый и мужественный. Это всё память, это она заставляет меня вспоминать ощущения давно минувших событий. Сейчас, разумеется, я так не думаю, не нахожу рядом сидящего мужчину привлекательным. Пфф, мне вообще больше не нужна любовь, и парни меня больше не интересуют. Да-да, никакой любви, а значит боли… Но почему тогда я подсознательно пожелала боли? Зачем схватила это чертово стекло? Ведь не могла же я хотеть боли в самом деле? Это смешно и до безумия абсурдно. Это ненормально.

Под пристальным, изучающим взглядом чувствую себя неуютно. Я чувствую? Что, опять?

— Игорь, перестань на меня пялиться, — раздраженно замечаю я.

— Тебе кажется, — оторвавшись от моих глаз, Игорь приковывает его к забинтованной руке, делает заключительный узел и отпускает мою руку. — Болит?

— Жить буду, — отмахиваюсь я и резко встаю, не желая и дальше оставаться в его компании. Хочу побыть одна, желательно в кабинете деда, взять какой-нибудь исторический томик и застрять в нем часа… до самого вечера, пока не вернется с работы дед или мама.

— Стой… — (Я оборачиваюсь.) — Алекс, что с тобой творится? — осмеливается он спросить. Не думала, что он действительно задаст этот вопрос вслух, да еще и вот так вот, в лоб. — Неужели ты не осознаешь, как губительно твое нынешнее состояние? Почему ты так упорствуешь и не позволяешь тебе помочь? Я волнуюсь за тебя, твоя мать волнуется, да все в этом доме волнуются за тебя, но продолжают молчать, боясь усугубить ситуацию!

— Я всё осознаю, Игорь, — равнодушно отзываюсь я. — Как и то, что моя мать позвала тебя жить с нами, исключительно исходя из благих соображений. Она беспокоится за меня, просит тебя вернуть меня к жизни, разбудить во мне чувства к тебе… Да-да, я слышала ваш разговор, не удивляйся так. Слишком тонкие стены, — хмыкаю я.

Он, горько усмехнувшись, запускает пальцы в волосы, взъерошивает и, сжав губы, молча выходит из кухни.

Иду следом, на некотором расстоянии, сверля широкую спину задумчивым взглядом, а после наши пути расходятся: он поднимается на второй этаж, а я сворачиваю к кабинету деда, закрываюсь в нем на ключ. Тягучая боль в руке не позволяет сосредоточиться на книге, она снова и снова заставляет меня вернуться на несколько минут назад, в тот момент, когда Игорь заботливо перевязывал мне ладонь. Чертово свойство памяти!