Лагерный пахан - Владимир Колычев

И все же Трофим понимал, что сила за Медяком. Возможно, у него под курткой волына. Да и цепи с кастетами – оружие серьезное. К тому же перевес в численности… В общем, дело дрянь, если Медяк все же решится перейти от слов к делу. А Трофиму не защищаться надо, он должен побеждать…

– Ты откуда такой взялся? – надменно усмехнулся Трофим.

Он говорил негромко, но его голос слышали все.

– Я взялся?! – сиреной взвизгнул Медяк. – Это ты взялся!.. Меня сам Делапут сюда поставил!

– Я Делапута не знаю. И сказать про него ничего не могу. Зато я знаю, кто ты такой. Фуфло ты! – в намеренно оскорбительном тоне выпалил Трофим. – И я готов ответить за свои слова. А ты готов спросить меня за мой базар, а?..

И не давая Медяку опомниться, он продолжал:

– Давай раз на раз! Ты и я! Кто кого возьмет, за тем и правда!.. Если моя возьмет, то ты со своей кодлой навсегда исчезнешь с рынка. Если возьмет твоя, то с меня десять зеленых кусков – на больничку для твоего Тетерева…

– Двадцать! – поднял цену Медяк.

– Ты не понимаешь, – покачал головой Трофим. – Дело не в деньгах. Дело в том, что я признаю правоту за Тетеревом. Он плохое слово сказал про меня. И если я отстегну за Тетерева, то возьму это слово на себя. А для меня это большой позор, большой косяк… Ты понимаешь, о чем я говорю! Или ты фраер беспонтовый!

Что-что, а держать базар он умел. Потому и поставили его на зону, что мог улаживать проблемы, разруливать рамсы. Он знал, что и когда сказать там, за колючкой. Потому и сейчас был близок к тому, чтобы повернуть вспять хлынувшую на него реку.

– Хорошо, если возьмет моя, то ты сам накатаешь заяву в ментовку! – поставил неожиданное условие Медяк. – Так, мол, и так, пырнул пацана по беспределу!..

– Ты хоть раз в ментовке был? – презрительно скривился Трофим. – Тут не заяву, тут признанку катают…

– Да без разницы! Тетерева на себя возьмешь!

– А если не возьму, сам заяву на меня катнешь?

– За кого ты меня держишь? Я с ментами дел не имею! – гордо расправил плечи Медяк.

– Тогда с тобой не западло раз на раз, – себе на уме усмехнулся Трофим. – Ну что, начнем?

Он скинул куртку, бросил ее Лешке, тряхнул плечами. Рукоять ножа с утопленным в нее лезвием осталась в руке. Но Медяку это не понравилось.

– Если у тебя пика, то я цепь оставлю…

– Пусть, – согласился Трофим.

Медяк тоже снял куртку. Пистолета под ней вроде бы не было. Но он мог прятаться под свитером. Но Трофим не потребовал от него избавиться от пистолета. Чтобы тот в ответ не потребовал избавиться от других примочек, окромя ножа…

Цепь у Медяка была без малого метр длиной. И он сразу же продемонстрировал свое искусство владения ею. Словно кнутом захлестнул ею руку с ножом и дернул Трофима на себя с такой силой, что он едва устоял на ногах.

Пока он восстанавливал равновесие, Медяк рванулся вперед и ударил Трофима ногой. Удар убойный – как будто приклад автомата со всей силы в живот врезался. Трофим согнулся пополам, но каким-то чудом сумел отпрянуть назад еще до того, как Медяк смог бы добить его ударом по шейным позвонкам. Он смог отступить, но при этом лишился ножа.

Трофим оправился от удара, встал в стойку, но Медяк уже не видел в нем достойного противника. Помахивая цепью, куражливо ухмыльнулся. Рисуется, гад…

Да, он был уверен в своих силах. Потому так легко принял все условия, которые выдвигал Трофим. И цепью хорошо работал, и ногами бил отменно. Видно, что закаленный боец… Но зря он хорохорится. Он еще не знает тюремных премудростей, как только познакомится с одной из них, сразу же стухнет. Трофим в том и не сомневался. Потому и его самоуверенность била через край.

– Ну так чо, как тебя Тетерев назвал? – глумливо спросил Медяк. – Скажи, пока я тебя в грязь не размазал!

Трофим сложил губы трубочкой, но вместо слова из них вылетела половинка бритвенного лезвия. Так вылетает отравленная стрелка из духовой трубки… Этот прием Трофим осваивал года два, и еще столько же учился точно попадать в цель. А уж половинку «мойки» он держал за щекой почти всегда, разве что на ночь выкладывал на полку – как беззубый вставную челюсть.

Лезвие воткнулось Медяку точно в правый глаз.

– Ой-е! – осатанело взвыл он, пытаясь избавиться от «мойки».

Трофим воспользовался его замешательством и, широко размахнувшись, ударил его раскрытой ладонью в ухо. Затем костяшками пальцев – в область печени. После – по почкам… Он знал, как надо бить. И Медяк не смог выстоять – сначала рухнул на колени, затем стек всем туловищем на землю. Трофим продолжал обрабатывать его ногами. Бил до тех пор, пока тот не затих…

И все это время качки, не рыпаясь, наблюдали за тем, как он молотит их главаря. Трофим остановился, перевел дух и презрительно глянул на них:

– Ну и кто на вора?

Толпа подавленно молчала.

– Забрали этого шакала и свалили! А еще раз кого здесь увижу, попишу!

Качки молча подобрали с земли бездвижного и окровавленного бригадира, вместе с ним скрылись за мясным павильоном.

– Трофим, ну ты в натуре!..

Мигунку явно не хватало слов, чтобы выразить свои чувства. И пацаны из его обоймы смотрели на Трофима завороженно, как будто сам воровской бог стоял перед ними.

– Линять надо, – сказал он. – Сейчас менты набегут…

Теперь он мог уходить с рынка со спокойной душой. Он и с Тетерева спросил, и с Медяка. Не было на рынке никакой другой силы, кроме ментовской, чтобы справиться с ним. А с ментами он связываться не хотел – начальника наряда на поединок не вызовешь, кровь ему не пустишь. Самого заметут, самого в замес пустят. А то, что от ментов ноги делает – за это его никто из братвы не осудит.

– Трофим! У тебя рукав!

Подбежавшая к нему Зойка попыталась было утащить его в ларек, чтобы пришить наполовину оторванный рукав спортивной куртки, но Трофим отказался.

– Если кто наедет, на меня ссылайся, – с важным видом, но с нарочито беспечной интонацией сказал он. – Скажи, что Трофим на правилку за беспредел поставит… И матушке скажи, что скоро буду!

Он понимал, что не стоит ему пока возвращаться домой. Хоть и презирал он Делапута с его кодлой, но не стоило недооценивать его. Один ответный удар не удался, зато неизвестно, чем может обернуться второй. Может, Делапут снайпера на него натравит. На зоне Трофиму приходилось общаться с братвой из «новых», он знал, каким макаром братва ставит друг друга на понятия…

Куда податься – вопрос не стоял. Он знал немало людей, у кого можно было перекантоваться. И здесь, в Чернопольске, были малины, и в Москве можно было выйти на зависимых от него прежде людей, которые безо всякого помогли бы ему с кровом. Но, как оказалось, ему не надо было далеко ходить.

– У нас хата клевая, – сказал Лешка. – Всем гуртом там живем. Так, иногда у предаков ночую, а в основном все там…

Трофим думал, что братва снимает дом, но оказалось, что живут они на хате у Ванюхи. Это была небольшая приземистая изба из потемневших от времени бревен. Зато внутри тепло. Печка старая, но не дымит, тяга отменная. Горница, две комнатенки, в каждой по две железные кровати.

Мигунок провел Трофима в крохотную, но самую чистую комнатушку. Свежебеленая печная стена, половичок на крашеном полу, небольшое окошко с занавесочкой – несколько дохлых мух между рамами, но стекла все целые и с улицы вроде бы не дует.

– Леньчик! – крикнул Лешка. – Шконарь свой забирай! Ко мне в комнату тащи!.. Овчар, а ты скатку свою забирай!..

Сумаря он заставил идти к какой-то соседке за чистым бельем… Он явно был старшим в своей команде, но ничуть не возражал против того, чтобы передать руль Трофиму.

– Тут у нас вдова одна рядом живет. Маринка зовут. Молодая для вдовы, тридцатник только справила. Веселая баба, гарная. Врать не буду, сама не дает, зато подружки у нее еще те оторвы. Сами замужем, но к нам таскаются… Как-то мужик один к нам заскочил, а Овчар жену его пашет. Вот хохма была!.. Овчар мужику навалять хотел, да я не разрешил. Это ж участковый нагрянет, разборы начнутся, кому это надо?

– Никому, – одобрительно кивнул Трофим. – Хорошая хата, не стоит ее палить…

Ему нравилось, как рассуждает Лешка. И сам пацан нравился. Одно напрягало – не окажется ли он таким подлым, каким был его брат. Пока Трофим нужен ему, он стелется перед ним, а что будет, когда надобность в нем отпадет?..

Сумарь вернулся с чистым бельем, хотел застелить Трофиму постель, но тот не позволил. Ему подельники нужны, а не шныри…

Леньчик наварил картошки, открыл банку соленых огурцов, пацаны нарезали сала, буженины, выставили на стол холодную, сразу же запотевшую в тепле бутылку водки. Трофим захмелел от одной только обстановки. Братва вокруг, поляна ломится от еды и питья, музыка в старом черно-белом телевизоре играет, огонь в печи трещит. И в горнице тепло, и на душе. А вокруг свобода. Ни ментов нет с дубинами, ни «хозяина» с его вечными заморочками.