Если бы Гитлер взял Москву - Вячеслав Шпаковский

Перед лицом лейтенанта Скворцовского мелькнули серые башни с белыми крестами, пахнуло бензиновой гарью, оглушило лязгом перемалывавшихся гусениц, и… вот уже вокруг опять все стало тихо, а танки гудят где-то далеко у тебя в тылу. От неожиданности и он сам, и все его бойцы встали как вкопанные и словно по команде обернулись назад, а затем посмотрели вперед, где над лесом все еще стлался густой черный дым и слышались орудийные выстрелы. «И чего это мы туда пойдем? Ихние танки вон позади нас теперь, — заметил один из бойцов и настороженно посмотрел на молодого лейтенанта: — Назад надо, а то, поди, окружат, если еще не окружили». «Какой там назад?! Вперед, на заставу! — закричал тут же Петр и передернул затвор у своей СВТ. — Как можно так вообще говорить? Прорвавшиеся танки противника будут позади нас непременно уничтожены, а нам надо помочь нашим товарищам, занимающим передовой рубеж обороны. А потом к нам подойдут войска второго эшелона, и мы погоним их до самого Берлина! Они еще кровавыми слезами заплачут за то, что вот так, по-хамски, нарушили мирный договор…»

В ту же минуту он и увидел первых немцев, также цепью идущих на них со стороны леса. Шли быстро, достаточно редкой цепочкой, с винтовками в руках. И было их много, во всяком случае, больше, чем бойцов у него под началом, и нельзя было от них ни спрятаться, ни убежать, а нужно было сию же минуту начать с ними сражаться. «По немецким гадам, огонь!» — скомандовал Петр и, вскинув винтовку к плечу, сделал по ним первый выстрел, за ним второй, третий, четвертый. Начали стрелять и другие бойцы, и несколько серых фигурок упало. Зато другие, не отвечая на огонь, побежали прямо к ним и побежали очень быстро, выставив вперед свои винтовки с кинжальными штыками, и солнце заблестело на их острозаточенных клинках. Первого немца, что добежал до Петра, он сбил на землю выстрелом в упор и как-то даже обрадовался, увидев, что тот не просто упал и затих, а еще и корчится от боли, зажимая руками рану на животе.

Но тут на него наскочил второй немец, и он опять попытался его застрелить. Однако на этот раз затвор всего лишь щелкнул, так как у винтовки закончились патроны. Петр, глядя своему врагу прямо в глаза под срез его каски, сделал ружейный прием и только после этого запоздало сообразил, что на винтовке у него нет штыка! Немец легко парировал этот выпад и тут же, видимо, заметив оплошность советского офицера, как-то очень обидно и нехорошо улыбнулся и тоже сделал ружейный прием, целясь Петру штыком прямо в живот. Тот увернулся, но затем почему-то бросил свою винтовку и схватился за ствол винтовки своего врага прямо позади ее клинкового штыка. Он начал толкать ее от себя, а немец толкал ее к нему, и вот тут-то Петр и почувствовал, что этот противный гад-немец почему-то его сильнее! Более того, он был еще и увереннее в себе. И хотя вид у немца был не слишком-то уж и боевой — красное, обгоревшее на солнце лицо с белесыми бровями, засученные до локтя рукава, а руки худые и с рыжими волосами, — Петр почувствовал, что вот сейчас, сию же минуту этот немец его убьет! И хотя он изо всех сил продолжал цепляться за немецкую винтовку, они оба уже поняли, кто выйдет победителем из этой схватки.

Позади со стороны дороги вдруг неожиданно донеслись какие-то крики, топот многих ног, и совсем рядом от Петра верхом на лошади вдруг оказался их дивизионный командир. Медленно, словно в кино, он потянул из ножен свою шашку — «быстрее, быстрее, быстрее!» — забилось в сознании у Петра, едва только он это увидел, — и со всего размаху ударил блеснувшим клинком немца прямо по плечу. В лицо Петра брызнуло чем-то мокрым, и в ту же секунду винтовка оказалась у него в руках, а немец как стоял перед ним, так и упал, схватившись другой рукой за разрубленное предплечье. «Не дрейфить! — услышал он с высоты голос своего спасителя. — За Родину! За Сталина!» — и бросился бежать вслед за ним вместе с подошедшей к ним на помощь большой группой невесть откуда взявшихся красноармейцев.

Потом он опять стрелял в немцев, а те стреляли в него, куда-то бежал, затем полз по пшеничному полю и как-то совсем неожиданно остался совсем один. Какое-то время он просто сидел в кустах на обочине дороги и приходил в себя от всего пережитого. Казалось, что прошла уже целая вечность, а было всего-то лишь десять часов утра!

Немного оклемавшись, он направился по дороге в город и каждый раз прятался в кусты, едва только над ним пролетали немецкие самолеты. Потом позади него затарахтел мотоцикл, потом еще несколько, и он опять нырнул в зелень обочины и вовремя, так как по дороге тотчас же пронесся немецкий мотоциклетный отряд. То там, то здесь виднелись воронки от бомб и лежали убитые, у одного из которых Петр забрал две гранаты и фляжку с водой. В город зайти он так и не решился, так как там слышалась автоматная стрельба и даже издали было заметно, что там хозяйничают немцы. Он обошел его по полям и опять двинулся на восток, куда высоко в небе волна за волной летели немецкие самолеты. На лесной дороге он опять повстречал мотоциклистов, но он заметил их раньше и успел спрятаться в придорожной канаве. Еще три мотоциклиста встретились ему возле лесного кордона, где они пили воду и громко балагурили. Петра словно за душу взяло: вот он тут, на своей земле, вынужден прятаться от этой немецкой сволочи, а они пьют воду и так гогочут, словно они тут уже хозяева. Он осторожно подполз поближе, примерился и одну за другой бросил в них обе гранаты.

Взрывов он не увидел, так как опустил голову, но хорошо услышал их грохот и тут же последовавший за ними крик. Уцелел только лишь один немец, да и тот был ранен, и Петр пристрелил его из нагана. Затем он кое-как завел один мотоцикл, а двум другим прострелил бензобаки, да вдобавок их еще и поджег. Он взял также один автомат, несколько магазинов, еще две гранаты и поехал искать своих. Прятавшуюся в лесу танковую часть, вернее, то, что от нее оставалось, он, к своему удивлению, обнаружил всего в пяти километрах от кордона, где он прикончил этих трех немцев, и страшно обрадовался, что наконец-то добрался до своих. Правда, его тут же чуть было не расстреляли за немецкий автомат, но он от всего пережитого за день настолько осатанел, что покрыл задержавших его бойцов таким тысячным матом, что те в общем-то сразу же признали в нем своего, хотя и отвели к офицеру-особисту. Спасло его, впрочем, даже не это и не его документы, а то, что его признал кто-то из оказавшихся здесь бойцов из того самого подразделения, что приняло бой с немцами на пшеничном поле. Пообещав с ним разобраться, «как только они выйдут к своим», особист оставил его в покое, хотя и забрал себе автомат. Впрочем, вскоре выяснилось, что и тот и другой родом из Белева, и, выспросив Петра обо всем, что тот знал про этот город, бдительный особист в общем-то перестал подозревать в нем немецкого шпиона, хотя с заметки и не снял, отметив в бумагах, что «факт перехода лейтенанта Скворцовского на сторону врага полностью исключать все-таки нельзя, равно как и факт малодушия, хотя и тот и другой ничем не доказаны и даже, скорее всего, исключены». В боях за Москву он получил рану в ногу и был отправлен на лечение далеко в тыл, в тихий провинциальный город Пензу, в то время битком набитый госпиталями и эвакуированными отовсюду советскими учреждениями. За это время его сто раз могли убить, причем не только немцы, но и свои, и тем не менее по чистой случайности судьба сохранила ему жизнь и даже подарила пускай и небольшую, но все же вполне ощутимую возможность провести некоторое время вдали от передовой, побыть подальше от выстрелов и ледяных снегов, пронизывающего ветра и смерти.

ГЛАВА VI

Баллада о Западе и Востоке

Он выстрелил раз,

Он выстрелил два,

И свистнула пуля в кусты.

«По-солдатски стреляешь, —

Камал сказал, —

Посмотрю как ездишь ты!»

После того как президент США Франклин Д. Рузвельт 8 декабря 1941 года подписал декларацию Конгресса об объявлении войны Японии, а в войну против США вступили Германия и Италия, американские войска потребовались сразу в обоих полушариях. Другое дело, что на том же Тихом океане Япония оказалась к войне более готовой, тогда как американских сил после Перл-Харбора там оказалось совершенно недостаточно. Воспользовавшись этим, японцы развили бурное наступление в Юго-Восточной Азии, так что вскоре Франция потеряла все свои владения в Индокитае; англичане были вытеснены из Бирмы, Малайи, Сингапура и Гонконга; голландцы потерпели поражение в Восточной Индии, а американцы вынуждены были оставить Филиппины и два тихоокеанских острова — Гуам и Уэйк.

Уже к концу декабря генерал Дуглас Макартур, командующий американскими силами на Филиппинах, покинул столицу Филиппин Манилу и отступил на остров Коррехидор в Манильской бухте и на полуостров Баатан по другую ее сторону. 22 февраля 1942 года президент Рузвельт приказал Макартуру выехать в Австралию, после чего гарнизон на Баатане еще какое-то время вел бои, однако 9 апреля все равно был вынужден капитулировать. Японцы отправили всех пленных американцев в лагерь для военнопленных, до которого требовалось пройти пешком 135 километров, так что за время этого «марша смерти» погибло около 7000 человек. Так что теперь оказалось, что и японцы в Азии действуют точно так же, как и немцы, воюющие на западе против СССР. Вслед за Баатаном 6 мая пал и Коррехидор. Но это особого впечатления ни на кого уже не произвело, поскольку событие оказалось вполне заурядным на фоне первого крупного морского сражения между авианосцами, которое с 6 по 8 мая шло в Коралловом море возле побережья Австралии. Причем произошло оно лишь только потому, что в то самое время, как итальянский дуче в своих мечтах превращал Средиземное море в «итальянское озеро», о том, чтобы сделать «японским морем» уже весь Тихий океан, раздумывал и адмирал Ямамото… До этого, еще в середине апреля 1942 года, ударное авианосное соединение адмирала Нагумо вернулось в Японию из рейда в Индийский океан. Позади остались четыре месяца победоносных боев. Операции первой фазы войны успешно завершились, а разработку планов дальнейших боевых действий флота в японских штабах начали еще в январе. Предполагались четыре возможных стратегических варианта нового наступления: северный (Алеутские острова, Аляска), южный (Австралия), восточный (Мидуэй, Гавайи) и западный (Индийский океан и Персидский залив).