Если бы Гитлер взял Москву - Вячеслав Шпаковский

Советское командование рассчитывало потеснить немецкие войска в направлениях на Тулу и Рязань и тем самым создать удобный плацдарм для флангового наступления на Москву, именно поэтому уже 30 ноября сюда и была переброшена 354-я стрелковая дивизия, вроде бы только что полностью укомплектованная и оснащенная. Впрочем, дивизия эта, насчитывавшая 9 тысяч 200 человек, прибыла на фронт… в летнем обмундировании, имея на вооружении всего 400 винтовок, 19 пулеметов и 30 полевых и зенитных орудий. В первую же ночь при выгрузке из эшелонов передовые части попали под налет немецкой авиации. Казалось, все потонуло в дыму и пламени, стонах раненых, лежавших около разбитых пушек. Люди в шинелях и пилотках бежали в лес, прятались в снег, и это при морозе в 26–30 градусов. Костры стали мишенью для немецких самолетов. Так, 17 бойцов были убиты, 19 ранены, причем многие, так и не успев осознать, что происходит. Преодолев страх, красноармейцы взялись за оружие. Открыла огонь зенитка сержанта Маштакова. Каким-то чудом сбили два немецких самолета, и радость от этого была настолько всеобъемлющей, что люди срывали с головы пилотки и изо всей силы кричали «Ура!», приветствуя свою первую победу.

Окапывались прямо в снегу. По мере выгрузки полки развертывались в боевые порядки и шли в яростные контратаки. В течение 5 суток бои велись за каждый метр. Ни наши, ни немцы не хотели уступать, понимая значение Рязани. В итоге только за 1–6 декабря 41-го года дивизия потеряла убитыми 149 бойцов, ранеными — 445, обмороженными — 238, пропали без вести — 343 (о пленных и дезертирах тогда не писали и не говорили). Итого 1174 бойца — почти полк.

5 декабря немцы, узнав о том, что в деревне Куземки разместился штаб дивизии, минометным огнем уничтожили его. Но основные документы и знамя сумели спасти, а то бы дивизию запросто расформировали. Впрочем, никто по этому поводу особо не радовался. Куда важнее было то, что 7 декабря в дивизию привезли валенки и теплое белье, и люди наконец-то смогли «одеться по сезону». Впрочем, не все еще даже успели утеплиться, как в 10 утра пришел приказ наступать. 1203-й полк овладел северной окраиной деревни Матушкино. И вновь десятки раненых, убитых и обмороженных.

Борису Мурукину во всех этих боях повезло: не был ни ранен, ни убит и даже не обморозился, поскольку вовремя захватил теплые валенки из дома, но все равно было исключительно трудно, особенно в тяжелых позиционных боях начала 42-го, когда советское командование все еще пыталось создать плацдарм под Рязанью, однако не имело для этого достаточных сил. Особенно тяжело ей пришлось в конце декабря — начале января, когда за 14 дней боев она практически потеряла свою боеспособность.

Тем не менее из остатков стрелковых подразделений тогда же был сформирован сводный дивизионный штурмовой отряд, который воевал целую неделю, захватил высоту, уничтожил 7 дзотов противника, пленил 28 солдат и лишь после этого был выведен в тыл, вслед за другими частями.

С этого момента дивизия перестала быть чисто пензенской: маршевые роты пополнения теперь прибывали в Пензу и с Дальнего Востока, и из Средней Азии. Борис Мурукин как ветеран части был оставлен сколачивать и обучать эти пополнения.

Свой первый бой с немцами лейтенант Петр Скворцовский принял 22 июня 1941 года, в тот самый день, как началась Великая Отечественная война. Он только что получил назначение в стоявший на границе под Белостоком полк, приехал в Белосток 18 июня и сразу же направился в штаб округа. Оттуда на машине вместе с целой группой молодых лейтенантов его отправили на место дислокации, а там уж в 14 часов совершенно неожиданно объявили боевую тревогу. Вместе со всеми он погрузил на автомашину свой наполненный всеми видами нового военного обмундирования чемодан и в одной летней гимнастерке и пилотке отправился в свое подразделение. В тот же день его часть получила из мобзапасов новое вооружение и боеприпасы и в ночь на 19 июня выдвинулась на госграницу, где и заняла совсем еще не готовые к бою позиции на берегу восхитительно тихой и очень мирной реки. Три дня они спокойно обустраивались, полагая, что начались очередные учения и вот-вот последует команда «отбой». В части был организован полевой быт, налажена связь, никто не ощущал ни малейшей опасности.

Правда, 19 и 20 июня Петр почти ни минуты не спал и не ел, так как полевые кухни, что им подвезли, были настолько густо замазаны технической смазкой, что их отмывали от нее целых два дня. Несмотря на то что должность ему назначили в общем-то канцелярскую — работать с документами прибывающего пополнения, все бумаги пришлось оставить на потом, а пока помогать всем, кому только можно. Непрерывно подъезжали грузовики, доставлявшие со складов новое оружие и боеприпасы — пулеметы Дегтярева ДС-39, винтовки СВТ-40, пулеметные ленты и патроны, а к 21 июня в его часть стало подходить пополнение — приписники из ближайших городов и сел. Всех их нужно было обмундировать, вооружить, накормить, развести по ротам и отделениям, проверить прибывших по нескольким спискам. В конце дня удалось, наконец, опробовать новые походные кухни и сварить в них пшенную кашу и вскипятить чай. Люди все очень устали и после ужина отправились спать. На противоположном берегу было тихо. В наших окопах кроме дежурных наблюдателей и телефонистов все спали: солдаты, не раздеваясь и не разуваясь, улеглись прямо на брустверах окопов. Тут-то бы заснуть и ему, однако, к счастью для Петра, как это он сообразил уже после этого, его вызвал к себе командир части и предложил съездить в город и отвезти туда какие-то очень важные документы, доставка которых ну никак не могла подождать до утра. Одновременно ему было разрешено задержаться там на весь следующий день, 22 июня, который многие офицеры предполагали использовать для того, чтобы навестить свои семьи. У самого Петра семьи пока еще не было, однако нужно же было и ему хотя бы устроиться в офицерском общежитии, распаковать вещи, да и вообще — хотя бы немного отдохнуть от всех этих дней напряженного труда…

Проснулся он от грохота и какое-то время не мог даже понять, что это вокруг него происходит. Наскоро одевшись, он успел еще выбежать во двор, как в корпус его общежития ударила фугасная бомба и разнесла все строение в кирпичную пыль. Каким-то чудом его не убило и даже не ранило, хотя и сильно приложило о землю ударной волной, и Петр Скворцовский бросился выполнять свои военные обязанности. Штаба он не нашел: там все было разбомблено и горело. Грузовики, что стояли на площади перед штабом, тоже горели, а вокруг бегали люди, причем никто из них ничего не знал.

Низко-низко над головой, гудя винтами, прошел еще один самолет и сбросил бомбу вроде бы прямо ему на голову, однако она взорвалась от Петра метрах в пятидесяти. На крыльях он увидел немецкие кресты, а на хвосте фашистскую свастику и с удивлением подумал: «Неужели немцы?» Когда, наконец, вокруг него хотя бы что-то немного прояснилось, он услышал, как какой-то капитан приказывает всем бойцам с оружием в руках выступить в сторону границы, а так как средства транспорта выведены из строя, то двигаться пешим порядком. Неподалеку стояло несколько человек совершенно растерянного вида, и тогда он, Петр, принял над ними командование и впереди всех побежал по дороге к позициям своей части. В той стороне над лесом стояло сплошное облако черного дыма, и именно в ту сторону один за другим улетали из неба над городом самолеты с крестами. Ошибки быть не могло: это была либо провокация, либо военное нападение со стороны фашистской Германии, и нужно было немедленно его отбивать!

На дороге он подобрал брошенную кем-то винтовку СВТ и побежал вперед, даже не позаботившись проверить в ней патроны. Поскольку самолеты все еще продолжали летать, причем некоторые из них спускались совсем низко и стреляли по ним из пулеметов, лейтенант Скворцовский приказал рассредоточиться и идти через поля цепью, оставляя дорогу справа от себя. Они не успели пройти так и половину пути, как впереди послышалось гудение моторов и перед ними показались вражеские танки, двигавшиеся прямо через пшеницу. Приглядевшись, он опознал по силуэтам легкие танки T-II, но его удивила та скорость, с которой они приближались. На некоторых из них замелькали желтые вспышки пулеметных выстрелов. Кого-то убили, кого-то ранили, кто-то успел присесть, так что его не стало видно, как в ту же минуту танки оказались среди них.

Перед лицом лейтенанта Скворцовского мелькнули серые башни с белыми крестами, пахнуло бензиновой гарью, оглушило лязгом перемалывавшихся гусениц, и… вот уже вокруг опять все стало тихо, а танки гудят где-то далеко у тебя в тылу. От неожиданности и он сам, и все его бойцы встали как вкопанные и словно по команде обернулись назад, а затем посмотрели вперед, где над лесом все еще стлался густой черный дым и слышались орудийные выстрелы. «И чего это мы туда пойдем? Ихние танки вон позади нас теперь, — заметил один из бойцов и настороженно посмотрел на молодого лейтенанта: — Назад надо, а то, поди, окружат, если еще не окружили». «Какой там назад?! Вперед, на заставу! — закричал тут же Петр и передернул затвор у своей СВТ. — Как можно так вообще говорить? Прорвавшиеся танки противника будут позади нас непременно уничтожены, а нам надо помочь нашим товарищам, занимающим передовой рубеж обороны. А потом к нам подойдут войска второго эшелона, и мы погоним их до самого Берлина! Они еще кровавыми слезами заплачут за то, что вот так, по-хамски, нарушили мирный договор…»