Если бы Гитлер взял Москву - Вячеслав Шпаковский

Уцелевших защитников острова, собравшихся в нескольких точках на его берегу в ожидании эвакуации, было решено не спасать. В условиях господства авиации противника в воздухе эта задача, непростая сама по себе, превращалась в нечто из ряда вон выходящее, причем без какой бы то ни было реальной надежды на успех. На последние корабли и катера, уходившие с острова под покровом ночной темноты, забрали всех, кого было только можно, но специально никого не искали, чтобы не всполошить немцев и итальянцев и не вызвать на себя поутру их самолеты. «Не буди лихо, пока оно спит тихо!» — весьма мудро решили те, кто еще могли хотя бы как-то уехать с захваченного острова, ну а про всех остальных каждый подумал, что тем лишь «просто не повезло».

В итоге Мальта была взята при достаточно приемлемых для немцев и итальянцев потерях, а положение англичан на Средиземном море резко ухудшилось. За свою мастерски проведенную акцию Штудент получил звание генерал-полковника и Дубовые листья к Железному кресту, а Муссолини учредил даже специальную медаль «За взятие Мальты», которой были награждены все участвовавшие в ней итальянские солдаты.

На ее лицевой стороне изображался традиционный мальтийский крест с перекрещенными поверх него римскими фасциями — эмблемой итальянского фашистского режима, а на обратной — контур острова и дата: 13–15 апреля 1942 года.

«Еще немного, совсем немного, — раздумывал дуче, стоя перед картой, — и Средиземное море превратится в «Маре нострум» — «Наше море», и Гитлер, которому вполне достанет и России, конечно же, мне его охотно отдаст!»

Война для рядового Бориса Мурукина началась еще в… 1939 году. Призвали его осенью и тут же направили в 106-ю стрелковую дивизию, базировавшуюся под Ленинградом. Впрочем, сначала он попал в артиллерийский полк, но чем-то приглянулся полковому особисту, «Направляем вас на фронт, в финскую армию, — пристально глядя новобранцу в глаза, перегнулся через стол особист. — Дело нешуточное, поэтому язык держите за зубами. И еще вот здесь распишитесь». С этими словами чекист протянул Борису бумагу с уже отпечатанным на ней текстом: «Обязуюсь не разглашать государственную и военную тайну…» В результате уже 23 ноября 1939-го Борис оказался под Ленинградом.

А случилось так только потому, что в это время товарища Сталина посетила вроде гениальная мысль: создать 16-ю советскую республику. Карело-Финскую! Для этого нужно было отвоевать кусок Финляндии и объединить его с землями карелов. Чтобы придать своим притязаниям официальный статус, Иосиф Виссарионович приказал создать свою финскую армию.

Нарком обороны Ворошилов, естественно, тут же взял под козырек, и вот уже по всей стране начали собирать «советских скандинавов». А когда поняли, что их не хватает, пришлось «добирать» из числа остальных — русских, украинцев и даже казахов и узбеков. Вот так в «особый легион» угодил и Борис Мурукин — уроженец села Телегина Пензенской области — в просторечии обыкновенный пензяк, но волею начальства «закосивший» под финна! Впрочем, в 106-й дивизии можно было услышать в то время и такой диалог: «Ты финн?» — спрашивали бойцы очередного вновь прибывшего. — «Та ни! Який же я хвин, когда я украинец!»

Всем прибывшим в военный городок выдали форму. Пареньки с удивлением рассматривали странное обмундирование. По сравнению с сиротскими советскими гимнастерками финская одежда была просто шикарной — английского сукна штаны, френчи с большими карманами, яловые сапоги и шапки-ушанки. Кроме того, на плечах красовались погоны. А ведь в Красной Армии тогда их еще не было. Из-за такой формы бойцы не раз попадали впросак. Как только их отпускали в увольнение, встречные жители испуганно косились на бравых молодчиков во «вражеском обличье». А порой, приняв за шпионов, просто сдавали в милицию или комендатуру.

Была среди обновок и еще одна вещица — русско-финские разговорники. А вскоре «народная» армия обзавелась и своим гимном: «Ни лжецам, ни писакам юродивым больше финских сердец не смутить. Отнимали не раз у вас Родину. Мы приходим ее возвратить!» Все бойцы были обязаны знать его наизусть.

20 ноября дивизионный комиссар Вашугин доложил наверх: «Мы очень старались, но в новом формировании лишь 60 процентов непосредственно финнов…» Ворошилов смирился и отрапортовал Сталину, что армия укомплектована финнами полностью.

В декабре «освободителей» перебросили на Карельский перешеек. Дивизию разместили в городе Териоки. «И началась скукотища, — вспоминал потом Борис Тимофеевич. — Казалось, что про нас забыли. Долгое время вообще не бросали в бой. Мы робко интересовались, почему. А нам отвечали: ваша задача не воевать, а торжественно вступить в Хельсинки! В общем, томились бойцы 106-й от безделья. В итоге буйным цветом расцвело пьянство, начались драки. Двоих солдат даже отдали под трибунал».

21 декабря, в день 60-летия Сталина, в каждой части назначили солдат, которые должны были подписать ему поздравительное письмо. Борис и здесь попал в число избранных — его командировали от полка. Правда, сам текст панегирика давно уже был готов и начинался словами: «Великому другу финляндского народа товарищу Сталину…» От бойцов лишь требовалось поставить на листе свою фамилию. Под юбилейным адресом подписалось 5775 человек!

В начале 1940 года Бориса перевели звукооператором на громкоговорительную установку. Она была смонтирована в специальном фургоне. Внутри находились пульт управления, микрофон, кинопроектор и набор пластинок. Кстати, помимо жизнеутверждающих военных песен там были и спецдиски. Когда на них опускали «лапку» патефона, казалось, что по округе несутся автомобили, неподалеку гудят паровозы и самолеты, совсем рядом ползут танки… В тихие морозные ночи звук от динамиков разносился на семь километров. Все это делалось для того, чтобы ввести финнов в заблуждение — будто бы русские перебросили сюда свою технику.

Однажды Мурукина включили в группу разведчиков. Ночью «охотники» ушли в тыл, а к утру взяли языка, которого потом при нем же и допрашивали. Ни на один вопрос финн так и не ответил. А когда его спросили, много ли у них в части оружия, со злостью сплюнул на пол: «Чтобы вас, собак, перестрелять — хватит!»

В другой раз взвод Бориса послали за линию фронта со спецзаданием. Каждому выдали вещмешок, доверху набитый листовками на финском и русском языках. «Сдавайтесь, убивайте своих командиров!» — призывали агитки. Всю ночь наши бойцы плутали по вражеской территории и… накалывали пропагандистские листки на ветки деревьев. Многие тогда жестоко отморозили и руки, и ноги.

Несколько раз в полк, где служил Борис Мурукин, приезжал главный сталинский пропагандист Лев Мехлис. Как-то на одном из участков фронта захлебнулась атака, и Мехлис лично перед строем расстрелял командира батальона и трех командиров рот. Мурукин стал даже невольным свидетелем разговора Льва Захаровича с их комиссаром Вашугиным. Главный армейский идеолог нервно мерил комнату шагами и, брызжа слюной, кричал: «Ваши финны и карелы — это такой сброд, что лучше бы их всех перебили! Полагаться можно только на русских!» Несчастного пензяка от этих слов просто холодный пот прошиб. К счастью, ему удалось уйти от кабинета незамеченным, а то бы не сносить ему головы!

К несчастью, а может быть, и к счастью, Мурукин вскоре был ранен осколком финской мины и попал на лечение в госпиталь, откуда его отправили долечиваться в родную Пензу, где он и встретил 22 июня 1941 года и сразу же пошел в военкомат. Однако на фронт его сразу не отправили. Согласно директиве Генерального штаба от 11 августа 41-го года на территории Пензенской области было начато формирование 354-й стрелковой дивизии из местных уроженцев. Вот в нее-то он и попал.

В состав дивизии вошли 1199, 1201 и 1203-й стрелковые полки, 921-й артиллерийский полк и различные огневые, инженерные и тыловые части и подразделения. Командиром соединения был назначен полковник Д. Алексеев. А уже 28 октября с инспекторской проверкой дивизию посетил маршал К. Ворошилов и дал «добро».

В начале ноября 354-я СД была передислоцирована на запад Чувашской АССР, где она вошла в состав 26-й резервной армии. Здесь продолжилась боевая подготовка, личный состав получил обмундирование и оружие. К середине ноября дивизию полностью укомплектовали личным составом, признали годной к участию в боевых действиях и передали в состав 16-й армии генерал-лейтенанта Рокоссовского, что вела ожесточенные бои на берегах Оки под Рязанью. К этому времени линия советских фронтов, протянувшаяся от Баренцева до Черного моря, выглядела следующим образом. На самом севере располагались войска Мурманского фронта, за которым следовали Карельский и Ленинградский фронты. Волховский фронт теперь располагался между Ладожским озером и Рыбинским водохранилищем. От Калязина до Рязани направление на Горький прикрывал Владимирский фронт. В междуречье Дона и Оки располагался Рязанский фронт, за которым следовали Воронежский, Юго-Западный, Донецко-Донской и Южный фронты. В районе Феодосии на Керченском полуострове оборонялся Крымский фронт, вернее, то, что от него еще оставалось.