Танжер - Фарид Нагим

Я отвернулся и смотрел на нас в зеркало серванта, видел ее ляжку, выпроставшуюся из-под меня, блестящую от влаги, бьющуюся об «ковер». Увидел побелевшую, блестящую выпуклость груди. Увидел, как он поднимается и опускается в нее. На секунду увидел, как мелькнуло лицо Димки в темноте двери. Бледное. И он у меня будто бы вдвое стал больше от этого. Мне и самому захотелось стоять и дрожать там, в темноте двери, ужасаться этой картине, обмирать, и онанировать на нас.

– Я тебя люблю, Полина! Я все готов отдать тебе!

– Тише, тише! – она прижимала ладонью мой затылок. – Нас услышат!

– Всё готов отдать тебе!

– Замолчи, Анвар! Ты… я… з-замолчи!

– Я так благодарен тебе, дарю тебе свою куртку, я бы еще подарил что-то, будь у меня еще что-то.

– Я уже ус-стала, Анвар.

– Да?

– ………………

– Что… что ты сказала?

– Мне больно.

И там у меня заныло, замерло на секунду, ослепительно щелкнуло, лопнуло, и прорвались эти разновеликие, разноцветные, тугие, разрывающиеся внутри шарики.

– Бросай ты своего Игоря, – сказал я.

И сразу почувствовал себя в своем теле, почувствовал, что моим ногам холодно, что замерзли ступни. И резко замутило от выпитого.

– …ты чем покрыл?!

– Чем видел, бля!

– Падажди, браток! Что у нас козыри были? Эге-ге… Ни фига себе!

– Да сам посмотри.

– Хули ты мухлюешь?

– Я?

– А того, кто мухлюет, мы будем бить по хитрой рыжей морде…

Вспоминал, что видел Димку. Хотелось говорить, но было тяжело ворочать языком. Подташнивало.

– Полин?

– Да?

– …………… – сказал я.

– Что ты говоришь?

– А ты что, без трусов ходишь летом? – снова выдохнул я и хрипло засмеялся. Когда я говорил и смеялся, не так сильно мутило.

Она тоже засмеялась, затряслась.

– Нет, я сняла, когда ты в ванной был, я не могу в трусах спать. Они здесь под подушкой, чтоб не искать утром.

– Все равно будем искать, мы всегда с тобой ищем.

Она снова затряслась. Мне хорошо было с ней, но так тяжело заснуть. Я падал, скатывался, обрывался, неожиданно просыпался у себя и узнавал ее, и снова зависал в черно-красной пустоте, что-то видел и слышал.

Утром показалось, что если я сейчас встану, то оторвется только душа, а тело так и останется распластанным на матрасе, с моей рукой на ее груди. Поднялся осторожно, вместе с телом, собирая его с нее и с пола.

Когда я вернулся из туалета, она сидела и тряслась от смеха.

– Ты чего?

– Чего? Трусы не могу найти.

У меня снова набрякло все снизу.

– Я же говорил.

– Ты их, наверное, спрятал? – весело разозлилась она.

Я повалил ее на матрас.

– Не надо, Анвар! Надо найти.

Мы нашли их под матрасом.

– Вспомнила, я же их показывала тебе ночью, а потом сама под матрас убрала.

Она быстро оделась.

– Одевайся, Анвар… смотри, у тебя растяжки на коже по бокам, как у женщины…

– Надо же, точно, что ли?

– Да. А сколько уже время? Ого!

– Чай будем пить?

– Нет. Игорь должен вернуться к четырем.

– Я тебя провожу.

– Не надо. Отдыхай.

– Провожу.

– Тогда одевайся скорее!

– Возьми мою куртку, я же ее подарил тебе.

– Она мне велика. Классная, но большая. Она тебе самому идет.

– Я тебе фотоаппарат подарю.

– Пошли, Анва-ар. Мы не успе-йем… Не обижайся, вот такая я странная девушка Полина.

В этот день все смотрели на нас, как будто мы были единственные мужчина и женщина на земле. Мы обнимались в метро, я остро чувствовал ее тело сквозь одежду. Вспыхивало в голове все наше ночное, и мышцы сводило судорогой. Она и сейчас была обнаженной передо мной, так хорошо я знал и чувствовал все ее тело. Потом сидели в вагоне, и я прижимал ее к себе. И было до удивления удобно обнимать ее, уютно ехать с ней под боком, даже странно становилось, как я умудрялся все это время ездить один. Потом уступили место старухе. Даже старуха посмотрела на нас. Стояли у стены в тряском вагоне. Между нами были наши странные одежды, прозрачная стена дневного, шумного и такого бессмысленного людского мира, но мы все еще продолжали любить и ласкать друг друга. Я чувствовал свой отяжелевший член у нее внутри, он напрягался, и она смотрела на меня так, будто тоже чувствовала его там. Я знал, что она сейчас возбуждена, и у нее там скользко и намокли волосы, я почувствовал их на своих губах. Видел сквозь холстину платья ее грудь и знал, что ее возбужденным соскам больно тереться о жесткий лён. На нас смотрели. Он скользил и разбухал в ней, а я смотрел на нее.

– Да ты же меня любишь, – сказала она.

Я посмотрел на нее и испугался, что мои зрачки могут треснуть.

– Я чувствую себя женщиной с тобой.

Парень посмотрел на нас и опустил глаза. Обернулась и задержала взгляд женщина на выходе.

– Я подарю тебе фотоаппарат для Германии, – говорил я, понимая, какая это малость из того, что я бы хотел подарить ей.

Она кивнула, поджала губы и быстро глянула на запястье. Прошли к дверям. «НЕ ПРИСЛОНЯТЬСЯ». Я обнял ее. Она глянула за мое плечо. Я понимал, что она хотела узнать время, не обижая меня.

Шли с нею по городу и шли с ней истинно вместе, шагали как одно целое. Я чувствовал ее тело как свое. Мои маленькие с нежной жидковатой кожей груди вздрагивали при ходьбе. Тесно было в платье моим полным округло-гладким бедрам, мягкой и холодной попе.

Она захотела мороженое и купила его сама себе, предлагала мне. Мы шли по этим старым и коротким переулкам Москвы. Тихо проехала роскошная машина, остановилась. Это по мою душу, подумал я. Вылез парень и крикнул мне: «Анвар, поехали с нами!» «Я с подругой!» – крикнул я ему. Нет, конечно, никто не остановился, не крикнул, и не позвал меня, и машина уехала вглубь теплой, уютной, загадочной и богатой московской жизни, параллельной нашему существованию. А мне так хотелось сделать что-нибудь хорошее для нее. Когда-нибудь так и будет: остановится машина, и меня позовут в ресторан «Русский царь», но только ее уже не будет со мною и не будет у меня такого состояния, как сейчас.

Проходили мимо открытого кафе, где я хотел побывать. Остро пожалел, что одолжил Гарнику двести тысяч. Полина смотрела на это кафе. Там сидели наши веселые ровесники.

– Золотая молодежь, – сказала она.

Ей очень хотелось туда, но она ничем не попеняла мне.

– Анвар, – сказала она. – Если хочешь, пойдем ко мне в гости?

– А твой Игорь однофамилец Гусинского?

– Однофамилец. Пойдем!

Мы вышли на «Ленинском проспекте» и пошли пешком. Эти места казались далекой и заброшенной заводской окраиной Москвы. Было пустынно.

– Надо продуктов купить и вино. Будешь вино? – спросила она, с готовностью доставая свой плоский кошелек.

Я пожал плечами и отвернулся. Мне было страшно жалко ее. «Она будет думать, что мне все равно, что я просто не хочу тратить на нее свои деньги, ведь она приглашает». Я уже понял, как сложно ей все дается в жизни, и как мало подарков она получала от мужчин. Мы зашли в маленький супермаркет. Вдоль рядов ходил пожилой грузин, я знал, что он следит за покупателями.

– Смотри, сколько стоит настоящая «Хванчкара», – тихо сказала она, сообщая мне это просто, как факт.

«Хванчкара» стоила в пять раз дороже, чем в киоске.

– Да-а, – протянул я. – Да-а.

«Да-а»… И когда грузин отвернулся, я быстро сунул эту бутылку под куртку, сжал ее изнутри, через карман. Сразу услышал, как громко стучит мое сердце. Пульс бился так, что меня пошатывало.

– ……………………, – сказал я Полине, не видя ее.

– ………, – сказала она. – Хорошо?

– Хорошо. Что вы будете, то и я.

Я пошел на выход, видя свою спину, обмирая с каждым шагом.

– Стой! Падайди сьуда!

У меня вспыхнуло в глазах. И на губах стала появляться виноватая, дурашливая и отдельная от Полины улыбка.

– Сколка раз нужно гаварить?! Положи туда, туда, – кричал он на грузчика с большой решетчатой тележкой. – Ты мне галава паламал уже.

Я стоял на улице. Колени вздрагивали, хотелось убежать в разные стороны. Я закурил и засмеялся. Я не мог поступить иначе. Если бы я не украл ее, эта бутылка сама материализовалась бы у меня под мышкой. Снова закурил. Я не мог иначе, я должен что-то дать ей. Я не…

Она вышла как ни в чем не бывало. Я взял пакет из ее рук.

– Не тяжело, Анвар.

– Ладно.

– Ты чего улыбаешься?

– Это тебе, Полина, – сказал я, показывая горлышко бутылки.

– Ты украл ее, что ли?! – она остановилась и оглянулась.

Она испугалась больше меня, растерялась.

– Я не мог поступить иначе, Полина.

Она хотела скрыть, что ей неприятно. Неприятно стало и мне. Бутылка была скользкой, тяжелой, я начал злиться и на эту бутылку, и на себя, и на Полину.

– Ладно, выпьем ее вместе, – сказала она и так посмотрела на меня, будто увидела впервые.

Дорогу перегородил автокран. Встал над нами, громоздкий, грязный и жестоко агрессивный. «АТП МО – № 352». «НЕ СТОЙ ПОД СТРЕЛОЙ».

Было состояние жаркого безумия, тяжести, полной потерянности и страха в душе. Я обнял ее в грохоте грузовика и крикнул: