Замуж за первого встречного или невеста с сюрпризом (СИ) - Стасина Евгения

– А зятёк — то не тюфяк, как предыдущий… Ну что ж, Стеш, одобряю!

 Чем вам не показатель? Мы после склоки той даже на брудершафт пили, поцелуй неуклюжими объятиями заменив. Видел бы нас мой отец – со стыда сгорел.

– Нет. Не могу я на полу… – неужели, до сих пор не легла?

– Я тоже. Так что выбора у тебя нет, – наконец-то! А то эта возня утомляет похлеще, чем дешевая водка, которую я благодаря новым родственничкам сегодня дегустировал. Впечатление так себе, но пить можно.

– Не переживай. Поспим по-товарищески, даже одеяла разные возьмем. Я вон, пледом укроюсь, а ты под своим спи. Стеш, – шепчу, когда девушка все-таки рядом ложится, предварительно свет погасив, и в одеяло это, как в кокон, замотавшись. – Хороший у тебя отец. Правильный.

Побуянил, конечно, не без этого, но в целом его понять можно. Все-таки дочь родная, а такие вещи за спиной его вытворяет.

– Только пить я с ним больше никогда не буду. Боюсь, до юбилея своего не доживу.

Жена моя ухмыляется, ни слова не обронив, а я со спокойной душой, веки смыкаю. Ну все, теперь можно и о здоровье подумать, а то тело ватное, да и голова уже ощутимо побаливает…

– Гриш, – слышу шепот, но даже обернутся не в состоянии. Ну что еще? Ведь решили уже проблему нашу: я, как джентльмен, на самый край подвинулся, чтоб ненароком рукой или ногой своей недотрогу эту не задеть, а ей все не спится!

– Ты все-таки встань, – еще и песню старую завела! – На минутку.

– Зачем это? – в третий раз ночником щелкаю, и с трудом на локтях приподнимаюсь, блондинку эту, что грустно вздыхает, изучая. – Нормально же лежим!

– Знаю. Просто, – губу закусывает, а я уже недоброе чую. Что-то явно не так, раз она нещадно краснеет и взгляд свой к окну отводит. – Просто мне нужно постельное перестелить. Если не сделаю этого, не усну.

Вот оно как…

– Постельное? – и зачем переспрашиваю, если и так расслышал, не знаю. Но глядя в глаза ее голубые, болью такой очевидной раскрашенные, как-то спорить уже не хочется. Нетрудно ведь, что мне стоит?

Я встаю, нетвердой походкой к стулу бреду и, неуклюже в него рухнув, диву даюсь: я-то думал она на новый комплект его заменит, а тут такое. Простынь с матраца стягивает, вытряхивает хорошенько и на место кладет. Потом за наволочки принимается, то же самое и с пододеяльником проделывает, а через минуты две добро мне дает, предварительно свою половину заняв. Ну и что это было? Ерунда какая-то! Ни логики в этих действиях, ни прока никакого не нахожу.

– И зачем?

– Надо так, – а она и не думает объясняться. – Спи. Я от тебя сегодня устала.

Глава двадцать восьмая

 Стеша

Проклятые иголки! Чертово ОКР! Еще и папа с этим незапланированным визитом, будь он неладен! Полночи от стыда сгорала и только под утро заснуть смогла. Даже снов никаких не видела, и стоило чужой руке на мою талию скользнуть, вверх по животу дорожку очертить и ладонь на груди устроить, как сна моего как не бывало! Вот и отдохнула!

– Ай! Больно ведь! – зато запомнит, чьи прелести наглаживать строго-настрого запрещено. На часы взгляд бросаю и тут же на мужа его перевожу.

– А нечего меня ощупывать!

Гад такой! А еще ведь и мне мозги запудрить умудрился. По-товарищески, говорит! Страшно представить, на какие непотребства он бы отважился, будь я посговорчивей. Вон, кожа до сих пор горит, словно воска расплавленного на нее накапали.

– Да было бы, что там щупать! Тоже мне… Много я спросонья понимаю?

– А меня это не волнует! Я ведь к тебе в штаны со сна не лезу, – не уступаю ему, и если быть честной, понять не могу, по какому праву он, вообще, злится? Глазами своими серыми на меня зыркает, словно не он, а я границы дозволенного нарушила. Или не привык, что женщины от ласк его тумаками обороняются? Так пусть этот день в календарь внесет – я под футболку к себе кому попало лезть не позволю. Смысла нет. Закоренелого холостяка мне исправить не под силу, а размениваться я не привыкла.

– Только попробуй еще раз…

– Да больно надо. Ложись уже, начало шестого только. Еще спать да спать.

Ладно. Хочется, конечно, высказаться, ведь от поведения супруга я не в восторге, но в такую рань, когда еще и родители за стенкой, не до скандалов. В потолок пялюсь и никак отключиться не могу.

Теплый он. Как прижался к моей спине, ногу свою на бедро мое закинул, да в объятья эти сгреб – даже душно стало. Может, зря я его так… Глядишь, и вышло бы чего?

– Прости. Я забыл, что тут ты…

А не забыл, не полез бы. Так что я все верно сделала. Страшно представить, как бы он разочаровался, проснись чуть позже, когда и свернуть уже неудобно. На бочок укладываюсь и горько улыбаюсь собственным мыслям. А ведь он всех моих обаял: папа покричал-покричал, да проникся, наслушавшись Гришиных сказок, а мама трижды в щеки его расцеловала. Смачно так, что и отпечаток помады на них остался… И чего мне так не везет?

– Ты это, прости. Не стоило мне тебя щипать, – признаюсь, пыл свой поумерив, и заслышав тихий мужской смех, и сама веселье перенимаю. И плевать, что не нравлюсь, дружбу ведь никто не отменял.

– Испугалась. Я же, кроме Борьки, ни с кем постель не делила, – а он четыре месяца назад ее навсегда покинул. Исчез, а я так к одиночеству этому привыкла, что и непонятно уже, как кого-то к себе подпускать. Оттого какая-то часть меня и обрадовалась, узнав, что ни об очаге семейном, ни о детях, Полонский не мечтает. А значит, и покорять его смысла нет.

– И зря. Жизнь ведь продолжается, – смотрит на меня Гриша по-доброму. Не злится больше и даже брови хмурит притворно, поспешно добавляя:

– Только не сейчас. У нас строгие правила, не забывай.

Теперь вдвоем молчим. Он глаза закрыл, но явно уснуть не может, а я все так же взором по комнате гуляю. Бывает же такое: два посторонних друг другу человека, а молчать вместе до того комфортно, что стоит ему тишину нарушить и меня досада пронзает. Не потому, что вопросом меня смутил, а потому что так хорошо мне рядом с кем-то уже давно не было.

– Стеш, ты зачем постель перестелила?

Признаться? Если уже все увидел, чего тумана нагонять?

– Из-за расстройства своего, – комок сглатываю и горло прочищаю. – Боюсь, что где-то в простынях иголка затерялась.

– Иголка? – он удивляется, а я глупости своей стыжусь.

– Она самая. Не объяснить это. Понимаю, что ее в кровати моей быть не может, но если не проверю, до утра не усну.

Пробовала. Однажды. Когда статей в интернете начиталась и решила ритуалам своим бой дать. До трех часов ночи в одной позе пролежала, боясь лишний раз рукой пошевелить, а в три ноль один окончательно сдалась.

– А почему? То есть, ведь у страха причина какая-то быть должна? Непросто же так у тебя мысль в голове об иголках засела?

Разве? По-моему, количество страхов моих растет так быстро, что мозг просто не успевает оправдания им придумывать. Хотя…

– Из-за капельниц, наверное. Мне так часто их ставили, что попасть в больницу для меня – худший из кошмаров. Боюсь до жути.

И микробов. И рыжих котов, которых нерадивые мужья женам на ранних сроках беременности с улицы домой тащат. А вместе с ними и чертов токсоплазмоз, положивший конец моей последней мечте о материнстве. Надеюсь, Борькина мама этого усатого монстра подлечила, а то, пусть Катька и разлучница, но участи такой я ей не желаю.

– Ясно. Тогда понятно, почему ты на уборке повернулась. Слушай, – привстает на локте и в глаза мне заглядывает, – а почему ты к психологу не обратилась? У тетки моей знакомых мозгоправов пруд пруди. Можем хорошего подобрать…

– Боялась… Вдруг они меня в стационар уложат? Да и Зайцев… Он считал, что я эти проблемы сама себе напридумывала. А тратить деньги на мою блажь… В общем, мы на машину копили.

– Накопили?

– Да, – выдаю дрогнувшим голосом и через силу заставляю себя улыбнуться, чтоб жалкой такой не казаться. – Он теперь новую жену на ней катает.