Замуж за первого встречного или невеста с сюрпризом (СИ) - Стасина Евгения

– Сама, – придирчиво творения брюнетки рассматриваю и достаю еще стопку бумаги. Тяжело нам придется, ведь руки у нее может и из плечей начало берут, а прямую линию вывести не в состоянии. – У меня папа дальнобойщик. Вряд ли он бы хотел, чтоб я за руль его фуры уселась.

Смеюсь, а девушка неприлично откровенную блузку свою на груди теребит, о задании напрочь позабыв. Чего уставилась, будто в музее на экспонат редкий наткнулась?

– Дальнобойщик?! – и губы свои, красной помадой обведенные, чего не закрывает? – Я думала ты из наших… Где же ты с Полонским познакомилась?

Где, где? На улице! Чего все любопытные такие? Что он особенный какой, с простыми смертными водиться не может? Только ответить собираюсь, а этот самый принц благородных кровей в дверях материализуется. К косяку прислоняется, и от его счастливой физиономии я рискую ослепнуть. Хотя… Нет. Стоит ученице моей на стуле развернуться, слегка вперед податься и несколько раз ресницами длинными взмахнуть, как улыбка с лица мужа моего сползает. Она ему мило «привет» бросает, а он:

– Какого черта?!

Господи! Может быть, зря я на дне рождении свекра с ней разговорилась? Зря о профессии своей рассказала и согласно кивнула на ее мольбу о занятиях на дому?

Глава двадцать пятая

Гриша

Вот вам и самый неожиданный финал такого хорошего дня! Вместо того чтобы с женой праздновать приобретенный ей статус миллионерши, тону взглядом в глубоком декольте своей бывшей любовницы. Знает ведь мои слабые места!

– Занятие у нас… милый, – и если б не Стешин писк, так бы и пялился. А чего еще ждать? Месяц, как ни одной женщины не касался, а тут Катя с губами красными, коленками голыми (капронки не в счет) и тесной блузкой, пуговки которой грозятся в любой момент с ткани соскочить. Очнись уже, Гриша! Про злость свою вспомни и гони-ка эту брюнетку в шею! А то так и до скандала недалеко. Прилюдного, ведь если слабину дам, Козлова не поленится по знакомым разнести, как я жену на нее променял.

– И чем занимаетесь, если не секрет? – наклоняюсь, пряча початую бутылку виски за цветочный горшок, что Стеша в коридор выставила и, выпрямившись, руки в карманах брюк прячу. Отпустило. И взгляд тут же пелена ярости заволакивает, ведь любовница моя под сокращение попавшая, явно настроена место свое вернуть. Смотрите, как улыбается хищно, зазывно языком по пухлым губам проходясь.

– Так рисованием… Гриш, ты чего? Разве так гостей встречают?

Еще бы! Таких вот, лучше, вообще, на порог не пускать.

– Именно, – подхожу к двум женщинам, одна из которых ликования не скрывает, а другая в мыслях своих заблудилась, и бесцеремонно лист с Катькиными каракулями в руки беру. – Дерьмовая из тебя художница, Козлова! Так что давай, не трать время зря.

И прямо в глазищи ее, от возмущения едва из орбит не повылезавшие, таращусь. Нечего, пусть козни свои в других местах строит. А чтоб уж наверняка поняла, так и быть, поухаживаю.

Аккуратно, но так чтоб не вырвалась, локоток женский пальцами обхватываю, а второй рукой кривую к двери описываю. Мол, иди. И идет ведь! На редкость покладистая, правда, на половине пути все же с шага сбивается.

– Гриш… – и к Стеше повернувшись, с первой слезинкой прощается. - Что ж ты меня как собаку?

– Действительно! Гриша! – стерва. Знает кому на жалость давить, а мне теперь перед Щепкиной красней. – Ты не с той ноги, что ли, встал? Чего устраиваешь?

Чего-чего… Спасаю! Себя и супругу свою наивную, что по глупости своей так и не поставил в известность - дружбу с Козловой ей никак водить нельзя. Во-первых, противоестественно это с бывшей девушкой любимого своего чаи гонять да каракули вырисовать, а во-вторых мне одна эта мысль не нравится! Нервирует, что я могу поделать?

– Немедленно отпусти! И не срывай мне урок! – а Стефании хоть бы что. И пленницу мою освободила и многозначительно так зыркнула, пока та вновь на стул усаживалась. – У нас еще тридцать минут до конца. Будь добр… дорогой, не мешать.

Вот дура! Недаром, блондинка…

– Да пожалуйста. Только пусть сначала на вопрос ответит, зачем ей уроки эти? И почему именно ты их вести должна?

А иначе сам все вывалю. И плевать, что по всем критериям, мерзко это. Не так я жене должен о прошлом своем рассказывать!

– А чего странного? Я что, по-твоему, не в состоянии ее живописи обучить? – подбирается Стеша и жестом призывает ученицу свою к молчанию. Якобы не до тебя сейчас, помолчи. А я осознаю – вот он наш первый семейный конфликт. И благо, что не любим друг друга, а то без битой посуды не обошлось бы. Вон, как от злости у Щепкиной глаза горят. – Или что…

Осекается. Губу закусывает, долго, невообразимо долго, что-то пытаясь в лице моем отыскать, и, отчаявшись, отворачивается. Знать бы что ищет, продемонстрировал бы…

– Катя, ты уж прости. Боюсь сегодня продолжать нет смысла, – расстроилась. К окну отошла перед гостьей извинившись, а та, случаем пользуясь, во все тридцать два зуба мне улыбается. Говорил же, змея. Сумку свою хватает и, мимо меня пробегая, наманикюренным ноготком линию скулы моей очерчивает, только в дверях веселье свое подальше пряча.

– Ничего, Стефания. Я все понимаю. Позвони мне, как окошко появится, – обиженно щеки дует, пятерней прическу поправляя, и прочь уносится, бросая свое безапелляционное:

– Не провожайте.

Больно надо. Если бы и пошел, то только, чтобы убедиться, что мегера эта восвояси отправилась, да двери на все замки закрыть.

Стою, к стене привалившись, и жду, когда же жена моя предложение закончит, а она и не думает вовсе. Платье свое глухое на талии разглаживает и принимается бумагу со стола убирать. Вот и как понять, что у нее в голове?

– Валяй, Стеш. Кричи, – выбора другого нет. – Всяко лучше, чем тишина.

– И не подумаю. Права не имею, – она нос задирает и пытается меня взглядом убить. – Это ведь только на словах, я здесь хозяйка! Сначала уверяешь, что могу занятия в этой комнате проводить, а потом учеников моих за порог выпроваживаешь.

– Да какая она ученица! Ей мазня твоя даром не нужна!

– Да что ты? Интересно знать, с чего ты такие выводы сделал?

– С того… – я замолкаю, не зная как помягче правду открыть, а через секунду уже рассмеяться готов. Чего мучаюсь? Стеше плевать ведь! – Да бывшая она моя. И по логике вещей я должен был на ней жениться, а не на учительнице никому не известной! Так что сама мозгами пораскинь.

Тишина. Только и слышно, как блондинка охает и от неожиданности карандаши из рук выпускает. То-то же!

– А тут и думать не о чем. Мало ли что у кого в прошлом было. С чего ты взял, что она специально именно мне репетиторство предложила?

Дурацкий вопрос. Бессмысленный. И гением быть не надо, чтобы на него ответить:

– С того, что она сама мне об этом говорила, – пусть и не в открытую, но и декольте ее пошлое, и руки, что только и ждут, чтоб под пояс брюк моих проникнуть, врать не будут. – Так что вспомни, пожалуйста, об уговоре нашем, и даже не думай Козловой перезванивать.

– Как? Неприлично, ведь…

– Неприлично? А если б на моем месте Борька твой был? Стала бы подружку его обучать.

Вот вам и развязка. Стеша руки по швам опускает, голову склоняет так, что волосы на щеки лезут, и всем своим видом признает очевидное – нет. А на нет, как говорится…

– На вот лучше, ознакомься, – достаю из портфеля документы и карту пластиковую, да напарнице свой вручаю. – Пользуйся. И, кстати, предлагаю отпраздновать! Три с половиной миллиона за месяц заработала! Чем не событие?

Стеша

И что за напасть, скажите мне? Куда ни плюнь, одни гиены из кустов выглядывают! Может, в роду у меня разлучницы были? Бабка или прабабка у Катьки какой мужа увела, а я за грехи её расплачиваюсь? И если Гришин роман с Козловой меня почти не трогает, то сама ситуация напрягает изрядно. Ведь мистика, как ни крути!

– Ну и на что тратить будешь? – от мыслей невеселых меня мужской голос отвлекает и, карточку в кошелек спрятав, я стойко его заинтересованный взгляд выдерживаю.